Мюнхен и Нюрнберг - Елена Грицак

Замкнутый и крайне скрытный, Людвиг проявлял высокомерие, был неустойчив во взглядах, убеждениях и поступках, буквально набрасывался на дела и быстро их оставлял. Предпочитая одиночество, он проводил время в мечтах, что, безусловно, являлось недостатком для государственного деятеля, коим Людвиг стал в 19 лет. Его восшествие на престол совпало с австрийско-прусской войной. Бавария воевала в союзе с Австрией и, очень немного потеряв после ее разгрома, резко изменила отношение к Пруссии, поскольку король вдруг стал страстным поклонником Бисмарка. Последствия этой привязанности проявились в ходе разгоревшейся вскоре франко-прусской войны, в которой баварский корпус очень помог пруссакам. Будучи противником кровопролития, Людвиг II никогда лично не участвовал в боях, но любил победные торжества. Так, именно он первым выступил с предложением венчать Вильгельма I на императорство, видимо, увлеченный не политическими соображениями, а самим ритуалом коронации.

Крытый перрон станции мюнхенской железной дороги. Гравюра, середина XIX века

Справедливости ради стоит отметить, что при всех своих чудачествах Людвиг до конца жизни оставался правителем мудрым, находчивым, сообразительным, настойчиво отстаивающим интересы королевства. Не снискав славы на военном поприще, он проводил разумную политику и в результате сумел отстоять неприкосновенность собственных владений. Находясь в тени Пруссии, побежденная Бавария имела свободу гораздо большую, чем остальные германские государства. И в дальнейшем монарх ловко отражал попытки Бисмарка оказать влияние на баварские порядки. В связи с этим нетрудно понять, почему его подданные, исключая самых приближенных, обожали своего короля, проявляя преданность и благодарность за упорную защиту государственных интересов.

Площадь перед зданием железнодорожного вокзала. Гравюра, середина XIX века

Увлечения Людвига по праву заслуживали одобрения, ведь он тратил миллионы не на кутежи, а на постройки, высокохудожественные произведения, старался украсить страну, добиваясь для нее славы и богатства без кровопролитных войн и разрушений. Он искренне пытался развить в подданных возвышенный вкус и благородные потребности. Немалое значение имело то, что этим он привлекал в Баварию путешественников. Кроме того, деньги на строительство и приобретение ценностей поступали не из государственной казны, а из личных средств короля. Наконец он тратил деньги в своей стране и тем предоставлял работу тысячам ее граждан. За время его правления Мюнхен украсили не только дворцы, но и такие рациональные постройки, как железнодорожный вокзал, вокруг которого постепенно сформировалась красивая площадь.

Немало сил и средств Людвиг отдавал театру. Его царствование совпало с появлением опер Рихарда Вагнера – фантастического по своей популярности явления, которое хотя бы на время отвлекало простого человека от сложностей жизни. Люди толпами устремлялись на «Парсифаля», «Золото Рейна», «Нюрнбергских мейстерзингеров», где завораживающие мелодии уносили их в сказку. Ни самые лучшие декорации, ни мастерство актеров не могли лучше вагнеровской музыки передать течение реки, невообразимо прекрасные рейнские ландшафты, страх, предательство, благородство души, истинно германскую мощь и полноту души, которой, как представляли зрители, обладали их предки, а значит и они сами.

Площадь перед зданием железнодорожного вокзала. Гравюра, середина XIX века

Людвиг способствовал устройству театра в Байрёйте, где в то время жил композитор. Построенный для Вагнера и предназначенный для постановки только его произведений, он получил название Дома торжественных представлений (нем. Festspielhaus). Для широкой публики здание распахнуло двери в 1876 году, и первым спектаклем, конечно, стала одна из опер тетралогии «Кольцо Нибелунга». Воистину королевским великолепием изумляли варгнеровские спектакли в театре Мюнхена, привлекавшие зрителей со всех концов Европы.

По отзывам знатоков, прекрасная музыка Вагнера действовала на человека опьяняюще, а некоторые сравнивали ее с наркотиком. Мечтательная натура баварского короля покорилась ей целиком. Боготворя оперное искусство, преклоняясь перед самим композитором, Людвиг жил образами опер Вагнера: наряжался в лохмотья пилигрима из «Тангейзера», просил называть себя императором, пугал видом горного духа или, одетый в костюм Лоэнгрина, плавал в лодке по озеру в сопровождении лебедя. Однако и здесь сказался неровный характер, не позволявший подолгу останавливаться на чем-либо: разорвав дружбу с композитором, король все же не пожелал прекратить переписку. Рассказывали, что, бывая в театре, монарх сначала скрывался в ложе, предпочитая не видеть никого и не показывать себя; затем спектакли стали проходить при пустом зале в удобные королю часы. Однажды во время представления, будучи единственным зрителем, он заснул, действие прекратили, и после того, как государь открыл глаза, музыканты заиграли с того такта, на котором остановились.

Дружеские отношения связывали Людвига II со многими актерами и художниками, а с некоторыми он состоял в переписке, чаще анонимной. Именно так получилось с небезызвестным Захер-Мазохом, странности которого позволили установить новый вид состояния психики – мазохизма. Увлеченный эпистолярными романами этого человека, король назначил ему встречу в скалах Тироля, но пришел один и никому не поведал о подробностях свидания.

Баварцы долго мирились с причудами правителя, благо истинное состояние его душевного здоровья было известно немногим. Помимо разумной внешней политики, всех восхищала и пленяла склонность Людвига к покровительству. Расточаемые в адрес короля похвалы от художников и архитекторов, лесть приближенных, их нежелание вызвать скандал или утратить дружеское расположение главы государства явились причиной развития у Людвига психической болезни.

Несмотря на уединенную жизнь, о странностях монарха все же стало известно обществу. Такие черты, как излишняя стеснительность, боязнь общества, усилившись, привели к полной самоизоляции. Король заперся в замке, допуская к себе только самых близких людей. Он путал время суток, днем спал, а ночью бодрствовал, в одиночестве слушал музыку, заставляя артистов играть до изнеможения, или посылал букет возлюбленной принцессе Гизеле, по всеобщей тревоге поднимая всех обитателей дворца. Однако той нелегко давалось благорасположение владыки: подарки чаще посылались ночью, причем с приказанием вручить лично, поэтому ей приходилось вставать с постели, надевать парадное платье и принимать посла, исполняя весь положенный ритуал.

Воздержанный в молодости, пожилой Людвиг II объедался и пил слишком много вина. Предпочитая шампанское, он приказывал смешивать его с рейнвейном, добавляя по каплям фиалковое масло. На придворных обедах стол сервировался так, чтобы приглашенные были скрыты вазами и цветами, дабы король мог ощущать себя в одиночестве. В последние годы его персону очень редко видели на заседаниях государственного совета. Изредка навещая чиновников, Людвиг приказывал ставить перед собой экран, поэтому последний секретарь, как и некоторые вельможи, не знал своего короля в лицо. Министры докладывали, получая приказания через слуг, но даже такие своеобразные аудиенции случались все реже и реже. Монарх почти не слушал придворных, прерывал доклад из-за пустяка, начиная, например, читать стихи. В документах осталось упоминание об одном приближенном, которому было приказано являться к королю в маске, поскольку тот не выносил его лица. Другому слуге поставили на лбу черную печать как знак глупости.

Приступы бешенства Людвига не предавались огласке, поэтому лишь немногие могли видеть, как он пускался в дикие пляски, прыгал, рвал на себе волосы и бороду или, наоборот, цепенел, часами оставаясь на одном месте. Гуляя в парке, он кланялся деревьям, снимал шляпу перед кустарником, преклонялся сам и заставлял свиту сгибать спины перед воображаемой статуей Марии-Антуанетты. В поисках денег ему приходилось обращаться не только к собственному министру финансов, но и к другим, порой совсем не богатым лицам, подобным жандармскому офицеру. Когда полученная из казны сумма не удовлетворяла, король призывал на помощь дворцовую прислугу, формировал шайку, которой надлежало грабить банки Вены и Берлина. Отказ исполнять столь неразумные требования вызывал бурные приступы гнева, выражавшегося в жестоком обращении с придворными.

Из официальных источников известно, что 32 слугам из постоянного штата пришлось испытать побои лично от короля, многие были оскорблены словами, получили толчки и удары арапником. В короткий срок королем было издано три приказа о наказании розгами министров. Все имевшееся во дворце оружие пришлось спрятать, и тогда Его Величество приказывал выколоть ослушникам глаза, высечь, заковывать в цепи, посадить в несуществующую мюнхенскую Бастилию. Особо дерзкие выслушивали примерно такой приговор: «…содрать шкуру живьем, а потом бросить в озеро». Об исполнении приказаний докладывалось ежедневно, и люди благодарили Бога, что король не желал присутствовать на казнях.