Миссис Больфем - Гертруда Атертон

– Вероятно, вы правы. – Миссис Больфем начала раздеваться. – Может быть, мне лучше лечь… Но для этого требуются крепкие нервы. И, вы знаете, риск очень велик. Однажды Анна говорила мне, что у нее есть какой-то безвкусный и бесцветный яд.

– О, боже! Миссис Коммек могла быть безнадежно лишена стиля и честолюбия, что лишало ее права сиять в созвездии эльсинорских избранниц, но без сомнения она обладала чувством юмора и в эту минуту забыла случайность, прекратившую жизнь ее брата.

– Не говорите об этом никому, иначе не пройдет и часа, как не уцелеют ни яд, ни многие мужья.

Думаю, предупредить Анну во всяком случае. Я не уверена, что могу промолчать об этом.

Дверь осторожно отворилась, и показалась пушистая головка миссис Гифнинг.

– Я не могла добиться самой Анны, – шептала она, – ребенок еще не родился, но мистер Хаустон сказал, что сам передаст ей, как только все будет в порядке, и отпустит ее. Он страшно потрясен и посылает вам привет.

– Благодарю, дорогая, – пробормотала миссис Больфем, я хочу попробовать заснуть пока. Полли обещала посидеть со мной до приезда Анны. Покойной ночи.

8

В детской на ферме Хаустона раздался слабый плач. Мать спала, а новорожденный был в опытных руках. Мистер Хаустон, фермер, более зажиточный и предприимчивый, чем можно было представить, судя по его несколько небрежной внешности, поманил доктора Анну в столовую, куда сонная, но сочувствующая служанка принесла кофе и сандвичи. Борьба длилась более двух часов. И каждая минута была полна беспокойства как для доктора, так и для мужа. Сердце миссис Хаустон оказалось неожиданно ослабевшим, а ребенок не только не стремился пробиться к вратам жизни, как это подходило бы настоящему мальчишке, но в течение двадцати минут, по крайней мере, не проявлял совершенно признаков жизни.

Доктор Анна опустилась на стул возле стола и закрыла лицо руками.

– Кажется, я устала, – сказала она едва слышно.

И фермер, бросив кофейник, побежал за виски. – Выпейте это, – сказал он настойчиво. Его руки дрожали, но он не пытался объяснить словами свое подавленное волнение, пока они оба не оказались сидящими за столом за кофе и виски. Тогда, с толстым, наполовину съеденным, куском сандвича в руках, он начал бессвязно благодарить Анну.

– Вы мастер своего дела, – бормотал он, – вот именно. А ваша бедная спина, верно, совсем разбита. Вы, доктора, должны побить меня. Особенно вы, женщина-врач. Никогда ни слова не скажу против женщин-врачей, но теперь сознаюсь вам, что, хотя бедная Эджи до смерти вас хотела, я все время протестовал.

Доктор Анна сидела, улыбаясь. Она остановила его заявления и извинения.

– Не могу понять, что со мной случилось, почему я так ослабела. За последнее время мне приходила мысль, что, может быть, я больна. Надо завтра исследовать свою кровь. Теперь поеду домой и скорее в постель, хотя кофе настроил меня, как самую лучшую скрипку.

– Да, конечно, я тоже нуждаюсь в этом, но, то есть… еще причина… Вот, знаете… – Мистер Хаустон встал и теребил свою короткую кустистую бородку. – Миссис Гифнинг телефонировала мне недавно. Вас ждут у Больфемов – там плохо.

Доктор Анна вскочила, ее полные щеки снова побледнели.

– Энид, что с ней случилось?

– О, она в полном порядке – это Дэв.

– А, снова гастрический припадок?

– Много хуже. В него стреляли, вероятно часа два-три назад, я не спросил, когда это было, так как очень спешил обратно к Эджи, хотя, кажется, она сказала, что это случилось у самых его ворот.

– Кто же это сделал?

– Никто не знает.

– Умер?

– Нельзя быть более мертвым.

– Хм. – Краска снова вернулась на усталое лицо Анны, и она пожала плечами. Я не стану кривить душой, думаю, что и вы также.

– Я не более лицемер, чем демократ. Его заблуждения увеличивались с каждым годом. Это хороший конец. А всё-таки я желал бы, чтобы он умер в своей постели. Мне не нравится мысль, что мой согражданин может быть застрелен подобным образом. Это противно законам и порядку и, если только убийца будет схвачен, а меня выберут в состав присяжных и вина будет доказана, я стану голосовать за обвинение.

– Правильно, – быстро сказала Анна, вышла в прихожую и надела шляпу. – Вероятно, миссис Больфем хотела меня видеть?

– Да, да, вот именно. Но вам лучше ехать домой и заснуть. Там довольно женщин кругом нее, вероятно, уже весь город.

– Но я знаю, что ей нужна я. – Лицо доктора Анны нежно вспыхнуло. – Я и там хорошо засну на диване, возле ее кровати, если она захочет, чтобы я осталась.

– Прекрасно, но позаботьтесь о себе, – проворчал он. – Если вы не станете заботиться о себе, скоро вам придется перестать думать и о других. Сейчас приведу вашу машину.

Через несколько минут маленькая машина стояла у подъезда; он зажег фонари и крепко потряс руку доктора.

Она приветливо ответила на пожатие. – Ну, не тревожьтесь теперь, мистер Хаустон. Все идет отлично, а няня первоклассная. Не говорите с ней, то есть, с Эджи. Повидаю вас завтра, около десяти.

Она быстро выехала из ворот на дорогу. Месяц светил ярко и до Эльсинора было всего десять миль. Лицо Анны казалось измученным и страшным. От постоянного соприкосновения с тифозными больными бедных кварталов города она испытывала обыкновенно только здоровую усталость после работы, но теперь это было не то. Возможно ли, что она сама была больна? Она стала думать об Энид Больфем и забыла о себе. Наконец-то она свободна и еще молода, и привлекательна. Выйдет ли она замуж за Дуайта Роша? Он появился в ее сознании одновременно известием о смерти Больфема. Но был ли он достаточно хорош для Энид? Был ли вообще хорош кто-либо? Зачем, если она действительно овдовела и не нуждается в поддержке, ей снова выходить замуж? Во всяком случае она может ждать. Красивая женщина, в которой еще так много девичьего, может захватить и лучшую добычу. И еще в первый раз она порадовалась, что у Энид не было детей – женщина, избегнувшая общего жребия, всегда сохраняет что-то таинственно-девичье. И как это не странно, старые девы теряют это свойство. Но целомудренные и увлекательные женщины, не захотевшие раскрыть книгу опыта, щедро предлагаемую им, с глазами столь же чистыми, как у девушек, горящими только огнем мысли, – какую другую аномалию, более смущающую, мог бы создать мир. Доктор Анна была убеждена, что только