Навеки моя - Шарлин Рэддон

Эри прикрыла рот ладошкой, чтобы подавить смешок. У Бартоломью заблестели глаза, когда он улыбнулся ей. Он даже не пытался анализировать столь непривычное для него чувство радости.

В этот вечер, когда после ужина в гостинице Ямхилла они снова выехали на дорогу, мимо в облаке пыли промчался утренний дилижанс из Портленда. Эри закашлялась и помахала перед лицом ладошкой.

– К тому времени как мы доберемся до Фэрдэйла, пассажиры этого дилижанса будут сидеть в гостинице «Маунтин Хаус», переваривая оленину, соленую свинину и тушенку, которую им подадут на ужин, – сказал Бартоломью, когда пыль осела.

– Сколько нам еще до него?

– Девять миль. Мы проехали уже примерно пятнадцать с тех пор, как покинули Олуэллов, – он украдкой бросил на нее взгляд и произнес с деланной небрежностью:

– Разумеется, если бы вы сели на вчерашний дилижанс из Портленда, то сейчас бы уже были в Тилламуке, вместо того чтобы ехать еще сорок пять миль.

– Я рада, что вместо этого меня встретили вы. Дилижанс выглядит страшно пыльным и неудобным.

– Это правда? – спросил он с настойчивостью, от которой, казалось, воздух между ними заискрился. – Это должен был быть Причард.

– Возможно, – ответила она. Затем улыбнулась с теплотой, которую он ощутил всем сердцем, и добавила:

– Но это приятная поездка, и мне нравится ваше общество. Что-то сжалось у него в груди, заставив быстро отвести взгляд. Ее ответ значил слишком многое, и ему нестерпимо захотелось поцеловать ее за то, что она так добра к нему.

Эри заметила его напряженное выражение перед тем, как он отвернулся, и поняла, что доставила ему удовольствие. Он был таким эмоциональным мужчиной! И в то же время гордым. Если бы он был птицей, он не мог быть никем, кроме орла, самой великолепной птицы из всех. Но в его глазах слишком много грусти; ей захотелось избавить его от этого чувства.

Спустя некоторое время она сказала:

– В телеграмме мистера Монтира ничего не говорилось о том, почему вы встречаете меня вместо него.

Он поискал в ее глазах признаки разочарования, но обнаружил одно только любопытство:

– Главным образом, из-за трудностей с согласованием рабочего расписания. Единственный способ для смотрителя маяка оставить станцию более, чем на один день, – это заранее обеспечить себе замену. Я уже организовал свою поездку и не мог ее отменить. К тому же нельзя было перенести отправку птиц, ведь у них наступило бы время спаривания. Приношу свои извинения, что он не объяснил это вам.

Ее полные губы искривились в грустной усмешке:

– Все это было так неожиданно.

«Слишком уж неожиданно», – хотелось ему сказать.

– Это не имеет особого значения, – наконец произнесла она. – Я рада, что узнала вас, Бартоломью.

Звук его собственного имени в ее устах поразил его, как будто это была ласка. Он подавил всплеск эмоций и погрузился в управление повозкой, поскольку вокруг уже сгущалась темнота.

Эту ночь они провели в гостинице «Маунтин Хаус» в Фэрдэйле. К полудню следующего дня пошел дождь, и на их непромокаемые плащи с неба сыпалась мелкая изморось. Температура понизилась на десять градусов, и им пришлось прижиматься, согреваясь теплом друг друга, но при этом едва обмениваясь словами. От Фэрдэйла дорога шла все время вверх и вверх, выписывая зигзаги по заснеженному склону горы на пути к вершине, там располагались крошечный магазин и гостиница, принадлежащие семейству Рудов. Им предстояло преодолеть семнадцать миль. Когда путь наконец-то остался позади, дождь превратился в снег, и перед тем как вернуться в свои комнаты, предоставленные им на эту ночь, Эри с Бартоломью присоединились к детишкам Рудов в игре в снежки.

На следующий день к вечеру, когда дорога, шедшая вдоль притока Траск-Ривер, спустилась с горы, в голове Бартоломью разгорелась битва куда более суровая, чем буря, швырявшая ледяной дождь им в лицо.

Еще две мили, и они достигнут поворота на ферму Джона Апхема. Это позволит им поскорее выбраться из района дрянной погоды и покинуть грубую, покрытую грязью дорогу, которая становилась предательски опасной. Меньше всего ему хотелось подвергать риску безопасность Эри, и, тем не менее, он с явной неохотой думал о предстоящей остановке у Апхемов.

Если уж быть честным с самим собой, ему просто не хотелось делить общество девушки еще с кем-нибудь. Или снова объяснять, почему они путешествуют вдвоем. Завтра они достигнут Тилламука и дома Кетчемов, где на время его отсутствия остановилась Хестер. Послезавтра они окажутся на маяке. Тогда у него не будет возможности проводить время с Эри наедине, а к этому Бартоломью был не готов.

Внезапно левая коренная лошадь поскользнулась и упала на колено, едва не свалив шедшую за ней пристяжную гнедую.

Эри вскрикнула и прижала сжатые в кулачки замерзшие руки ко рту. Бартоломью потянул вожжи на себя:

– Тпр-ру. Спокойнее, Подснежник. Ну, давай, девочка, вставай.

Прошло несколько минут, пока наконец кобыла встала твердо на все четыре ноги. Бартоломью обмотал вожжи вокруг ручки тормоза и спрыгнул на землю. В двадцати ярдах внизу ревела и бурлила река Саут-Форк, вздувшаяся от снежной каши и дождя. Одно неверное движение, и он полетит вниз, к смерти.

Затаив дыхание, Эри следила, как он пробирается по скользкой грязи, разговаривая с обеими лошадьми и гладя их по дрожащим шеям, наконец они успокоились настолько, что можно было двигаться дальше. Когда он стал забираться обратно в повозку, Эри бросилась помогать, как будто ее ничтожный вес мог удержать сто девяносто фунтов мышц и костей от падения в водяную бездну внизу.

Снова усевшись в повозку, он долго-долго пристально смотрел на нее, утонув в этих бездонных незабудковых глазах, и сердце его было так переполнено чувствами, что готово было вырваться у него из груди. Она была настолько близко, что он ощущал, как она дрожит от страха и холода под своими накидками.

Сколько времени прошло с тех пор, когда кто-либо смотрел на него с такой же заботой и беспокойством? Пожалуй, последний раз это было в 78-м, когда умерла его мать. Или шесть лет спустя, в ночь, когда он похоронил своего отца, и Хестер пробралась к нему в постель, чтобы успокоить его? Вина и отчаянная нужда в родственной душе заставили его жениться на ней на следующий же день. С тех самых пор она пилила его за то, что он не обеспечил ей лучшей жизни. И наказывала его, запирая двери своей спальни. Так возник погруженный в мрачные думы циник, который совсем немногого ожидал от жизни и столько же давал взамен.

До тех пор, пока в его жизнь не вошла Эри, и он снова не обрел способность чувствовать.

Сейчас, глядя в ее милое, нежное лицо, он не пытался обмануть себя и уверить, что она любит его. Все было не так просто. Эрия Скотт всего лишь была внимательна к людям. Черт возьми, да она проявляла большую заботу о животных, чем некоторые представители рода человеческого заботились о себе подобных! Но это не уменьшало благодарности, которую он чувствовал к ней за заботу, которая светилась в ее глазах в тот момент. Наоборот, он впитывал эту заботу всей душой, как сухая губка впитывает влагу, и чувствовал, как какая-то крошечная часть его души возвращается к жизни, часть, которая иссохлась за долгие годы ухода за больными родителями, часть, которую почти погубила Хестер.