Пляска на помойке - Олег Николаевич Михайлов

— Да ведь это же белая смерть… Как минимум отложение солей…

Семен Иванович необидно смеялся:

— Эту белую смерть евреи выдумали. Вот седьмой десяток разменял и все солю. И селедку солю. И никаких отложений. Отложения — от безделья и лишнего думанья…

Елена Марковна возвращала разговор к литературе.

— Федор Федорович! — просила она. — Ви нам что-нибудь почитаете? Виступите! Почитайте!..

— Признаться, я не собирался, — отнекивался писатель, тотчас доставая кипу листов. — Да и не люблю, честно говоря, этого окаянного занятия. Но будучи учеником Федора Гладкова…

— Просим! Просим! — вступали дружным дуэтом генерал с Алексеем Николаевичем.

Петров раскладывал на столе листки и густо откашливался.

— Да я как-то не готов. Не в голосе сегодня. Утром проснулся поздно и вьшил холодного кефира… Хм-хрр!-

— Ми ждем! Виступайте! — требовала Елена Марковна.

— Ну, хорошо,— наконец соглашался Федор Федорович.— Отрывок. Закончил только что. Ранним утром…— И начинал натренированным актерским баритоном: — «Была глубокая ночь. Хоть глаз выколи. Дождь лил, как из ведра. Иннокентий возвращался из творческой командировки и размышлял…»

Незаметно для себя Петров отрывался от текста и начинал декламировать наизусть. Голос его креп: «Иннокентий напряженно думал о мимолетности жизни, потому что с младых ногтей был философом…»

— Необикновенно интересно! Дух захвативает! — откликалась Елена Марковна.

Генерал переживал услышанное по-своему:

— Коша! Помнишь Гришу-философа?

— Он бил философ, — соглашалась Елена Марковна. — Но почему-то бистро умер.

— Он пил, — напоминал Семен Иванович.

Елена Марковна радостно подхватывала:

— Да, он пил! Очень пил! И вообще вся семья била необикновенно интересная!

— Надо хорошо закусывать, — делился опытом генерал. — Вот и весь секрет. Закусил, и на здоровье! Девяносто процентов болезней происходит от недопития. И только десять— от перепития…

А Алексей Николаевич, слегка захмелев, подначивал классика.

— В вас есть нечто бунинское, — говорил он. — И, кажется, этой весной вы пережили подлинную Болдинскую осень.

Федор Федорович впал в глубокую задумчивость.

— Вы правы, — наконец ответил он. — Я пережил в этом году не одну, а целых три Болдинских осени. Но… — Тут голос его дрогнул, гдаза повлажнели. — Но если бы у меня, как у Бунина, была своя Галина Кузнецова! Я бы написал тогда массу «Грамматик любви»!..

6

Семен Иванович являл собой тип настоящего русского генерала. Согласимся, что заблудиться в нем было нельзя. Но разве это всегда плохо? Он был неглуп, крестьянски сметлив и часто задавал каверзные вопросы.

— Алексей Николаевич! Вот вы поклоняетесь Христу. А ведь он — еврей…

— Семен Иванович, Сын Божий не имеет национальности, — с чувством превосходства отвечал тот.

— А матушка его, как по-вашему, имеет национальность?

— Разумеется.

— Так вот, Богородица, безусловно, без всякого сомнения — еврейка. А в Израиле национальность определяется по крови матери…

Ну, что с ним поделаешь! Добродушно поругивая «жидов», он был влюблен в свою Елену Марковну, которая зачем-то скрывала свою подлинную фамилию — Гойхман, и души в ней не чаял. И при всей своей, командирской твердости был чувствителен и даже сентиментален.

— Когда Семен Иванович командовал дивизией в ГДР, — рассказывала Елена Марковна Алексею, пока reнерал бегал в магазин «Коктебель» за новосветским шампанским, — произошел ужасний случай. Ночью он вел БТР, непреривно сигналил и раздавил солдата. Солдат бил нестроевой, так как плохо слишал. С тех пор Сема не может сесть за руль. Я ему говорю: «Купи машину». А он: «Если я поведу ее, то заплачу…»

Как-то под вечер Семен Иванович заглянул к Алексею Николаевичу, строчившему очередную чепуху за пишущей машинке, и еще с порога сказал:

— Поздравьте, Алексей Николаевич! Меня, так, понизили в звании!

Тот не понял генеральской шутки:

— Что за чепуха, Семен Иванович?

— Это не чепуха. Я был, так, майором, а стал лейтенантом. Вот телеграмма из Минобороны. Ко дню моего рождения…

По этому случаю решено было назавтра отправиться с увеселительной прогулкой по Крыму: Судак, Алушта, Бахчисарай, Севастополь…

Разбуженный в пять утра, Алексей мало что соображал, пока Семен Иванович не поднес ему граненый стаканчик. Тогда мозги его просветлели, и он спросил:

— Товарищ генерал-лейтенант! А карты вы взяли?

— Так, Алексей Николаевич. А зачем, так, нам с собой брать карты?

— Как зачем? Ведь сколько остановок будет. Закуска, выпивка, разговоры…

— Так, Алексей Николаевич, — напряженно обдумывая услышанное, отозвался Семен Иванович.— Значит, вы какие карты имеете в виду? Игральные?

— Ну, конечно!

— А я думал, так, — топографические…

У Старого Крыма, за знаменитым туберкулезным санаторием, «Волга» свернула в лес. Генеральская чета и Алексей Николаевич направились к давно облюбованной ими беседке. Стоял май — яркой, зеленешенькой была листва смешанного леса. Еще не наступила изнуряющая крымская жара, еще дул прохладный норд-ост, и едва только троица вошла в беседку и генерал ловко разложил на салфетках снедь, откупорил бутылочку коньяку, как по заказу, грянули соловьи. Этот миг Алексей Николаевич будет, верно, вспоминать, как один из самых счастливых в его беспокойной и шелапутной жизни…

Под соловьиный гром Семен Иванович разливал коньяк, по своему обыкновению, приговаривая:

— Девяносто процентов болезней происходит от недопития и только десять — от перепития…

А Алексей Николаевич позволил себе дерзко спародировать самого Пушкина:

Наполним сосуды, расширим их разом!

Да здравствует пьянства веселый маразм!..

Впрочем, никакого такого пьянства, конечно, не было Елена Марковна чокалась минералкой, а мужчины хватили под хорошую закусь по сто пятьдесят. Генерал ударился в лирические воспоминания:

— Уже после войны в соседней части застрелился офицер. Меня отправили для расследования. Я было думал, не замешана ли тут иностранная разведка. Гляжу личное дело — отличник боевой и политической подготовки. Вызвал сослуживцев, переговорил с ними. Ничего не пойму! Последним беседую с замполитом. Он и говорит: «Товарищ полковник, — я тогда в полковниках ходил, — а с женой покойного вы уже успели побеседовать?»

Тут Семен Иванович призажмурился, глядя сквозь стаканчик куда-то в лесную чащобу, и через долгую паузу добавил:

— Признаться, эта мысль не приходила мне в голову. А ведь что оказалось? Молодой офицер, прямо из училища. Салага. Только-только женился. И у него с ней ничего не получалось. И вот он пошел в лес, сунул пистолет в рот и…

Семен Иванович был чист, беспорочен, может быть, даже и свят…

7

Белой акации гроздья душистые ворохом облузганной шелухи лежат на аллеях. Амба