Эпохи холст – багряной кистью - Александр Владимирович Плетнёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выписав крутой разворот, вражеский броненосец уходил, разрывая дистанцию, задействовав на отстреливании кормовую башню.
Опустив бинокль, Хэйхатиро Того смотрел ему вслед.
На двенадцати кабельтовых (чуть больше морской мили) движения «русского» казались особенно быстрыми, какими-то… бандитскими. А учитывая, что это корабль водоизмещением тринадцать тысяч тонн, выглядел он как свирепый кабан, особенно когда «проседал» на нос, закидываясь лохмотьями брызг из-под форштевня и целыми накатами волн, заливающих полубак.
«Вероятно, он получил пробоину и набрал воды, – пришла запоздалая мысль, – что не особо и заметно, учитывая, что большинство боевых судов северных варваров обладают повышенной мореходностью. Так или иначе, своё чёрное дело он сделал».
Японский адмирал вновь взялся за оптику, перенеся взгляд на дальние корабли противника… Солнце клонилось к горизонту – выскочив из-под туч, малиновое светило хорошо осветило их, почти чётко очертив.
Вражеские броненосцы успели собраться в кулак… нет – в колонну, но это снова был кулак!
И пусть японский отряд во главе с «Микасой» грозно продолжал движение по большой дуге, явными намерениями давая понять противнику: «Не пущу!»
«Всё? – Это был скорей не вопрос, а утверждение: – Всё!»
Сейчас русский кильватер согласно тактике первой фазы боя, повернув на нужные румбы вправо, пройдёт на встречных курсах, выдержав (а Того не сомневался, что выдержит) короткий бой. И перед ними – ночной простор Жёлтого моря.
Выскользнули!
Разворот вслед японского броненосного отряда – хоть «последовательный», хоть «все вдруг» – попросту запаздывает.
Надо будет догнать врага, вновь завязывать перестрелку в невыгодной конфигурации… а там уж наступает ночь и всё – дневной бой… артиллерийский бой окончен.
К тому же арсеналы японских кораблей, согласно докладам, использованы более чем на две трети.
Можно честно признать свой тактический проигрыш.
Остаётся лишь беречь броню… и кровь.
Хэйхатиро качнуло, замутив в голове – ощутил нечто похожее на похмелье…
«Боевое похмелье», – уточнил для себя.
«Микаса» уверенно резал податливую волну, шипела вода, обтекая обводы по ватерлинии, настил палубы отрабатывал по ногам работу машин. Мостик свежо задувало встречным и немало притихшим юго-западным ветром.
Вот только имея перед глазами замершую носовую башню, опалённую палубу, изъеденные взрывами надстройки, принимая доклады о других повреждениях, Хэйхатиро Того понимал, что флагманский броненосец из грозной боевой единицы превратился практически в груду нестреляющего железа, тем не менее сохраняя свою надменную красоту.
Хотелось добавить – английскую.
Сзади, как специально послышалась английская речь – мистер Пэкинхем!
«Знает, когда появляться».
– Я вижу, вам удалось повергнуть противника в бегство, адмирал!
Адмирал проявил вежливость, обернувшись к представителю «дорогих» союзников, подумав, что тот под «бегством» подразумевает дымящий на отходе «Ретвизан»…
Но тут разом заговорили офицеры штаба, обращая внимание командующего!
Бой продолжался, но даже на звук – затухал. Обе силы… эскадры как бы выдохлись. В том числе и потому, что увеличилась дистанция!
Но оказалось – враг предпринял манёвр уклонения влево (что Хэйхатиро тоже вполне допускал), однако на этом не остановился, ни с того ни с сего продолжая разрывать дистанцию!
И?.. Неужели?!
Русские… Адмирал снова глотал расстояние оптикой. Их построение и эволюции оставались не безупречными.
…Растянувшись по сложной кривой, ползла колонна броненосцев.
…Отдельно двигался «Ретвизан».
…Дальше за ними виднелись крейсера и изгибающаяся вереница миноносцев.
Адмирал Того стоял, смотрел, ждал…
Небо тонуло в сумерках, хмарилось тяжёлой нависающей тучей. Где-то там в её недрах, вобрав в себя собратьев, набрякнув весом, сорвалась вниз капля, пробив насквозь густое дымом небо, метко попав в покрытый копотью нос японского адмирала, стекая грязной дорожкой в усы.
«Будет ливень», – Хэйхатиро Того стоял, смотрел, ждал, сумев терпеливо замереть, не шелохнувшись, с биноклем, забыв к демонам о ране. Пока не уверился, что русские, повернув на 180 градусов, окончательно уходили! Только тогда нарочито сдержанно (а внутренне торжествуя), прокашлявшись, он отдал приказ:
– Поднять сигнал: «Курс – зюйд-ост». Эскадре отходить в Сасэбо, – негромко дополнив: – То малое, что было можно – сделано.
Он не знал…
Впрочем, об этом чуть позже.
А пока…
«Микаса», а с ним и весь 1-й броненосный отряд с неторопливой последовательностью, словно сами себе не веря, покидал пространство боя, изъезженное корабельными брюхами, порезанное килями, порубанное винтами, изгаженное угольной, пороховой, мелинитовой сажей.
На хвосте русских ещё висели крейсера 3-го и 5-го отрядов, стреляя, кусая по-шакальи, пытаясь помешать их отходу.
Но день неумолимо угасал, наступало время малых хищников – миноносцев.
– То малое, что было можно – сделано, – одними губами проговорил пятидесятишестилетний японец, командовавший на мостике «Микасы», теперь позволивший себе ощутить смертельную усталость.
Вспомнив о той черте, что сам для себя наметил, после которой готов был отвернуть, уже мысленно добавил: «Дойдя до предела и зайдя за…»
* * *
Командующий Объединённым флотом Японии не знал, на каком пределе всё держалось у противника. Да и сами там, на русских кораблях, не догадывались – не на всех… и не все.
Как бы кто там ни спорил о роли личности в истории – в «за» и «против»… Но именно военная структура, где всё подчинено командиру (на крайний случай штабу), как ничто другое подчёркивает, насколько личностное мнение, физическое состояние и просто настроение одного человека может влиять на развитие событий.
Тем более когда на кону судьба всего сражения.
С японской стороны всё зависело от решений самого Того.
С русской, к сожалению, всё разбилось на частности – от единоначалия к ранговым замещениям, до вынужденной инициативы.
Несомненно, выходка (в хорошем смысле слова) капитана 1-го ранга Шенсновича, бросившего свой «Ретвизан» в критической ситуации на прикрытие эскадры, достойна оценки как «смелая».
Можно сказать и «лично смелая» – вполне! Даже опуская тот момент, что «отчаяния одиночки» тут не было – капитан 1-го ранга надеялся, что за ним последуют и остальные корабли эскадры, поддержав. Да и в забронированной рубке человек себя ощущает если не до конца в безопасности, то весьма защищенным. И уж будем честными – фатализмом мы склонны скорей бравировать, он бродит в наших головах сторонкой. Не японцы мы…
Так вот.
В реальной истории осколок от разорвавшегося японского снаряда, попав в живот командира «Ретвизана», вызвал у того контузию брюшной полости. Надо сказать, что это боль… сначала дикая, потом сильная, ноющая, пульсирующая, которая вторгается в мысли, мешая нормально и правильно думать, принимать адекватные решения.
И будучи в муторном состоянии, по-прежнему наблюдая расстройство и отсутствие какого-либо видимого управления эскадрой, Шенснович позволил «личному» повлиять на «общее» – отдаёт приказ уходить в Порт-Артур, по сути, и тем самым увлекая
