Путешествие на Запад. ТОМ III - У Чэн-энь

Итак, Танский монах Сюань-цзан простился с царем Пурпурного царства и, приведя в порядок коня и седло, продолжал путь на Запад со своими учениками. Наши путники прошли много гор и долин, переправились через бесчисленное количество рек, а тем временем незаметно прошла осень, кончилась зима и снова наступили светлые и ясные дни весны.

Наставник и его ученики проходили по живописным местам, покрытым сочной зеленью, любовались красотами природы и как-то раз увидели монашеский скит. Наставник Сюань-цзан живо слез с коня и встал у обочины дороги, разглядывая строения.

– Наставник! Чего это ты вдруг остановился? – спросил Сунь У-кун. – Дорога здесь совершенно гладкая и ровная, и никакие духи и оборотни в этом месте не водятся.

Тут вмешался Чжу Ба-цзе:

– До чего же ты, бездушный, – укоризненно сказал он, обращаясь к Сунь У-куну. – Разве не видишь, что наставник устал от долгой езды? Дай ему поразмяться и хоть немного по – любоваться видами…

– А я вовсе не любуюсь видами, – подхватил Танский монах. – Глядите! Там виднеется человеческое жилье. Схожу-ка я туда и попрошу подаяния. Есть хочется.

– Слышите, что говорит наставник?! – засмеялся Сунь У-кун. – Допустимо ли это? Если ты хочешь поесть, то дозволь мне сходить за подаянием. Недаром в пословице говорится: «Кто хоть день был твоим наставником, чти его до конца жизни своей, как отца родного». Где это видано, чтобы ученики сидели как господа и посылали бы своего наставника добывать им пищу подаянием?!

– Не в этом дело! – возразил Танский монах. – Обычно вокруг все бывало пустынно, и вам приходилось ходить за подаянием, как бы далеко это ни было. А до этого жилья рукой подать, можно даже переговариваться. Так позвольте же мне хоть раз сходить самому.

– Нет, наставник, ты не убедил меня, – твердо сказал Чжу Ба-цзе – Я знаю такую поговорку: «Когда трое странствуют, младшему из них больше всего достается». Ты – наш наставник-отец, а мы твои ученики. В древних книгах есть такое изречение: «Какое бы дело не предстояло выполнить, за него всегда принимаются ученики». Ты обожди здесь, а я схожу.

– Да что же это, братья! – взмолился Танский монах. – Сегодня такой погожий день, ласково светит ясное солнышко, совсем не то, что бывает в непогоду. Вот случится ненастье – обязательно пошлю вас искать подаяние, да еще куда-нибудь как можно дальше, а сегодня уж я сам схожу к добрым людям. И как только вернусь – все равно с подаянием или нет, – мы сразу же отправимся дальше.

Ша-сэн, молча стоявший в стороне, вдруг громко рассмеялся.

– Братья! – сквозь смех сказал он. – Незачем так много толковать об этом! Раз наставник хочет, нам не следует перечить ему, а то он рассердится и не станет есть пищу, которую мы добудем.

Чжу Ба-цзе смирился, поспешно достал плошку для подаяний, головной убор, одеяние и все это передал наставнику. Танский монах быстрыми шагами направился прямо к жилью, которое вблизи оказалось еще красивее. Вот, что он увидел:

Мосты из камня выгнулись дугою,Деревья старые растут густою чащей.Мосты из камня выгнулись дугою,Журча и лепеча, струятся водыПотоков горных и ручьев прозрачных.Деревья старые растут густою чащей,Щебечут птицы на вершинах темных,А за мостом нашли приют укромныйОпрятные и светлые жилища –Благой приют, отшельников достойный.И лишь одна из хижин, пусть немножко,Всеобщий вид приятный нарушает:Ее разбитые оконницы зияют.Монах почтенный, заглянув в окошко,Увиденным был изумлен немалоЧетыре девы красоты небеснойСидели и прилежно вышивали.Под их перстами цвел узор прелестныйИз фениксов и птиц Луань чудесных.

Нигде не было ни одного мужчины, а в окнах виднелись четыре девушки. Танский монах смутился и, не смея войти, остановился как вкопанный. Затем он быстро шмыгнул в чащу деревьев и стал рассматривать девиц.

Все четверо на вид жестокосердныИ несравненно хороши собою.Поднявши бровки тонкие дугою,Рад вышиваньем трудятся усердно.Полны очарованья их движенья,И губки, глянцевитые, как вишни,И личик своенравных выраженье,А волосы, причесанные пышно,На лоб спускаются красивой челкой.Сияют девы прелестью весеннейИ свежестью такой, что даже пчелкиПри виде их могли бы сбиться с толку,Приняв девиц за лилии в цветенье.

Танский монах простоял добрых полчаса и убедился, что кругом все тихо и безмолвно, не слышно даже ни петухов, ни собак. Размышляя, Танский монах решил: «Если я не выпрошу подаяния, мои ученики засмеют меня: скажут, взялся быть нашим наставником, а не сумел выпросить подаяния; как же мы с таким учителем предстанем перед Буддой?».

Не зная, что придумать, Танский монах все же позволил себе некоторую вольность: направился к мосту и, пройдя несколько шагов, увидел среди домов, крытых соломой, разукрашенную деревянную беседку, возле которой играли в мячик три девицы. Они совсем не были похожи на тех четырех.

Широкие взлетают рукава,Колышутся расшитые подолы…Широкие взлетают рукава,Когда же плавно ниспадают долу,То пальцы нежных рук виднеются едваИз-под их складок, пышных и тяжелых.Колышутся расшитые подолы,Являя ножки малые. ОниКрасой своею лотосу сродни,И движутся или стоят на месте,Их вид пленительный воистину чудесен.С каким искусством мячик принимают,С какою резвостью его обратно посылают,Об этом трудно даже рассказать!Взгляните вот одна из милых дев,Своею ножкой мяч легко поддев,Его толкает так, что он, как будто птица,Взмывает вверх и к небесам стремится,К земле, однако, возвращается опять!Другая же прелестная девица,Не побоясь нисколько оступиться,Мячу проворно преграждает путьПрыжком таким, что им бы было впоруПерескочить с налета через горуИль через океан перемахнуть.А третья мячик принимает ловко,Когда летит он, словно грязи ком,И шлет его вперед уверенным броском,Выказывая дивную сноровку.Друг другу эти девушки под статьУмеют мяч послать, умеют и принять,Когда летит он вниз, с жемчужиною схожий,Спускающейся Будде на чело, –Один удар носочком туфельки – и что же?Его опять, как ветром, унесло!Когда ж мяча стремительный полетНад самым уровнем земли проходит,Движенье нужное красавица находит,Наклон свободный телу придает,Как рыбка резвая, нырнувшая под лед,И мяч далеко в сторону отводит.То приседает, не сгибая поясницы,То пяткой мяч отбросит, озорница,То прыгает, как юная тигрица, –Ну, как такой игре не подивиться,Как от восторга тут не закричать?Ведь эти девы, если пожелают,Поток с горы летящий обуздают,Речные воды течь заставят вспять.Звенят на нежных шейках ожерелья,Запястья раззолоченные в ладСтремительным движениям звенят.Мяч кубарем летит от цели к цели,И думаешь невольно: неужелиИгра искусная уж так трудна,Ужель усилий требует она,И мяч отбить сложнее, чем на рынкеНаполнить свежей рыбою корзинку?Пока одна из дев, как будто ненароком,В сторонку быстрый мяч коварно шлет,Его вторая принимает сбокуИ третьей не спеша передает,А та ударом туфельки плетенойПолет его стремит в край поля отдаленный,Где скрыться должен он в траве густой, зеленой.Ее противница, однако, начеку,Она легка, подобно ветерку,Что светлые ее одежды развевает.Она на шаг, не боле, отступает,И мяч, гудя, как злобная оса,Взмывает снова прямо в небеса.Так, весело борясь за пестрый мяч,Красавицы не первый час проводят,Но, утомившись, с поля не уходят,Попавшись в сеть удач и неудач.И градом пот с округлых лиц струится,Смывая с них прозрачный слой белил,И, как пионы, пламенеют лица.И бой вести уж не хватает сил.

Всего не перескажешь, лучше завершим описание этой игры следующими стихами: