Обнимашки с мурозданием. Теплые сказки о счастье, душевном уюте и звездах, которые дарят надежду - Арефьева Зоя Владимировна

– А вот утконос…

– Цыц.

– Или вот почему сердце стучит и руки эти вечно мелькают перед глазами? И дышать постоянно надо. И есть все время хочется. И зачем во мне столько дырочек?!

Еще через полчаса:

– Мироздание?

– Да заснешь ты сегодня или нет?!

– А можно я не умру?

– Можно, можно, только спи. Три часа ночи!

Пытается уйти на цыпочках, но я начеку:

– А мне важное спросить надо!

Вздыхая, возвращается, садится рядом:

– У меня минута до рассвета в Африке. Спрашивай.

– Точно ноги у меня не кривые? – спрашиваю противным голосом.

– Тьфу на тебя!

Топая, уходит.

– Иди-иди. Я знаю, где тебя искать, – шепчу я и наконец засыпаю.

– А я так его любила! А он однажды ушел за чем-нибудь к чаю и вернулся через два дня. «Ирисок, – говорит, – найти не мог». Вот за што он так со мной? Ты меня слушаешь? Тебе удобно щаз?

– Конечно, – отвечает Мироздание, левой ногой туша пожары в лесах Амазонии, а правой отпинывая крокодилов от купающихся в Африке.

Правой рукой он закатывает солнце в Нью-Йорке, а левую сложил горсточкой и прикрывает меня от невзгод этой жизни.

А я уже меняю тему:

– А сделай так, чтобы эта конфета отложилась у меня в сиськах? Я сразу вторую съем, хорошо? Надо же, чтоб симметрия была. А на талии ничего не надо! Хорошо?

Мироздание кивает и принимает роды одновременно у миллиона женщин, создает рассветы и закаты, морозные узоры на окнах, пятна на спине леопардов, радуги, новый фильм про Кинг-Конга и следит, чтобы маленькая девочка не обожглась, пока печет свой первый шоколадный кексик.

Кривой, с солью вместо сахара и странной изюминкой. Такой с ножками.

Зато для мамочки любимой и сама.

А я все бубню у него под ухом:

– Давай опять про «не умру» поговорим?

– Давай. Сразу нет.

– Ты же пойми, я не против этих твоих правил. Какой смысл учиться ходить, делать ровные стрелки на глазах, гуглить про множественный оргазм, качать задницу, чтоб это все это потом коту под хвост?

Можно я немножко умру, а потом: «Ха-ха-ха! Я жива!» – и чтоб с Хью Джекманом чечетку сплясать прямо на крышке гроба?

Мироздание молчит и следит за кексиком.

– А правда раньше все боги были женщинами?

А правда кто матерится, тот раскаленную сковородку лизать на том свете будет? А что на этой сковородке жарили? Я после котлет лизать не буду.

А когда умираешь, правда еще несколько часов в трупе торчишь и все слышишь? Мироздание?

– А?

– Ты сильно занято?

Мироздание гладит меня по голове и говорит:

– На счет три ты заснешь. Раз, два…

Я отрубаюсь раньше и падаю, падаю, падаю куда-то вниз сквозь облака и фейерверки.

А потом бегу по спинам китов и дельфинов к кому-то сияющему и смеющемуся. И обнимаю его. И оно превращается в Хью Джекмана, и мы танцуем чечетку и кричим во все горло: «Никто не умрет! Там в конце всем дают попкорн и мороженое!»

И добавляем в девочкин кексик мед и прекрасный вкусный изюм.

Сегодня у Мироздания особенно сумасшедший день, но оно умудряется везде успеть и видит каждого. Вот бы мне такие витамины.

Тут тибетские ламы медитируют и вторые сутки непрерывно «Ом» поют, тут французские монахини псалмы бормочут, а здесь нужно срочно пожар тушить, тут поэту рифму подсказать, здесь бельчонку хвост распушить, там Джеки Чана успеть во время трюка поймать.

Блин, как оно все успевает? Надо нам, что ли, договориться и хоть сонный час делать на планете. Пусть какао спокойно попьет и посидит в тишине.

То луну другим боком поворачивай, то пузырьки в шампанском делай, то саван доставай, то пеленки.

И такая дребедень целый день, то тюлень, то олень.

Я опять проталкиваюсь к Мирозданию без очереди и, как обычно, с претензиями:

– Мне срочно! Мне надо поговорить про еду. Это издевательство такое, да? Можно же было придумать тело без отверстий. Зачем мы все время в него что-то запихиваем? Я могу вообще без перерывов жевать. Мне нетрудно. Можно мне на Восьмое марта метаболизм как у коня? Как у стада бешенных коней!

Я привычно тарахчу Мирозданию в уши, а сама пытаюсь понять, какого же цвета у него глаза. Кажется, они цвета неба. Или моря. И если смотреть в них долго-долго, можно увидеть морских звезд, давно забытые клады, детские сны и русалок. Глаза совершенно сказочные.

А потом бац: «Да какое ж это море?! Это все-таки небо. Тут же бабочки, цветы и белые лошади с крыльями, и Элвис танцует!»

– Что ты еще спросить хотела?

– У меня опять вопрос про «не умру». Это правда, ангелы потом кино про мою жизнь показывают? Ну вы хоть эпизоды, когда я сижу в туалете с сотовым, вырежьте, о’кей? И тот момент, когда меня мама застала за просмотром порно!

В общем, если тебе не трудно, ты все там повырезай, да? Можно только титры оставить.

Оно кивает, улыбается и делает за секунду сто тыщ невероятных дел. А я все смотрю и смотрю в его глаза.

Сколько же их у него? Можно ли их пересчитать за эту жизнь?

И знаете что? Это же наши с вами глаза. Они смеются и плачут, они сияют и спят. Они открываются в первый раз и закрываются навсегда. Одновременно, бесконечно и прекрасно.

Иногда очень ныть хочется:

«О-о-ой, не шмогу я, Мироздание. Не сдюжу я. Они вон все какие. Юные, дикие, прекрасные, ноги от ушей и динамит в одном месте. А у меня внутри сопелки и опилки. Не справлюсь я, не добегу, не допрыгну, не успею. Ы-ы-ы».

И зе-е-еленая сопля до пупа. Жалко себя, аж сил нет.

Нарыдаешься до икоты, станешь воду холодную пить, а зубы лязгают о стакан. И думаешь: «А чего это я? Пойду лучше поем».

И ноги уже радостно к холодильнику несут. Эй, осторожнее, лихие мои! Так и убиться об дверцу можно. Ну сделаешь себе деликатное интеллигентное канапе. Этажей в двадцать-двадцать пять.

Сидишь, жуешь и об Мироздание греешься.

Главное, сесть при этом под одеяло или хоть к батарее прижаться. К коту идеально. Кот – он к Мирозданию ближе многих. Кот – он и музыка, и грелка, и проводник в мир кружевных вибраций. Он мурлычет, и вместе с ним мурлычет все Мироздание.

И нет у тебя больше никаких проблем, только лапки. И хвост.

Нет кота? Да как вы живете там без кота?

Я показываю Мирозданию фотки котов, а оно ставит лайки.

– А у тебя есть кот?

– Конечно. Много. Все коты на свете мои.

– Удобно. И лотки убирать не надо.

– Ага.

А Мироздание теплое-теплое, и хочется спать. Или еще одно ма-а-аленькое канапе. Скромное такое. Этажей хоть на десять.

А кот мурлычет:

«Ничего. Переживем. Ничего».

Вот Мироздание. Оно сидит на облачке, свесив вниз босые ноги, и наблюдает за хозяйством. А хозяйство у него немаленькое, сами понимаете. Только моргнуло, сразу молоко убежало, люди обезьянку клонировали, секс-роботов наделали и угол Космоса загнулся звездами вовнутрь.

Вот я. Я где-то в Норильске и как обычно бубню над ухом:

– Я не хочу завтра! Ну сколько можно. Ы-ы-ы.

– В смысле, все? Титры выкатываем?

– Што?!

– Ну как ты там говоришь: «Ласты склеиваем? Остановите колесо Сансары, дайте пакет, тошнит?»

– Нет! Я просто выходной хочу. Можно же разочек, чтоб весь мир от меня отстал? Чтоб не было: «Здравствуйте, мы из такого-то банка, возьмите кредит?» А на ужин что, что на ужин, ешьте рыбу, она полезная! Мы не будем ни рыбу, ни брокколи. Тогда сами себе готовьте! Отстаньте от вашей матери, она хочет лежать и размышлять о хвостах комет и Шопене и есть много халвы. А мы соседи сверху, мы не спим в два часа ночи, мы громко бьем яйца об чугунную сковородку и шуршим тапочками. А я кошечка ваша любимая, я хочу в лоточек, а тут у вас дверь закрыта. А-а-а!!! Можно хоть час от этого отдохнуть?