Схороните мое сердце у Вундед-Ни - Ди Браун

В течение двух лет инспектора и чиновники нескончаемой вереницей шествовали через резервацию. Некоторые выказывали искреннее сострадание, других главным образом интересовало сокращение расходов.

«Мы пробыли там несколько лет, — вспоминает Мануэлито. — Много наших людей сгубил тамошний климат. Большой человек из Вашингтона держал совет с нами. Он объяснял, как белые наказывают тех, кто не подчиняется закону. Мы обещали подчиняться законам, если нам разрешат вернуться в свою страну. Мы обещали соблюдать этот договор… Четыре раза мы давали это обещание. Мы все сказали договору „да“, и большой человек дал нам хороший совет. Это был генерал Шерман».

Когда вожди навахов впервые увидели Великого Воина Шермана, они очень испугались: у него было такое же лицо, как у Звездного Вождя Карлтона, суровое, волосатое, с жестким ртом, но глаза были иные, глаза человека, который сам страдал и понимает боль чужих страданий. «Мы сказали ему, что постараемся запомнить все, что он нам говорил, — вспоминает Мануэлито. Шерман сказал: „Пусть все ваши люди посмотрят на меня“. Он встал, чтобы мы все могли его видеть. И сказал, что, если мы будем поступать как должно, мы сможем глядеть людям в глаза. Потом он сказал:

„Дети мои, я отправлю вас домой“».

Прежде чем покинуть резервацию, вожди должны были подписать новый договор (1 июня 1868 г.), начинавшийся словами: «Отныне и впредь все войны между сторонами, подписавшими это соглашение, прекращаются навеки». Первым подписал Барбончито, затем Армихо, Дельгадито, Мануэлито, Херреро Гранде и семь других вождей.

«Долгими были дни и ночи, прежде чем пришло время идти домой, говорит Мануэлито. — За день до отправления мы отошли от резервации на небольшое расстояние в направлении дома, так нам не терпелось двинуться в путь. Потом мы вернулись, и американцы дали нам немного скота, и мы поблагодарили их за это. Мы велели возничим стегать мулов, потому что мы спешили. Когда из Альбукерке мы увидели вершину нашей горы, нам не верилось, что это наша гора, и нам хотелось сказать что-нибудь нашей земле, так мы ее любили, а некоторые старики и женщины плакали от радости, добравшись до родных мест».

Вот так навахи вернулись домой. Когда определялись границы новой резервации, значительная часть их лучших пастбищ досталась белым поселенцам. Жизнь не обещала быть легкой. Нужно было прилагать усилия, чтобы выжить. Но как бы плохо ни обстояли дела, навахи вскоре узнали, что они еще не самые несчастные среди индейцев Запада. Для остальных тяжелые испытания еще только начинались.

ПО СВЯЩЕННЫМ ЗАКОНАМ Я ЖИЛ

III. ВОЙНА ВОРОНЕНКА

Белые всегда старались заставить индейцев отказаться от своей жизни и жить подобно белым людям: обрабатывать землю, тяжко трудиться — словом, делать все, как они; а индейцы не знали, как это делать, да и не хотели знать… Если бы индейцы попытались заставить белых людей жить подобно индейцам, белые воспротивились бы; воспротивились и многие индейцы.

Почти за тысячу миль от страны навахов, во время той же великой Гражданской войны между белыми людьми, навсегда лишились своей родины и индейцы санти-сиу. Санти подразделялись на четыре клана — мдевкантон, вахпетон, вахпекуто и сиссетон. Они были лесными индейцами, но поддерживали тесные связи со своими братьями по крови, жившими в степях, — индейцами янктон и тетон и, так же как они, гордились своим племенем. Санти были «народом окраины», на их попечении была граница владений племени сиу.

За десять лет, предшествовавших Гражданской войне, более 150 тыс. белых поселенцев проникли в страну санти, нарушив тем самым когда-то «постоянную индейскую границу» на левом ее фланге. Подписав два мошеннических договора, лесные сиу лишились девяти десятых своей земли и были стеснены на узкой полосе территории вдоль реки Миннесота. С самого начала торговцы и агенты кружили вокруг них, как стервятники над скелетами убитых бизонов, постоянно обманывая их, не доплачивая большую часть обещанной ежегодной компенсации, ради которой индейцы согласились уступить свои земли.

«Многие белые люди часто оскорбляли индейцев и обходились с ними жестоко, — говорит Большой Орел. — Возможно, они находили тому оправдания, но индейцы не согласны с этим. Многие белые, завидев индейца, всегда вели себя так, будто хотели сказать:

„Я лучше тебя“, — а индейцам это не нравилось. Возможно, у белых были причины так думать о себе, и все же дакоты (сиу) не могли поверить, что на свете бывают люди лучше их. Кроме того, белые люди оскорбляли определенным образом индейских женщин и бесчестили их, чему, уж конечно, нет оправдания. Все это привело к тому, что многие индейцы невзлюбили белых».

Летом 1862 г. отношения между санти и белыми людьми резко ухудшились. Почти вся крупная дичь ушла с территории резервации, и, когда индейцы пробирались на свои прежние охотничьи угодья, на которые теперь претендовали белые поселенцы, часто случались неприятности. Уже на второй год земля давала скудный урожай, и многие индейцы вынуждены были идти к торговым агентам и брать у них продукты в кредит. Индейцы санти уже научились ненавидеть систему кредита, потому что не могли проверить счета. Когда индейцам присылали из Вашингтона их ежегодную компенсацию, торговцы первыми требовали возмещения, и государственные чиновники выплачивали им ту сумму, на которую они претендовали по своим счетам. Некоторые санти научились вести счета, и, хотя по их записям они должны были намного меньше, чем по счетам торговцев, государственные чиновники не признавали их записей.

Та-ойа-те-дута (Вороненок) очень рассердился на торговцев летом 1862 г. Вороненок был вождем мдевкантонов, как были до него его отец и дед. Ему было шестьдесят лет, и он всегда носил одежду с длинными рукавами, целиком скрывавшими его руки, усохшие вследствие плохо залеченных ран, которые он получил в битве еще юношей.

Вороненок подписал оба договора, лишившие его народ обманом земель и денег, обещанных за них. Он был в Вашингтоне и виделся с Великим Отцом, президентом Бьюкененом; он сменил набедренную повязку и одеяла на брюки и куртку с медными пуговицами; он стал прихожанином епископальной церкви, построил дом и начал заниматься земледелием. Но летом 1862 г. разочарование Вороненка обернулось гневом.

В июле несколько тысяч санти собрались в Верхнем агентстве на реке Йеллоу-Медисин, чтобы получить ежегодную компенсацию, гарантированную им договорами, и на эти деньги закупить продовольствие. Деньги не прибыли, и распространился слух, что Великий совет (конгресс) в Вашингтоне истратил все свое золото на Гражданскую войну и не сможет больше высылать деньги индейцам. Поскольку их народ голодал, Вороненок и еще несколько вождей отправились к своему агенту Томасу Гэлбрайту и спросили, почему им не могут выдать продовольствие со складов агентства, который набит съестными припасами. Гэлбрайт ответил, что не может этого сделать до прибытия денег, и вызвал около сотни солдат для охраны склада. 4 августа пятьсот индейцев санти окружили солдат, а в это время остальные вломились в склад и стали выносить мешки с мукой. Вождь белых солдат Тимоти Шихен сочувствовал индейцам. Вместо того чтобы стрелять в них, он стал убеждать Гэлбрайта выдать им свинину и муку в долг до прибытия денег. Гэлбрайт так и поступил, после чего санти ушли с миром. Однако Вороненок не хотел уходить, пока агент не пообещает ему выдать такое же количество продуктов индейцам Нижнего агентства в тридцати милях вниз по течению реки, возле Редвуда.

Хотя поселок, в котором жил Вороненок, был рядом с Нижним агентством, Гэлбрайт заставил его ждать несколько дней, пока 15 августа в Редвуде не состоялся совет. Ранним утром этого дня Вороненок и несколько сот голодных индейцев мдевкантон собрались на совет, однако с самого начала было ясно, что Гэлбрайт и четыре торговца из Нижнего агентства не намерены выдавать продукты из своих запасов до прибытия денег в счет ежегодной компенсации.

Разгневанный новым нарушением обещания, Вороненок, обращаясь к Гэлбрайту, сказал от имени своего народа: «Мы ждали долго. Деньги наши, но мы не можем получить их. Нам нечего есть, а склады полны еды. Мы просим тебя, агент, назначь нам условия, на которых мы сможем взять продукты со склада, иначе мы сами придумаем, как спасти себя от голодной смерти. Когда люди голодают, они предприимчивы».

Вместо ответа Гэлбрайт повернулся к торговцам и спросил их, как они поступят. Торговец по имени Эндрю Мирик презрительно заметил: «По мне, коль они голодны, пусть жрут траву или собственное дерьмо».