В гору - Анна Оттовна Саксе

Озола эта весть взволновала. Он даже съежился, словно от удара. С трудом сказав заведующему несколько слов, он сел на повозку и уехал.

Неурожай… Новый враг напал на пострадавшую от войны страну. И как раз теперь, когда советские люди с воодушевлением начали осуществлять первую послевоенную пятилетку!

«Но, может быть, это не так уж страшно? Возможно, преувеличивают в разговорах?» — Озол пытался успокоить себя, но тяжесть сдавила его сердце.

У Рендниека было очень озабоченное лицо. Всем своим видом он как бы подтверждал слышанную весть, которой так не хотелось верить. Старые боевые друзья некоторое время молчали, без слов понимая, что впереди новая борьба — борьба за хлеб.

— Ты выглядишь озабоченным, — начал Рендниек, указывая на стул. — Наверное, тебе уже известно.

— Только приблизительно, — ответил Озол. — Значит, это правда?

— Да, — подтвердил Рендниек. — Украину, Кубань, одним словом, наши житницы поразила засуха. В этом году у нас будут большие трудности. И не только у нас. И в Англии, и во Франции, и на Балканах. А американские миллионеры ликуют. Потирают руки: купят, мол, теперь Европу.

Озол поник на стуле.

— Не вешай голову! — сказал Рендниек почти сердито. — Разве большевики чего-нибудь пугались!

— Я не отчаиваюсь и не думаю, что мы не справимся, — ответил Озол, — но сердце болит.

— Это правильно, оно не может не болеть, — Рендниек провел ладонью по лицу. — Но мы не поддадимся горю ни на минуту. Надо начать борьбу за хлеб. Немедленно. Завтра-послезавтра начнется уборка урожая, в некоторых волостях уже жнут рожь. Твоя задача организовать работу так, чтобы всюду было сжато вовремя, чтобы не пропало ни одного зерна. Детей, школьников нужно привлечь к собиранию колосьев. Жнейки не должны стоять ни одного часа. Ты встретишься вот еще с какими трудностями, — продолжал Рендниек. — Когда кулаки узнают о неурожае, они попытаются припрятать хлеб. Особенно трудно будет выжать из них что-нибудь сверх нормы — предвидится, что и это будет необходимо. Тут мягкотелость будет неуместна.

— Сказать крестьянам всю правду? — спросил Озол, подумав о своей волости.

— Разумеется. Народу надо всегда говорить правду. Неурожай — это несчастье, а не позор. Подготовь вовремя своих активистов, расставь партийцев на боевые посты. Сколько их у тебя?

— Без меня — четверо, и три кандидата.

— Немного, — заметил Рендниек.

— Зато все они проверенные люди, — оправдывался Озол.

— Вот это хорошо. Нельзя так, как делал Целминь. Директивы партии он истолковывал превратно и принимал кого попало. С его Лерумом получился настоящий скандал, — начал рассказывать Рендниек. — У них уже в третий раз обкрадывают маслобойню. Перед каждой ревизией — кража. После того, разумеется, составляется акт — украдено столько-то; председатель правления — шурин Лерума — подписывает, и все в порядке. Но вот стало известно, что рижские родственники Лерума часто продают на базаре масло с маслодельного завода и сыр. Кадикис послал в волость одного из своих ребят, и третьего дня воров накрыли. Заведующий вместе с Лерумом систематически крали, а перед ревизиями симулировали «кражу». Целминь, правда, уехал на учебу, но выговор он все равно получит. Такой Лерум позорит партию.

— Мне с тобой вот еще о чем нужно поговорить, — Озол не спешил уходить. — Некоторые новохозяева предлагают организовать колхоз. Я уже провел несколько бесед.

— А что думают старые хозяева? — сразу спросил Рендниек.

— Сомневаются еще, — ответил Озол.

— Спасибо за откровенность. А то Целминь мне в свое время докладывал, что у него все обеими руками за колхоз, — усмехнулся Рендниек. — Вообразил, что путем администрирования можно коллективизировать. Думал, что разъяснительная работа ни к чему, достаточно дать команду. Я спросил его, не будут ли крестьяне против. А он отвечает: «В волости восемьдесят процентов кулаков, те, конечно, будут сопротивляться». «Так кого же ты собираешься вовлекать в колхоз, кулаков, что ли? — спросил я. — Кулакам вообще в колхозе не место». Видимо, слышал краем уха что-то о преимуществах коллективного хозяйства и захотел выслужиться — первым организовать колхоз.

— А что мне делать дальше?

— Говори с людьми, разъясняй им постепенно, терпеливо. Если организуете артель, государство поможет машинами, минеральными удобрениями. Я сам тоже съезжу поговорить с крестьянами.

— Будем ждать тебя, — Озол простился и направился в свою волость, чтобы начать борьбу за хлеб.

По приезде он собрал членов партии, кандидатов и комсомольцев, рассказал им о стихийном бедствии, постигшем страну, и наметил план работы. Партийцев прикрепили к сельсоветам, кандидатов и комсомольцев — к десятидворкам.

Мирдза вспомнила опыт позапрошлого года и предложила прибегнуть к взаимопомощи. Людям той или иной десятидворки организоваться в бригады, вместе использовать лошадей и машины и помочь друг другу убрать поля.

— Ничего иного мы, пожалуй, и не придумаем, — сказал Лауск.

— Но Густ Дудум с этим не согласится, — усмехнулся Гаужен.

— Как будто станем у него спрашивать! Чтоб ему скиснуть! — пожелала Мирдза.

Весть о засухе люди приняли по-разному. После волостного собрания, на котором Озол разъяснил важность своевременной уборки урожая, старый Пакалн тяжело вздохнул и стал вспоминать ту пору, когда поля Латвии также поразил недород. Он рассказал, как, посадив десять пур картофеля, накопал только пять, да и тот не годился ни самим в пищу, ни на семена — мелкий, как горох, и червивый. Следующей весной объездил несколько волостей в поисках картофеля на семена и выклянчил одну корзинку. Вспомнил также, что еще совсем недавно, при Ульманисе, в Латгалии затопило поля и детей увозили в Видземе и Земгале, чтобы не умерли с голоду. Пакалны тоже взяли мальчика и девочку, но зимой за ними приехали родители — ксендз грозил проклясть, если оставят детей у «нехристей». Пусть лучше дети с голоду помирают, тогда в царствие небесное попадут, но нельзя позволить, чтобы лютеране оскверняли их. Ну, что поделаешь такому попу? Сам отъелся, круглый, как бочка, какое ему дело до чужого ребенка? Видимо, боялся потерять кого-нибудь из паствы, меньше будут яичек приносить. Потом узнали, что мальчонка с голоду опух и помер. Прямо плакать хотелось — такой славный парнишка, работящий, послушный, в школу начал было ходить здесь же, в местечке, но погубил его этот католик.

— В таких случаях надо обязательно друг другу помогать, — закончил Пакалн свои воспоминания.

Густ Дудум, услышав о неурожае, усмехнулся, — впервые после замужества Зенты. Вернее говоря, он зло оскалил зубы, так как уже