Рубеж - Генри Олди

А вот и пчелка! Еще краше, еще фигурней. Дуну - и улетит!

- Не смей! Не смей! Именем Святого, благословен Он, прошу тебя!

…как бы кошечка не съела!

Едем!

И снова затируха. Всего по нескольку ложек на брата.

Ну и на этом спасибо!

И цимесом показалась мне пресная соломаха - даже ложку облизал. А паны-молодцы, черкасы гетьманские, явно приуныли. Кажись, и горелка на исходе!

- Так чего, хлопцы? Доведется конину жрать! Слышь, Нечитайло, давай с твоего серого начнем!

- Тьфу! Да я лучше жида клятого съем!

А что же вы думали, глупые гои? Легко ли вокруг Света Мирового ехать? Да только не сожрете вы меня - подавитесь!

- Эх, вареников бы сейчас! Да со сметаной!

- Цыть! Балачки о жратве запрещаю! Чтоб не про вареники, ни про галушки, ни про борщ, ни про бок бараний с чесноком и с подливкою, прожаренный да пропеченный, с корочкой… Фу ты, прости Господи! Лучше про девок языки чешите!

- Да какие после соломахи девки, пан сотник!

А я все на плечо глядел. Но нет, сгинула клешня. Спрятался морок! А ведь тут он, близко, чую!

Да и чуять нечего. Вот она, цацка золотая, с пчелкой дивной. Эх, пан Панько, удружил! И за что? Или я твоему Ковену на дороге встал? Или не в Ковене дело?

- Эй, морок! Чего пропал?

Хоть и ждал, да все же дрогнуло сердце. Вот он! Длинный, темный, рукастый, узкие глаза нездешним огнем горят.

…И пальцы! На одной руке - четыре, на другой… Шесть на другой!

Вэй, яблочко-то от яблони!…

- Что тебя от меня надо, Иегуда бен-Иосиф?

- Что?! - восхитился я (шепотом, шепотом!) - Сначала ты, нежить, тревожишь почтенного человека, грозишь даже, а потом еще удивляешься! Вэй, что за мир? Даже у призраков не осталось совести!

- Я проиграл, - печально проговорил морок.

- А мне что за дело? - возмутился я. - Или это повод приставать к бедному жиду?! Да клянусь Именем Ав, чье число семьдесят два, и именем Саг!…

Грустный смешок. Я осекся. Во-первых, нечего зря клясться, а во-вторых…

- Мне так уже ответил один Заклятый. Только без имени Ав. Он был не столь учен, как ты, бен-Иосиф!

- Эй, Юдка! Чего не отвечаешь, пархатый жид?

Ага, панове черкасы! Эх, спугнули!

- До пана сотника, живо! А не то я тебя, курвий сын, канчуком!

- А ты попробуй, хазер! - предложил я, взглянув прямо в его наглые глаза.

Дернулась рука, за шаблю хватаясь, дернулась, опустилась.

- Потом поговорим, - прошептал я в никуда. - Как заснут все. Не уходи!

Тихий шелест был мне ответом.

По тому, как крутил он седой ус, понял я - кончились шутки.

Совсем.

И раньше пан Загаржецкий шутить мало был расположен. Особенно со мной. А уж теперь!

- Отойдем, пан Юдка. Важная у нас с тобой беседа будет. Важная - и последняя.

Тихо говорил, равнодушно даже. Словно сам с собой.

От камня несло нежданным теплом. Не удержался, коснулся рукой. Слаб человек, хоть и создан по образу и подобию Его! Захотелось мне, чтобы все вокруг правдой стало - и горы, и сосны, и дорога. И чтоб вела эта дорога хоть куда, только бы прочь от проклятой Бездны.

И жить захотелось.

Вэй, Юдка! Ты ли это?

Пан сотник тоже ладонь на камень опустил. Опустил, отдернул, стряхнул пыль.

- Вот чего, жиду. Говорить я буду. А ты слушай! Добре слушай!

Я поглядел вверх. Сизый туман как будто ниже стал. Ниже - и гуще. Или почудилось?

- Нет над двоим места на земле, пан Юдка!

- Знаю, - поморщился я. - И за этим стоило меня тревожить?

И вновь показалась мне, что передо мной - вставший на дыбы разъяренный буйвол.

- Ты слушай, жиду! Слушай! Потому и дал я слово крепкое, и поклялся, всем, чем черкас вольный поклясться может, что порешу тебя, вражье отродье, вот этой рукой!

Хрустнули пальцы в кулак сжимаясь. Побелели. А мне вдруг скучно стало.

Сначала скучно. Потом злоба накатила.

- Вэй, Логин, сотник валковский! Твоя клятва - зеленая, еще и почки на ней не набухли. А моей уже трех десятков лет поболе! Поклялся я, что никто из вас, губителей семьи моей, от меня не уйдет. А как помирать станешь, пан Загаржецкий, вспомни всех жидов, что твои черкасы зарезали, огнем сожгли да на пали набили. И девушек наших вспомни, что так матерями и не стали! Ты по своей дочке плачешься, а кто оплачет сестер моих? Кто оплачет мою мать? Смертью меня напугать хочешь, дурной гой? Да я уже умер давно, меня уже собаки съели, а вороны кости разнесли! Понял?

Крикнул - и задохнулся. И сердце болью зашлось.

Ждал удара - не ударил. Даже за эфес сабельный не взялся. Стоял, набычившись, словно и вправду - буйвол.

Молчал.

Плохо молчал. Трудно.

- День тебе даю, пан Юдка, - наконец вздохнул он. - От этого вечера до следующего. Выведешь нас из пекла - шаблю дам. Схватимся один на один, а там уж как Бог рассудит. И с хлопцев клятву возьму, чтоб отпустили тебя, кровопийцу, коли меня порешишь. А нет - плохо умрешь, пан сотник надворный. И сам умрешь, и все жиды, что от Валок до Иерусалима вашего землю поганят, кровью умоются! И в том тебе Покровой клянусь. Понял ли?

Хотел я ему припомнить, что не он первый грозит народу моему. И фараоны грозили, и цари греческие, и кесари римские. Да где они теперь?

Хотел - но не стал. Я - мертвец, а он кто? Что толку душам в Шеоле лаяться?

- День тебе, - хрипло повторил он. - Как сказал - так и будет.

Я пожал плечами.

Отвернулся.

Отвернулся - и пошел прочь от этого мертвеца.

- Потому я и проиграл, - невесело усмехнулся он. - Даже тебя заставить не смог. Вот и весь сказ, Иегуда бен-Иосиф!

Я поглядел на черную тень в сером сумраке. Руки-клешни бессильно свесились, глаза вниз, на битый щебень смотрят.

Думал ли я, что придется беседовать с каф-Малахом? И где?

- Самаэль против Рахаба, - медленно проговорил я. - Розовое воинство - против голубого. И Блудный Ангел посередине…

- И мой сын, - глаза блеснули страшным, запредельным огнем. - Ребенок, никому не сделавший зла!

Помню! Помню я эти глаза! Как взглянул на меня тот байстрюк, Пленник, памятной ночью мне встретившийся, как заглянул в душу…

- Мне кажется… Мне кажется, Самаэль задумал что-то плохое. С миром. И с моим ребенком. Поэтому я спешу. Мы и так потеряли много времени. День на Околице - это почти неделя в Сосуде. Я не должен опоздать.

Кивнул я, но не потому что поверил. Просто кивнул, словно черту подводил. Что он мне хотел сказать, ясно. А вот что ему ответить?

- Пан сотник валковский дал мне один день, - наконец начал я. - Этот глупый гой думает, что за день я разыщу нужное Окно. Так что к следующему ночлегу тебе придется обратиться со своей заботой к нему самому, каф-Малах! Хочешь, я завещаю ему медальон? С ним и решай.