Королева ночи - Владимир Лосев

— Терплю, — вздохнул я, дотянулся до ее кружки и жадно выпил все, что в ней находилось. Травянистый настой немного поднял мне настроение и дал силы, знахарка все-таки кое-что умела. — Продолжай.

— Я нашла тебя на остывающем теле с амулетом, который ты сжимал в своей правой ручке, разорванные звенья цепочки так и остались в твоем почему-то уже заросшем пупке. Так что он у тебя не простой, в нем золото и довольно много, только не достать.

— Понял, — я вспомнил, как меня братья дразнили золотым пупком, теперь знаю почему, а тогда мне это казалось обидным. — Что дальше?

— Все твои ножки и ручки оказались целыми и невредимыми, словно не выворачивала их, когда тебя тянула, и самое главное — ты был жив. Смотрел вполне осмысленным взглядом, причем таким, будто все знал и понимал, и почему-то не кричал так, как все новорожденные.

— Дальше…

— А не было ничего дальше, — женщина вздохнула, налила из кувшина кружку настоя и выпила ее залпом, потом предложила мне. Я тоже выпил, как и она. Плохо мне было, да и ей похоже тоже. Дурные воспоминания. Кошмары потом будут мучить. — Я убежала, бросила все, как только тебя переложила в колыбель. Помчалась по пустым ночным улицам, мне так страшно было, что я даже воров и грабителей не боялась. Дома все рассказала маме, и она сразу же отправила меня к дальним родственникам в деревню, взяв с меня слово никому ничего не рассказывать.

Так что ты первый, кому я открываю тайну твоего рождения. Все остальное знаю с чужих слов.

Отец твой пришел под утро пьяный, и долго не мог понять, что произошло. Мне рассказывали, что он искал меня по всему городу, но спьяна забыл адрес и дом. Только это нас и спасло. Потом он со стражниками наведывался ко всем повитухам и допрашивал каждую. Моя мать рассказала, что поскольку была больна и никуда не выходила в тот вечер, соседи подтвердили, что она на роды не ходила, поэтому ее не тронули.

А я долго еще этот квартал города стороной обходила, боясь, что твой отец меня узнает, даже волосы остригла коротко и одежду стала носить другую, более яркую. Но до сих пор страшно. И сны плохие снятся. Так что расскажешь отцу?

— Я тебя и сам могу бить, — сидеть на лавке мне было неприятно, да и слушать эту женщину тоже. — Зачем мне отца для этого звать? Могу братьям рассказать, те в стражники готовятся, они тоже любого готовы порешить, а уж ту, что убила их мать, зарежут с огромным удовольствием. Но не буду этого делать. Никому не расскажу, и никто не узнает. И не потому что мне тебя жалко стало. Не в этом деле. Просто больно внутри. К тому же твоя смерть ничего не изменит, мою мать не вернешь, а она мне так всегда была нужна…

— Считаешь, что я виновата? — повитуха взглянула на меня сквозь слезы, Нои у нее так и не кончались. — Думаешь, я твою мать убила? Поверь, большинство тяжелых родов заканчиваются смертью, только обычно мы еще и ребенка теряем. Это не к нам, повитухам претензии предъявлять надо, а к богам.

— Не мне тебя судить. Не знаю. Верю, что старалась, как могла, только умела немного. Ответь еще на один вопрос: Получается, что моя мать была волшебницей? Или может быть ведьмой?

— Не знаю, кем была, но точно имела дар, — женщина разлила по кружкам настой, теперь налила и мне. — Я с магией дело имела пару раз, да и сама кое-что умею, так что силу чужую чувствую. У нее она была какой-то особенной, странной, ни на что не похожей. Кстати, у тебя тоже способности есть, и, кажется, такие же, как у нее. На, возьми, извини, что отдаю только сейчас.

Я недоуменно уставился на костяной амулет, который она вытащила из небольшой шкатулки.

— Я его тогда унесла с собой, растерялась, думала, если его найдут в твоих руках, то меня обвинят в колдовстве. А ты знаешь, чем это кончается…

Я знал, поэтому только кивнул и стал разглядывать оберег.

Он не производил впечатление дорогого, золота в нем не было, как и драгоценных камней, сделан из костяной довольно большой чешуйки, неизвестного животного, или может быть рыбы, а еще на нем имелся рисунок, вырезанный искусным художником, он изображал крупного волка.

Амулет, как амулет, но я его никому не отдал бы даже за золотой, и дело даже не в том, что эта единственная вещь, которая мне досталась от матери — просто родной он. Сразу как только повесил себе на шею на кожаном шнурке, то почувствовал, как кто-то нежно меня обнял и прижался, к груди маленький ласковый зверек.

Трудно это объяснить, да и не надо — мой он и все!

Он и на самом деле почувствовал себя неплохо, тело согрелось, защищенное огромными каменными стенами от ветра и дождя, и даже перестало дрожать. Костя плавно перетек из скрюченной позы дрожащего зародыша в нечто более прямое и достойное, ощущая, как влажная одежда начинает понемногу шуршать при движении, а не хлюпать, как раньше.

Внутри дома за громадными каменными валунами, из которых он был сложен, создавался свой микроклимат. Пашка не обманул — несмотря на то, что за стеной по-прежнему шел холодный дождь, здесь внутри температура воздуха была явно больше двадцати градусов, каменные глыбы хорошо прогретые днем, теперь отдавали свое тепло.

Костик вытянул ноги, разместился поудобнее, достал фонарь каким-то невероятным образом оказавшийся у него в кармане и осветил внутреннее пространство каменного дома. Оно оказалось совсем небольшим — маленькая комната размером четыре-пять квадратных метров высотой меньше двух. Стоять можно, только согнувшись. Вместо потолка имелась еще одна массивная глыба, покрытая сажей от разводившихся здесь костров, горевших свечей и факелов. А в самом углу имелась надпись, сделанная на камне зубной пастой: «Здесь были Слава и Люда из Первоуральска».

Прочитав это Костя окончательно успокоился — какие ужасы могут происходить там, где побывали Слава и Люда?

Ясно любому, что после них не осталось ни одного привидения или необычного явления — все давно растащено по домам в качестве сувениров.

Юноша усмехнулся, выключил фонарь и закрыл глаза. Дождь шелестел за стеной, иногда взрывая ночь громом и молниями. Тепло навевало сон, он согрелся, ему даже в какой-то момент стало невыносимо жарко. Сам не понимая, что делает, в полудремоте, которую никак не удавалось развеять, Костя сбросил с себя все, оставшись в одних трусах, и погрузился в странный, тягостный сон.

Он пробирался по узким ходам какой-то пещеры, светя себе под ноги фонариком, батарейки которого уже наполовину разрядились, поэтому спешил к выходу, чтобы не остаться в тягучей липкой темноте.

Когда до выхода осталось не больше десятка метров, он запнулся о лежащий в проходе камень и покатился вниз, в боковой ход, едва успев в падении сгруппироваться, чтобы не разбить голову и руки, но при этом все равно получая синяки и царапины.