ПОЛИТИКА: История территориальных захва­тов. XV—XX века: Сочинения - Евгений Тарле

«Год юбилея — год жертв!» — восклицали они и указывали, что подобные жертвы требуются от народа только под влиянием крайней нужды и принуждения (die harteste Not und der ausserste Zwang). Вывод был один: немецкий народ принесет с готовностью эту жертву, если правительство пустит, наконец, в ход могучую армию, второй в мире флот, богатства страны, «патриотизм» всего населения, не исключая значительной части рабочего класса, чтобы разбить удушающую цепь, которой Антанта окружила Германию в Европе и вне Европы. Но эта громадная, беспрекословно принесенная жертва, этот миллиард сверх сметы (и сверх всяких предположений) на новые корпуса и новые орудия, эти настойчивые приглашения начать, «наконец», энергичную политику — все это ставило имперское правительство в трудное положение. Приходилось решать. А тут еще вторая балканская война, разразившаяся летом 1913 г., круто изменила к худшему положение Австрии (так как усилила Сербию, ослабила Болгарию, отбросила Румынию от Австрии и Германии к Антанте). Колебаниям Германии приходил конец.

Вопрос в правящих кругах Германии стоял так: кто главный враг в Антанте и против кого выгоднее выступить? Бетман-Гольвег, канцлер империи, определенно полагал, что главный враг — Россия и что война с Россией, даже если ей поможет Франция, несравненно легче и, главное, сулит больше положительных результатов, чем война с Англией. Морской министр, адмирал фон Тирпиц, напротив, считал необходимым но возможности щадить Россию и идти ей навстречу, а готовиться к войне, имея в виду прежде всего возможное столкновение с Англией. Остальные руководящие деятели примыкали большей частью (в 1913 г.) к воззрению Бетман-Гольвега. Победить Англию, т. е. разгромить английский флот, высадиться на английском берегу, идти на Лондон и тут потребовать выдачи английских колоний — это было больше патриотическим бредом, чем сколько-нибудь реальным планом, и фон Тирпиц, конечно, не это имел в виду. Он имел в виду создать такой флот, при существовании которого возможно было бы успешно выдерживать оборонительную войну в случае английского нападения. Так он заявлял. Но именно это делало его точку зрения неприемлемой. Крупный капитал и все, что с ним было связано, требовали приобретений, нового «места под солнцем», «больше земли» («mehr Land»), как несколько позже назвал свой боевой памфлет воинствующий империалист Франц Гохштеттер. А получить это было возможно только от России it Франции. Собственно, от французской территории в Европе предполагалось (и в первый же год войны стало формальным требованием всех организаций промышленников) отторгнуть два округа французской Лотарингии — Брие и Лонгви, богатые рудой, сверх того потребовать выдачи колоний в Северной и Центральной Африке, От России можно было получить Курляндию и русскую часть Польши, а при более счастливом повороте еще Лифляндию и Эстляндию; кроме того, можно было потребовать у нее заключения нового, еще более благоприятного, торгового договора. Победа над Францией казалась нелегкой, но вполне возможной; победа над Россией — и легкой и несомненной. Канцлер Бетман-Гольвег не находил слов для выражения своей вражды и презрения к России и к ее силам. В подавляющем большинстве представители германской армии поддерживали его в этом. Германский главный штаб держал на русской границе весьма незначительную часть вооруженных сил Германии. Главные силы и средства сосредоточивались на западной границе империи. В Германии мало верили в возрождение русской армии после японской войны.

Впоследствии в Германии с раздражением спрашивали. Бетман-Гольвега и других ответственных лиц: как им вообще пришло в голову так странно решать вопрос? Почему им показалось, что придется иметь дело не со всей Антантой, которую, несмотря ни на какие попытки, не удалось в течение десяти лет разъединить, а только с Россией и с Францией? На этот вопрос ни разу не было дано сколько-нибудь основательного ответа. И в самом деле, если дать ответ на этот вопрос было очень трудно даже в 1919 г. иди в 1922 г., то понятно, что в 1913–1914 гг. ошибался в этом отношении не только Бетман-Гольвег, но и лица, располагавшие более сильными интеллектуальными средствами, чем этот исполнительный и по-своему добросовестный бюрократ.

Ни для кого не было тайной, что персидская революция и последовавшее по англо-русскому соглашению 31 августа 1907 г. разделение Персии на русскую, английскую и нейтральную полосы не внесли успокоения в персидские дела. В Германии с напряженным вниманием следили за постоянными перекорами и недоразумениями, происходившими в Персии между русскими и английскими чиновниками, а также между русскими чиновниками и английскими коммерсантами и промышленниками. Дело доходило уже до неприятной полемики между английскими и близкими к правительству русскими газетами. Положение России в Персии вследствие географических условий было настолько выгоднее, чем положение Англии, что русское продвижение в Персии неминуемо должно было идти быстрее. Все это порождало некоторое раздражение в Англии. Правда, до настоящего охлаждения, до разрыва Антанты было еще очень далеко, но торопившимся публицистам империалистской прессы в Германии и, как потом оказалось, самому германскому правительству стала приходить в голову мысль, что Англия не пожелает помогать России в случае ее столкновения с Германией и Австрией, что времена Эдуарда VII миновали и что традиционная англо-русская вражда возобновится в скором времени. Усиленная и резкая брань русских крайних правых органов против Англии и Франции и их нескрываемое сочувствие Германии также производили свое впечатление.

Канцлер Бетман-Гольвег полагал, что настала пора энергично повести миролюбивую политику относительно Англии, в то же время деятельно готовить фронт против России и Франции. Эта «миролюбивая» политика должна была, по соображениям германской дипломатии, произвести тем больше впечатления, что Англия (тоже по соображениям германской дипломатии) находилась в 1913–1914 гг. накануне огромного рабочего движения с ясно выраженным революционным оттенком и одновременно накануне гражданской войны в Ирландии и, может быть, отпадения Ирландии от Британской империи. Неужели при этих тягостнейших обстоятельствах Англия выступит, когда ее никто не трогает и когда с ней хотят жить в мире, выступит, чтобы этим помочь России, явно желающей забрать, вопреки условию, всю Персию в свои руки? Может быть, этот момент, когда Англия и не захочет и не сможет выступить против Германии, больше и не повторится? Но если так, то преступно со стороны германского правительства терять этот момент, не использовать обстановку. Этот последний вывод делал уже не Бетман-Гольвег; его делали другие лица и в прессе и в ближайшем окружении императора.

Но долго ли Англия будет стоять в стороне от борьбы? Успеет ли Германия разгромить Францию, Германия и Австрия — Россию, пока Англия вмешается? Безусловно, успеют, отвечал Мольтке-младший, племянник покойного фельдмаршала (победителя Франции в 1870–1871 гг.), тогда, в 1913–1914 гг., занимавший должность начальника главного штаба. За быструю победу над Россией и Францией ручался план Шлиффена, евангелие германской армии, благоговейным хранителем и исполнителем заветов которого желал быть Мольтке-младший.

План Шлиффена оказал такое могущественное, ни с чем не сравнимое влияние на умы в Германии, начиная с ближайшего окружения императора и кончая Зюдекумом, Давидом, Франком и другими вождями правого крыла социал-демократии, что о нем даже в этом кратком изложении событий непременно следует сказать несколько слов. Еще тогда, когда подготавливался франко-русский союз, т. е. за 23 года до описываемого времени, в германском главном штабе усиленно работали над планом войны на два фронта и уже тогда остановились на некоторых твердых положениях: 1) война должна быть непременно непродолжительной; 2) молниеносным ударом должно вывести из строя одного противника, направив на него все силы и предоставив пока другому противнику делать, что ему угодно; 3) выведя из строя одного противника, перебросить всю армию полностью против другого и также принудить его к миру. В начале 1891 г. начальником штаба прусской армии был назначен граф Альфред фон Шлиффен. Вплоть до своей отставки, последовавшей 1 января 1906 г., генерал Шлиффен занимался составлением, уточнением и усовершенствованием плана войны Германии против союзных Франции и России. Приверженец наполеоновской стратегии так называемой борьбы на уничтожение противника, сторонник молниеносных и сокрушительных ударов, Шлиффен построил свой план с таким расчетом, что война должна окончиться в срок от 8 до 10 недель; в крайнем случае, в этот срок должна определиться победа Германии. Мобилизационный план был разработан Шлнффеном и его помощниками с такой необычайной тщательностью, что передвижения отдельных частей и первоначальные действия предусматривались и определялись с точностью в некоторых случаях до часа. Все силы германской армии бросались на Францию, но не через эльзасскую и лотарингскую границы, а через Бельгию, так как в первом случае пришлось бы пробиваться сквозь ряд первоклассных французских крепостей, а идя через Бельгию, можно было проникнуть до Парижа через северную Францию, не встретив иных препятствий, кроме французской армии. Опрокинув французскую армию и войдя в Париж, немцы должны были заключить с французами мир или перемирие, первым условием которого являлся выход Франции из войны, и затем по внутренней германской высокоразвитой железнодорожной сети вся германская армия с возможной быстротой перебрасывалась к русской границе и вторгалась в Россию. Мир с Россией можно было бы заключить, заняв часть русской Польши и часть Остзейского края. Углубляться в Россию не было бы надобности, так как предполагалось, что Россия, оставшись без французской помощи, не в состоянии будет продолжать войну.