Портреты святых. тома 1-6 - Антонио Сикари

Он просил прощения за то, что не может говорить ни о чем, кроме милосердной любви к больным, потому что, как он говорил, он похож на сельского священника, который умеет читать только миссал: "так и я не могу говорить ни о чем ином".

Когда он иногда по вечерам возвращался в монастырь, то созывал братьев на капитул, ставил на середину комнаты кровать, клал на нее матрасы и одеяла, просил кого-нибудь лечь на нее, а потом начинал учить других, как привести в порядок постель, стараясь не беспокоить больного, как сменить белье, как обращаться с больными, испытывающими тяжкие страдания. Потом он заставлял их самих все повторять.

Время от времени он кричал: "Больше сердца, я хочу видеть больше материнской любви!". Или: "Больше души в руках!". Однажды в больницу прибыл комендант конгрегации Святого Духа (главный начальник больницы) и срочно потребовал к себе Камилло. Но тот как раз кормил больного. Он попросил передать следующее: "Скажите монсиньору, что сейчас я занят Иисусом Христом, но, как только освобожусь, предстану перед Его преподобием". И в том, что он ухаживает за Самим Господом, Камилло был искренне убежден.

Его первый биограф писал: "Казалось, что он уже не живет в своем теле. Только Иисус и бедные жили в нем".

Постепенно молодых людей, которые хотели разделить его жизнь, становится все больше, и Камилло начинает "захватывать" другие больницы.

Он начинает действовать в Неаполе, Генуе, Милане, Мантуе. Именно в Милане вопрос о больницах встает с особенной остротой. Камилло самовольно, не с кем не советуясь, воспользовавшись благоприятным случаем, становится во главе целой больницы, беря на себя и руководство всей хозяйственной частью.

Для Камилло разделения между материальным и духовным не существует. Он хочет делать все, что имеет отношение к уходу за больными. Его братья не согласны, потому что они справедливо считают, что в этом случае дело в конце концов сводится не к помощи больным, но к помощи чиновникам, которые экономят, тогда как братья буквально валятся с ног от усталости.

Но для Камилло все, что хотя бы отдаленно касается его несчастных подопечных, свято и должно быть исполнено.

Тем временем он первым становится жертвой непосильного труда.

Во время знаменитого наводнения на Рождество 1598 года, когда Тибр вышел из берегов, несмотря на ропот братьев и служителей и на их уверения, что опасность отнюдь не так велика, он заставляет их перенести этажом выше всех больных — а их было около трехсот — с их вещами.

Когда последний больной был перенесен наверх, Тибр затопил нижний этаж больницы — уровень воды достигает трех метров от пола. Но больные были спасены.

Люди обращаются к Камилло в любой беде, в особенности во время чумы и голода, свирепствующих то здесь, то там, когда кажется, что мертвые, которых не успевают хоронить, "убивают живых". К концу своей жизни Камилло основал четырнадцать монастырей, его сподвижники работали в восьми больницах (четыре из которых целиком находились под их началом), а его конгрегация насчитывала 80 послушников и 242 человек, принесших вечные обеты.

Угнетенный старостью, он слагает с себя все начальственные обязанности и просит позволения жить и умереть в больнице Святого Духа, чтобы закрыть глаза среди своих бедняков.

Посетившему его генералу ордена Босых Кармелитов он сказал: "Я был великим грешником, игроком и человеком дурных нравов". Но он также вправе сказать о себе: "С тех пор, как Бог просветил и призвал меня служить Ему, я не помню, милостью Божьей, чтобы мне когда-либо случилось совершить смертный грех или намеренно совершить хотя бы грех простительный".

Однажды вечером один из братьев заглядывает в изолятор, где угасает жизнь Камилло, и видит, что тот созерцает картину, где сам он изображен у ног Распятого. На его вопрос Камилло ответил: "Что я делаю? Я жду благой вести от Господа: "Придите, благословенные Отца Моего, ибо был Я болен, и вы посетили Меня"".

Он умер в возрасте 64 лет, но перед смертью написал завещание, чтобы завещать всего себя. Он заставил всех своих братьев подписать его и попросил, чтобы его привязали к нему на шею и положили вместе с ним в могилу.

В завещании он целиком и полностью отдает себя самого: "Я, Камилло Леллис, оставляю тело мое той земле, из которой оно было взято.

…Я оставляю дьяволу, презренному искусителю, все грехи и прегрешения, которые я совершил против Бога, и каюсь в них до глубины души…

Далее я оставляю миру всю тщету его… и желаю сменить эту земную жизнь на непреложное обетование Рая… все, что мне принадлежит, — на вечные блага, всех моих друзей — на общение святых, всех родных — на сладостный ангельский сонм и, наконец, все диковины мира — на созерцание Бога лицом к лицу.

Далее я оставляю и отдаю душу мою со всеми ее свойствами моему возлюбленному Иисусу и Его Пресвятой Матери Марии… и моему Ангелу-хранителю.

Далее, я предаю мою волю в руки Девы Марии, Матери Бога всемогущего и не хочу желать ничего, кроме того, что угодно Владычице Ангелов.

И, наконец, я оставляю Иисусу Христу Распятому всего себя душою и телом и уповаю, что по неизреченной Своей благости и по великому Своему милосердию, Он примет и простит меня, как простил Магдалину, и будет благосклонен ко мне, как к доброму разбойнику перед смертью крестной…".

И действительно, он умер улыбаясь, в тот миг, как священник, читавший над ним отходную, произносил слова: "Да предстанет тебе Иисус Христос в облике милостивом и радостном".

Сегодня то, что было сделано Камилло де Леллисом, своей милосердной любовью к больным охватившим всю Италию, может показаться отдаленным во времени и уже не столь необходимым.

Наши больницы и наши больные, как можно слышать, уже не в столь ужасном состоянии, в котором они находились тогда, когда Камилло начал ухаживать за больными с такой яростной нежностью.

На самом деле это не совсем так. То же самое, что рассказывается о св. Камилло де Леллисе, мы можем прочесть в рассказах о жизни Матери Терезы Калькуттской и ее сестер. Они ухаживают за тысячами умирающих бедняков, которых находят на улицах и в сточных канавах и которые благодаря им могут умереть, "как ангелы".

И по сей день они готовы признать Христа во всех, кто неизлечимо болен.

Тем не менее, во всяком случае на западе, больницы уже