Смерть и прочие неприятности. Орus 1 (СИ) - Сафонова Евгения

Герберт, обернувшись, скривился:

— Если думаешь, что меня прельщают твои мёртвые прелести, вынужден разочаровать. Даже если бы меня интересовала подобная ерунда, твою кандидатуру на эту роль я бы в любом случае не рассматривал.

— Слащавые женоподобные нарциссы, знаешь ли, тоже не в моём вкусе, — буркнула Ева. Немного успокоившись, опустила книги на стол и поспешно проследовала за некромантом в коридор. — Зачем тогда?

Ванную комнату, расположенную на её этаже, Эльен показал Еве ещё вчера, по окончании вечернего урока с Гербертом. Та оказалась куда лучше Евиных ожиданий: просторный светлый зал с белёными извёсткой стенами, вполне сносной каменной раковиной со смесителем и двумя вентилями (подумать только) и большим прямоугольным бассейном, выложенным разноцветной мозаикой. Вода из крана текла тёплая, и умылась Ева с комфортом. Помыться она тоже думала, и как раз сегодня — но сильно сомневалась, что некромант помешан на чужой личной гигиене.

— Для нормальной работы твоему мозгу требуется множество веществ, которых теперь ты не получаешь. Я создал раствор, призванный это компенсировать. Слуги всё приготовили. — Герберт шёл к лестнице наверх, не оглядываясь. — По этой же причине время от времени тебе требуется сон. Твоё тело его не требует, но твой мозг без него скоро придёт в негодность. Кроме того, сон помогает закрепить новые навыки и формирует долгосрочную память, что является необходимой частью твоего обучения.

Ева очень живо представила себе бассейн, полный мерзкой зелёной субстанции с запахом формалина — и её слегка передёрнуло.

— То есть я буду лежать в некоем растворе? — поднимаясь по гулким ступенькам, безнадёжно произнесла она, ведя рукой по каменным перилам. — И долго?

— До утра. Ты будешь спать в этом растворе. Совместишь два полезных занятия. Если ты забыла, ты теперь не дышишь, так что это для тебя не проблема.

В этот момент Ева очень отчётливо вспомнила о своём плачевном состоянии. Она приняла его, даже шутила о нём — но за уроками магии и мыслями о бунте почти забыла о его истинной плачевности; и, промолчав, обречённо побрела за Гербертом по направлению к ванной.

В конце концов, в некромантии он точно разбирается побольше неё. Судя по тому, что сейчас она мыслит и, следовательно, существует (и даже сомневается — всё по Декарту), своё дело он всё-таки знает. Надо относиться ко всему этому, как к лечебным процедурам; а возраст, когдаты не понимаешь смысл понятия «неприятная необходимость» и бьёшься в истерике у кабинета зубного, заслышав визг бормашины, Ева переросла приблизительно двенадцать лет назад.

Когда они вошли в ванную, заставив хрустальные свечи по стенам вспыхнуть, раствор уже ждал в бассейне, наполненном примерно наполовину. К облегчению Евы — прозрачный, золотистый, подрагивавший, как самая обыкновенная вода. На вид ничуть не противный. Вдохнув, следов какого-нибудь мерзкого характерного запаха девушка тоже не ощутила.

Всё не так уж и плохо, подумала она.

Как выяснилось буквально минутой позже, преждевременно.

Герберт присел на одно колено рядом с бассейном; старое, пожелтевшее от времени зеркало на стене подле маленького окошка отразило его движение. У этого же зеркала Ева вчера наконец полюбовалась на себя, убедившись, что смерть ей даже к лицу. Во всяком случае, выглядела она лишь чуточку бледнее обычного. И даже симпатичнее своей фотки с выпускного бала, а ведь тогда на её лице был тональник, на губах — помада, а на ресницах — тушь. Не тонна штукатурки, но всё-таки. Кроме того, на полочке под зеркалом нашлась щётка для волос: почти ей не пригодившаяся, потому как длинные светлые пряди невесть каким образом умудрились совершенно не спутаться. Хотя для приличия Ева всё равно тщательно их расчесала.

Магия, не иначе. Она же теперь девочка-волшебница, можно сказать. Хорошо хоть перед боем не перевоплощается с занятными спецэффектами, напоминающими о запрещённых к приёму веществах и призванными обрядить её в соблазнительный (и притом защищающий от вражеских атак — куда там броне) костюмчик с короткой юбочкой. А оставаться приятной глазу милашкой, даже отбиваясь от орды монстров, без магии точно не выйдет…

Одной ладонью коснувшись воды, другой Герберт принялся сосредоточенно выплетать в воздухе рунную цепочку.

— И как часто мне нужно это делать? — невзначай спросила Ева, следя за его движениями.

Некромант не ответил. Не сразу. Его пальцы чертили руны так быстро, что различить знакомые Ева так и не смогла; и когда он выпрямился, золотистая вода замерцала.

— Раз в два-три дня, — наконец откликнулся Герберт. — Сколько ты протянешь без этого, не знаю. Прежде на людях не экспериментировал. Полагаю, не больше недели, и это оптимистичный прогноз. Раздевайся.

Вода отливала перламутром, искрясь так, будто в ней растворили сияющие пылинки. Это было даже красиво. И, залюбовавшись, Ева не сразу услышала последнее слово.

Когда же услышала, то посмотрела на некроманта: стоявшего подле бассейна, скрестив руки на груди с видом, ясно говорившим, что никуда уходить он не собирается.

— Я, конечно, всё понимаю, — вымолвила Ева с лёгким раздражением, — но, может, ты выйдешь? Не знаю, как принято в вашем мире, но у нас девушки не каждый день купаются при посторонних.

— Мне нужно контролировать процесс, — невозмутимо возразил Герберт. — Как я уже говорил, прежде на людях я не экспериментировал. Что-то может пойти не так. Состав может оказаться неверным. Если я допустил ошибку, то должен выявить её как можно раньше.

Он что, будет следить, как она спит? Кошмар какой.

— Тогда можно я останусь в одежде?

— Нет. Она будет мешать.

В его взгляде не было ни злорадства, ни голода, ни предвкушения. Одно лишь раздражение — от того, что глупая девчонка снова проявляет свою глупость во всей красе.

Это явно не было ни местью, ни извращённой прихотью.

— Отвернись хотя бы, — уже тише попросила Ева. Понимая, что это глупо: даже если она разденется и залезет в ванну не на его глазах, потом ей всё равно предстоит несколько часов пролежать под его наблюдением в прозрачной воде. Но там хотя бы золотое мерцание чуточку прикроет…

К тому же во сне она не будет чувствовать его взгляд.

Герберт лишь усмехнулся пренебрежительно.

— Я готовил тебя к поднятию. Мыл тебя. Исцелял твои раны. Вживлял тебе в грудь энергетический проводник. Ты всерьёз считаешь, что под твоей одеждой скрыто нечто, чего я ещё не видел?

Её терпение лопнуло перетянутой струной.

— Ладно. — Резко отвернувшись, Ева стремительно направилась к двери. — Тогда выйду я.

— Никуда ты не пойдёшь. Это нерационально. — Дверь, которую она уже рванула на себя, захлопнулась; круглая ручка потянула девушку за собой, едва не заставив впечататься носом в дерево. — Я могу отдать приказ, но от рвения поскорее его исполнить ты просто порвёшь на себе рубашку. В вашем мире, кажется, есть лекари? Относись ко мне, как к лекарю… в данный момент. Не знаю, как принято в вашем мире, но у нас девушкам, как и мужчинам, порой приходится раздеваться перед лекарями. Непосредственно от процесса разоблачения вроде никто не умирал. Хотя тебе это в любом случае не грозит, — добавил он.

Ева стояла, почти уткнувшись лбом в запертую дверь. Понимая, что рациональное зерно в его словах несомненно есть. Что они насмешливо подражают тому, о чём она сама думала совсем недавно.

Однако то, что он не собирался ни на йоту считаться с её чувствами, вызывало у неё смутное желание призвать смычок и вмазать ему как следует. А попутно ещё разнести всю ванную к чертям — так, чтобы полегчало.

— Повернись. — Слово подкрепила магия, и Ева помимо своей воли развернулась на пятках. — Чтобы закрыть этот вопрос раз и навсегда. — Глаза, светлые и холодные, как горное небо, бесстрастно встретили её кипевший возмущением взгляд. — Ты. Меня. Не интересуешь. Не в том плане, в каком тебе, возможно, хотелось бы. Меня не интересуют женщины. И мужчины. И животные. Я равнодушен к этой стороне жизни, потому что считаю постель сильно переоценённым источником удовольствия. Я равнодушен к каким-либо отношениям, потому что считаю людей неблагодарным объектом для преданности. Магия — это достойный объект. Моя наука. Моя цель. Никак не ты. Надеюсь, я достаточно доступно объяснил? А теперь — раздевайся.