Намык Кемаль - В. Стамбулов

У подножия этих, довлеющих над жизнью города, несокрушимых цитаделей религии кишит мелкая торговля, влачит жалкое существование отмирающее цеховое ремесло, проводят вечера в маленьких закоптелых кофейнях, слушая рассказы медахов[38] и монотонную игру сазов, мелкие чиновники, проповедники захудалых мечетей и базарные менялы. Из деревень приходят «йорганлы»[39] в поисках какой-либо работы или за мелкими крестьянскими покупками.

Обветшавшие безглазые деревянные домики с окнами, выходящими на внутренний двор, образуют лабиринт узких кривых переулков. На каждом шагу – посеревшие могильные плиты с каменными тюрбанами у изголовья, говорящие о том, что здесь похоронен уважаемый шейх или просто богатый купец, и небольшие мавзолеи с полуразрушенным куполом, с осыпающейся известкой, на железных решетках окон которых навязано бесконечное количество грязных лоскуточков – свидетельство, как усердно молят жители квартала своего «эвлия»[40] о даровании здравия.

Вид на Стамбул со стороны Мраморного моря.

В кварталах позажиточнее, в небольших садиках, приютились мрачные текке и дергяхи[41] бекташей, мевлеви, руфаи и накшибенди.[42] По вечерам здесь собираются для оргий, пьянства, курения опиума, одуряющих радений и чтений зекиров.[43] Мелкий ремесленник и купец с удовольствием становятся ревностными адептами «демократических» сект, разрешающих для мелкого люда все то, что строго осуждает официальная религия с ее аристократической иерархией улемов, имамов и муфтиев, считающих, что мистика, пьянство и разврат являются монополией лишь избранной верхушки. Некоторые из этих текке специализируются на привлечении туристов. Беззастенчивые гиды с таинственным видом приводят сюда богатых европейских путешественников и за несколько золотых дают возможность насладиться этой нехитрой, низкопробной экзотикой.

Вблизи от Айя-Софии расположился правительственный центр Турции – Высокая Порта и другие министерства, судебные учреждения, тюрьма, куда ведут, скованных друг с другом длинными цепями пойманных в горах крестьян, городских апашей и ремесленников, попавших в когти ростовщиков. Тут же, на площади, разложили свои маленькие столики уличные ходатаи, писцы и резчики печатей. Вокруг них толпятся бедняки, которым нужно составить прошение, передать взятку кадию или заказать печатку, чтобы проставить свою «подпись» под документом. В уличках и переулках, окружающих Высокую Порту, открыты маленькие ресторанчики, куда ходят обедать чиновники, и книжные лавки, где продаются рукописные кораны, «диваны» знаменитых поэтов и объемистые придворные историографии. Тут же расположились и типографии первых турецких газет. Здесь тихо и монотонно, и сюда не долетает даже эхо шумной, кипучей жизни по ту сторону галатского моста, где царит левантийская компрадорская буржуазия.

Вечером, когда старый Стамбул погружается в полный мрак, среди которого, как светляки, мелькают фонари расходящихся по домам жителей, на Пера блещут огни, гремит музыка ресторанов и кафе-шантанов, открываются для приемов залитые светом дворцы иностранных посольств и армянских банкиров. Внизу, у самого порта, в грязных переулках Галаты, нагие нарумяненные женщины сидят у порогов домов терпимости, бродят и дебоширят пьяные ватаги матросов, льется раки[44] и английский джин, угрожающе сверкают ножи.

По мере того, как ветшает и замирает старый Стамбул, богатеет и украшается эта часть города. Султаны давно уже покинули свою историческую резиденцию, и их новые роскошные дворцы стоят теперь у самого подножия Перá. Иностранные пароходы не заходят больше в Золотой Рог, а выгружают свезенные со всего мира товары на набережные Галаты. Здесь возведены монументальные здания иностранных банков, в просторные мраморные холлы которых входят с неменьшим трепетом и благоговением, чем под купола мечети Султан-Ахмета. За счет всей разоренной, обескровленной Турции здесь полно бьется пульс иностранной и компрадорской торговли. И неудивительно, что на другом берегу Золотого Рога, в грязных базарных трущобах, в жалких грошевых кофейнях и в скромных чиновничьих ресторанчиках одни посылают проклятия разбогатевшим за счет их разорения гяурам, а другие мечтают о новом режиме, при котором был бы возможен прогресс страны.

1860 год является важнейшей датой в истории турецкой журналистики. В этом году была основана первая частная турецкая газета – «Терджюмани Ахвал» («Толкователь событий»).

До этого времени в Турции на турецком языке выходила лишь официальная газетка «Таквими Векаи» («Календарь событий»), основанная еще Махмудом II,[45] которая ограничивалась сообщением всяких официальных новостей, помещением высокопарных стихов вельможных писак, да хвалебных од всем власть имущим.

Новая газета, более живая по содержанию, сразу завоевала симпатии небольшого круга турецкой интеллигенции и прогрессивного чиновничества. Ее официальным редактором-издателем был некий Чапан-заде Агях-эфенди – директор почт, но все знали, что настоящим редактором и вдохновителем газеты являлся Ибрагим Шинаси-эфенди – один из видных сподвижников реформатора Решид-паши.

Шинаси.

Шинаси был типичным разночинцем. Ему было два года, когда его отец, офицер той знаменитой артиллерийской части, которая в трагические дни 1826 года решила на площади Этмейдан участь янычар, – погиб под Шумлой в бою с русскими. Ребенок вырос в нужде. Когда он окончил начальную школу, магь хотела отдать его в медрессе, чтобы сделать из него духовного, но потом ей удалось пристроить его в канцелярию арсенала Топ-Хане. Там на способного и талантливого юношу обратил внимание один из иностранных офицеров-специалистов – француз, граф Шатонеф.[46]

Почувствовав симпатию к Шинаси, французский офицер стал учить его по-французски и пробудил в нем вкус к европейской литературе. Благодаря протекции Шатонефа и помощника начальника арсенала – Зивер-эфенди, Шинаси удалось попасть в немногочисленную группу молодых людей, которых Решид-паша посылал за границу. Шинаси должен был изучить во Франции политическую экономию и разные финансовые науки.

Двадцатилетний Шинаси попал в Париж как раз в момент напряженной политической борьбы. Июльская монархия доживала свои последние месяцы. Европа была накануне грандиозной революционной вспышки, в которой такое активное участие принимал промышленный пролетариат.