Моему судье - Алессандро Периссинотто

Да и как тебе не верить — ведь не может быть, чтобы никудышный программист умудрился поставить в тупик уйму компьютерщиков, которые уже две недели выясняют, откуда ты отправляешь сообщения: представь себе, твой последний мейл был послан из Милана, из Интернет-пойнта в Ламбрате.

С Гуиди мы продолжим беседу через несколько дней.

* * *

Дата: Среда 19 мая 23.57

От кого: [email protected]

Кому: [email protected]

Тема: Вирус

Рад, что и вам Мирко Гуиди показался омерзительным. Я-то омерзением уже не ограничиваюсь, я его ненавижу. Особенно после того, что узнал сегодня.

Да, господин судья, сегодня я сделал открытие, потому что я тоже продолжаю собственное расследование.

Но, наверное, лучше рассказывать по порядку.

В субботу, 24 апреля, я проснулся, когда сквозь ставни просочились первые солнечные лучи. Я задыхался, во рту у меня пересохло, а в голове крутился один из бесчисленных ночных кошмаров. Посмотрел на часы: было семь двадцать. Я подумал, не пойти ли к Патрику в офис. Лучше не стоит. Застать его в субботу — это все равно что выиграть в лотерею, а судьба последнее время не слишком меня баловала. И потом вряд ли я выдержу новый допрос консьержки.

Я снова закрыл глаза и погрузился в беспокойную дремоту. Я ехал на мотоцикле и чувствовал, как отдавалась во мне тряской каждая неровность дороги, и когда толчок бывал особенно сильным, меня будто подбрасывало, я вздрагивал и на секунду просыпался. Потом все повторялось. Мотоцикл, машина, я включаю первую передачу, тело Джулиано между бампером и стеной. Потом снова мотоцикл, горы, тающий снег, туринские улицы. И опять толчок, внезапное пробуждение, и снова проваливаюсь в сон, который и сном-то не назовешь.

Когда я сошел вниз, было десять. В баре хлопотала женщина лет шестидесяти, но хорошо сохранившаяся, и я сразу догадался, что это жена месье Армана.

— Вы, наверно, тот самый молодой человек из Швейцарии, что приехал вчера вечером.

— Да, я самый, — ответил я, пытаясь выдавить из себя улыбку.

— Что вам принести?

— Café au lait.[8]

— Вы садитесь, сейчас подам. Сегодня вы, наверное, не работаете.

Муж пересказал ей абсолютно все.

— Нет, сегодня выходной. Познакомлюсь поближе с городом: думаю, придется ходить по всем архивам.

Я устроился за вчерашним столиком. Спустя минуту появилась дымящаяся чашка. Хозяйка убрала с соседнего столика плетенку, в которой лежал сиротливый круассан, оставленный прожорливым посетителем, рассыпавшим повсюду липкие крошки.

Покончив с завтраком, я отправился бродить по улицам. Бродить в точном смысле слова, а не так, как накануне вечером, когда у моего хождения была цель. Я наслаждался ощущением безопасности, которое дает город, где ты всего лишь чужак среди других чужаков. Чувствовал, что вам меня никогда не поймать.

Я снова смотрел на магазины, на воду, которая бежала по канавам вдоль тротуаров, на бары с коротенькими занавесками, закрывавшими полвитрины, и с оцинкованными стойками — мне казалось, будто я очутился в фильме про Мегрэ с Жаном Габеном.

В конце концов я вышел на прямоугольную площадь, почти целиком укрывшуюся под зеленым жестяным козырьком, на его опорах ветвились загогулины в стиле модерн. Крытый базар кишмя кишел женщинами в мусульманских одеждах и старыми алжирцами, они рылись в ящиках с некондицией, отыскивая вилок салата посвежее или не слишком мятые фрукты. На углу площади в киоске торговали арабскими газетами.

Ах да, газеты. Я спросил у продавца, но по его отрицательному жесту понял, что придется идти на вокзал. Там в одном киоске я купил «Коррьере» и присел с ним на скамейку у третьего пути.

«Полиция идет по следам убийцы с Навильо-Гранде». Таким заголовком открывались страницы, посвященные Милану. В статье снова говорилось о преступлении, об отсутствии мотива и несколько раз упоминалось мое имя. Странно, но пока я читал, мне казалось, что все это не имеет ко мне ровно никакого отношения, просто новость, как любая другая: не сразу привыкаешь к мысли, что о тебе пишут в газетах. Дочитав статью, я пролистал всю газету, выхватывая обрывки фраз и заголовков: прогноз погоды, бесконечные жалобы на евро, критика в адрес главы правительства, который, похоже, и в этом году не собирается присутствовать на торжествах 25 апреля.[9] Ну да, 25 апреля. Захотелось пойти на какой-нибудь праздник из тех, где поменьше помпы, прибиться к горстке седых партизан, посмотреть на возложение венка и спеть вместе с ними «Белла чао», пока, апрель за апрелем, партизан не останется вовсе.

Что за странные мысли. Наверное, уже начинается тоска по Италии.

Объявили прибытие пригородного поезда, и через несколько минут двери вагона, остановившегося как раз против меня, открылись, выплеснув на перрон десятки девушек и парней, приехавших походить в субботу по магазинам. Последней сошла с поезда крашеная блондинка лет двадцати пяти, может, тридцати. Броская, сильно накрашенная, в мини-юбке и сапогах выше колена. Ее каблуки процокали по перрону, который к тому времени снова опустел, и я провожал ее взглядом, покуда она не спустилась в подземный переход. Несмотря на откровенность, с которой она выставляла себя напоказ, блондинка меня волновала.

Я подумал, сколько времени прошло с тех пор, как я последний раз был с женщиной, и — по ассоциации — когда это было, что женщина меня любила или, по крайней мере, пыталась любить. Два года. Прошло больше двух лет с той поры, когда я в последний раз думал, что могу связать с кем-то свою жизнь. Мое заблуждение длилось несколько месяцев, потом вместе с моей фирмой исчезла и женщина. Да оно и к лучшему, в сущности это был очередной неудачный роман. Всякий раз я появлялся слишком поздно, вечно любовный треугольник, вечно соперник, с которым нужно бороться, вечно жених, муж, любовник.

К черту и потаскушку с ее сапогами и мини-юбкой.

Я поднялся со скамейки и снова пошел бродить по городу. Так до самого вечера. И весь следующий день.

В понедельник без пятнадцати девять я уже стоял у офиса Патрика, но предпочел подождать, прежде чем войти и спросить его. Напротив оказался бар со столиками на улице, я сел и заказал кофе. Не отрывая глаз от входа, я ждал, когда покажутся рыжие вихры. Прошло пять минут. В большой чашке появился кофе, а его все не было. Я подержал кубик сахара над поверхностью и смотрел, как он намокает, как оседает в темную жидкость. Взял второй кусок, потом третий и проделал с ними то же самое, так же медленно, надеясь, что вот-вот подойдет Патрик. Я цедил кофе, не отрывая взгляда от открытой двери, от консьержки, подметающей тротуар. В девять двадцать я не выдержал. Вошел и стал подниматься по каменным ступеням.

— Месье, — окликнула меня консьержка, — вот лифт.

— Спасибо, я не заметил.

Думаю, она не столько хотела избавить меня от утомительного подъема, сколько боялась, что я испачкаю лестницу, которую она только-только вымыла.

Лифт сиял вощеным деревом и латунью. Я нажал на кнопку третьего этажа и присел на откидное сиденье.

Когда я переступил порог фирмы, у меня перехватило горло: в точности наш офис на улице Архимеда.

Девушка в приемной встретила меня улыбкой, которая за долгие годы, пока она торговала своей любезностью, стала казаться совершенно естественной.

— Я ищу месье Патрика.

Фамилию я намеренно не называл, давая понять, что мы с ним друзья, а то вдруг она отфутболит меня обычным: «Он на совещании».

— Сейчас я узнаю, здесь ли он.

Она набрала внутренний номер и прошептала что-то непонятное, а потом, положив трубку, опять расцвела улыбкой и объявила:

— Очень жаль, но он в отпуске, будет через две недели. Ему что-нибудь передать?

— Спасибо, нет. Зайду еще.

Две недели! Можете представить, господин судья, каково мне было. А я-то надеялся разрешить все и сразу! Припев «выяснить и убить» будет терзать меня еще минимум две недели.

Слава Богу, что сегодня я кое-что обнаружил: еще немного, и мне останется только убить, а там все закончится.

Немного оправившись, я сказал себе: «Ничего страшного, две недели ничего не решают». И опять превратился в туриста или, лучше сказать, бездельника, праздношатающегося.

Прогулка по берегу реки, остановка в кафе, несколько часов в библиотеке, где я не торопясь, день за днем, читаю одну и ту же книгу — «Графа Монте-Кристо». Вот бы порадовался дед, он-то за всю жизнь прочитал только Дюма и так и не научился писать. Перед смертью дед подарил мне три книги, они, сколько я себя помню, всегда лежали у него в кухне на буфете — «Трех мушкетеров», «Графа Монте-Кристо» и «Королеву Марго».

А еще ежедневно листаю утренние газеты: «Репубблика» и «Монд», сейчас, несколько дней спустя, уже только «Монд». Из «Репубблики»-то я и узнал, что вас назначили обвинителем по моему делу, моим судьей.