Друзья мои - книги (Заметки книголюба) - Владимир Лидин

Шишков брал иногда в руки книгу, которую несомненно не знал. Взглянув на титул, он видел только, что книга напечатана, скажем, в начале прошлого века. Но в начале прошлого века вышло великое множество пустых, ненужных, навсегда сошедших книг - какие-нибудь повести третьестепенных авторов или упражнения в стихотворстве бездарных поэтов. Как же, не зная библиографии, все же угадать редкую книгу? В этом немалую роль играла интуиция. Заподозрив, что книга редка, Шишков, так сказать, брал ее на заметку: он (83) справлялся о ней, въедался в библиографию Сопикова или в каталоги Шибанова; но он мог и по своему пониманию отнести ту или другую книгу к числу редких, и при этом почти никогда не ошибался.

- Гм...- усмехнулся он как-то на мой вопрос, чем руководствуется он иногда при определении редкости книги.- Ведь если видишь интересную женщину, не нужно справляться у других, действительно ли она интересна. Кстати, она может быть для других и неинтересна, а для меня интересна. Так же и с книгами. Иногда в первый раз увидишь книгу, ничего о ней не знаешь, а весь внутренне затрепещешь... и, знаете ли, редко ошибаешься.

Но он мог иногда ошибиться все же, недооценив книгу. Однажды он очень дешево, прямо-таки бросово расценил одну маленькую старинную книжечку.

- Книжечка пустяковая, Матвей Иванович,- сказал я ему.-Издание археографической комиссии... какой-то там "Россиянин прошедшего века".

- Потому-то и дешево, что никому не нужна,- ответил он наставительно.

- А мне вот нужна... это редчайшее первое издание Посошкова с прибавлением отеческого завещательного поучения, посланному в дальние страны сыну. Даже два тома Посошкова, изданные много позднее Погодиным, и те сейчас редки.

- Позвольте-с,- сказал Шишков, сразу помрачнев. Он взял из моих рук книжку и прочел незамеченное им при расценке имя Посошкова, несколько задетое библиотечной печатью.

- Да-с,- сказал он невесело, возвращая мне книжку.- Случается. Мне не жалко, что вы дешево купили ее, я этому даже радуюсь. А я вот сделал промашку, и хорошо, что книга попала к вам, а могла ведь за бесценок уплыть в сторону.

Как истинный книжник, он дорожил судьбой книг и всегда старался, чтобы книга попала в надежные руки.

Придя ко мне, уже незадолго до смерти, после многолетнего отсутствия, он благоговейно оглядел книги в моих книжных шкафах. Он узнал некоторых старых знакомцев, он никогда не забывал о них, хранил их в своей памяти, как хранят встречи с хорошими людьми; (84) он только поднял застекленную дверцу одной из полок и провел рукой по корешкам, он мысленно пожимал руку старым знакомцам.

Маленький горбун любил книгу возвышенной любовью, Хотя и прошел торгашескую школу, где учили ценить книгу, прежде всего как товар.

- Какой же это товар,- сказал он раз не то грустно, не то иронически.Люди иногда с ума сходят от тоски по книге... вот Щапов захирел и помер, когда у него пропал экземпляр "Путешествия" Радищева. Какой же это товар!

Матвей Шишков относился к ряду тех малообразованных, но глубоко одаренных книжников, которые, мало зная, много понимали и крупицу за крупицей создавали целые библиотеки, довольные тем, что частица их труда есть в этих книжных собраниях. Он уважал книголюбов, ценил их страсть, их готовность поступиться многими радостями жизни ради книги.

- А письма Пушкина у вас целы? - спросил он обеспокоенно в свой последний приход ко мне.

Я порадовал его, показав на три тома писем Пушкина - дар, полученный мной в свое время от Матвея Шишкова и Давида Самойловича Айзенштадта в одну из юбилейных годовщин. Шишков успокоился и ушел от меня удовлетворенный, что труды его не пропали.

Вскоре я узнал, что Матвей Иванович Шишков умер. Он умер, простившись с книгами, которые в свое время прошли через его руки, насладившись в последний раз созерцанием мерцающих золотом корешков, хотя его заветная мечта вернуться к букинистическому делу не осуществилась.

(85)

ПИСЬМА НАТАЛИИ ГОНЧАРОВОЙ

Однажды, уже в давние времена, ко мне пришел в номер гостиницы в городе Ростове Ярославском старый книжник Андрей Андреевич Молодцыгин. Мы с ним поддерживали дружеские отношения. Впрочем, книжником он был в такой же степени, как и антикваром - любителем старины, особенно ростовской финифти, расписных изразцов старинных печей и лежанок; у меня и поныне хранится несколько таких изразцов, разысканных и присланных мне Молодцыгиным, с надписями под изображениями: "Смотрю на цвет сей" или "Сие мне угодное...", в зависимости от того, изображена ли на изразце девица, нюхающая цветок, или бегущий юноша с вазой, похожей на амфору, в руках.

Молодцыгин был человеком несколько цыганского облика, с копной черных седеющих волос и густейшей бородой.

- Пушкиным интересуетесь? - спросил он меня, не успев поздороваться.

За окном моего номера совсем близко золотели луженые маковицы соборной звонницы со знаменитым колоколом "Сысоем". Я ожидал, что Молодцыгин достанет из кармана какое-либо первое издание Пушкина, но он сел на стул напротив и, глядя на меня в упор своими чернейшими, под чернейшими бровями, глазами, сказал:

- Шесть писем Наталии Гончаровой к Пушкину.

- Они у вас? - спросил я после паузы, справившись с дыханием, ибо истинный собиратель должен во всех случаях соблюдать спокойствие, хотя бы и мнимое.

(86) - С собой...- усмехнулся Молодцыгин.- Разве такие вещи бывают в кармане. Добыть надо эти письма. В Ярославле.

От Ростова Ярославского до Ярославля было в ту пору несколько часов езды.

- Конечно,- сказал Молодцыгин,- если вы раздобудете эти письма, то меня не забудете...

И он рассказал, как и где нужно искать эти письма. Под Ярославлем, по другую сторону Волги, есть большое село, в котором живет женщина под фамилией Ослябина. Покойный муж этой Ослябиной был любителем старины, вдова его в таких делах ничего не понимает, но осторожна. Следовательно, письма Наталии Гончаровой к Пушкину нужно добыть с умом, иначе женщину можно насторожить и писем она не продаст.

Молодцыгин говорил вполголоса, таинственно, как бы давая понять, в какое величайшее дело посвящает меня: конечно, письма Наталии Гончаровой, вероятно неопубликованные, на улице не валяются, и день спустя я уже был в Ярославле. Стоял август с той палящей жарой, какая нередко бывает в эту пору на Волге. В Ярославле не существовало еще нынешней благоустроенной набережной, откос над Волгой зеленел травой, и по другую сторону реки и тянулось то большое село, в котором жила владелица писем Гончаровой.

Волжские села обычно расположены так, что главная улица растягивается вдоль Волги иногда на несколько километров. В этот знойный августовский полдень улица была совершенно пустынна, только куры, изнеможенно раскрыв клювы, лежали в серой пыли, и даже от реки, казалось, исходил зной, а не прохлада. Я долго не встретил ни одного человека на улице. Наконец, я увидел женщину с ведрами.

- Ослябина? - переспросила она.- Это, должно быть, дом тридцатый отсюда, по левой стороне. Так и идите пряменько.

И я пошел пряменько, миновал тридцать бесконечных домов с бесконечными палисадниками и опять не встретил ни единого человека. Я подошел к одному из домов, из окна которого на меня смотрела старуха.

- Бабушка,- спросил я,- не знаете ли, какой дом Ослябиной?

- Ослябиной? Что-то такую фамилию я и не слыхала.

Может, Осафьева?

Я достал записную книжку и прочел фамилию, записанную со слов Молодцыгина.

- Да нет, Ослябина.

- А зовут ее как?

Имени женщины старый книжник не знал.

- А...- сказала старуха вдруг,- знаю. Идите пряменько... дойдете до колодца, так за ним третий дом.

И я снова пошел пряменько, до колодца оказалось с добрых полкилометра, и дом Ослябиной действительно был третий от угла, сонный, разогревшийся от зноя и, казалось, необитаемый дом. Я открыл калитку палисадника и поднялся по ступенькам. Пожилая, гладко причесанная на прямой пробор женщина открыла мне дверь.

- Простите,- сказал я.- Не вы будете Ослябина... не знаю вашего имени и отчества.

- Я Ослябина,- ответила женщина выжидательно...

- Видите ли,- сказал я по возможности беспечно и весело,- я неисправимый книжник, люблю старые книги... мне в Ярославле сказали, что ваш муж тоже любил книги и собирал их. Может быть, вы что-нибудь не откажетесь уступить мне.

Я даже побоялся произнести слова "продать". Женщина минуту помолчала.

- Заходите.

В доме было как в духовой печке, и он весь жужжал, как улей, от мух. Я почувствовал, как пот стекает по моей шее, и изредка даже мотал головой, чтобы стряхнуть со лба капли: письма Наталии Гончаровой, как всякий клад, давались мне нелегко.

- Какие же книжки вас интересуют? - спросила женщина.-Покойный мой муж был действительно любителем книг. Только книг я вам показать не могу.

- Почему же? - спросил я, наверно, именно тем голосом, каким говорил Чичиков.

- Они на чердаке лежат, а там пыль, да и в голубином помете всё.