«Мир Приключений» 1977 (№22) - Николай Коротеев

Направо Денисов едва разглядел дом недалеко от дороги — о нем, конечно, говорил дед в Жилине. Лес, хоть и не густой, действительно почти скрывал его от глаз.

— Тут остановимся. — Взводный кивнул на одинокое жилье. — Подождите, пойду поговорю с хозяевами.

Поправив шапку и ремни, перехватывающие белый овчинный полушубок, Денисов свернул с шоссе и пошел по узенькой тропинке. Войны молча уселись на обочине, прямо в высоком мягком сугробе. Усталые лица, влажные от пота волосы под сдвинутыми на затылки шапками свидетельствовали о том, какой трудный и дальний путь прошли они по глубоким снегам Подмосковья. Лошадь, тащившая розвальни с взрывчаткой, тоже остановилась, часто поводя взмокшими боками.

У крыльца лесного дома Денисова встретила большая овчарка. Подавшись вперед, натянув короткую цепь, она смотрела на незнакомца и тихо, настороженно рычала. Взводный остановился прямо против овчарки, дружелюбно улыбнулся ей, и собака притихла. Через минуту он услышал шаги на террасе. Поднял голову, увидел девочку лет тринадцати, в зеленой телогрейке, наспех накинутой на плечи. Она перегнулась через подоконник и спокойно приказала собаке:

— Фу!

Денисов заметил, что терраса, когда-то наполовину застекленная, сейчас была без единой рамы, и в нее беспрепятственно сыпался редкий пушистый снежок.

— Проходите, она не тронет, — открывая дверь, сказала ему маленькая хозяйка и еще раз повторила: — Фу, Динка!

Лейтенант поднялся на крыльцо, шагнул через порог. Перед ним стояла худенькая девчушка, вопрошающе глядя на него большими карими глазами. «Неужели догадалась, что мы тоже отступаем, что мы — последние русские солдаты, а за нами идут немцы?» — мелькнула мысль у Денисова.

Лейтенанту захотелось спросить ее, отчего она здесь, почему не эвакуировалась? Но спрашивать об этом, видимо, надо старших. Впрочем, родители девочки, вероятно, ответят так же, как объясняли жители деревень, оставленных раньше. Люди рассказывали: организованной эвакуации колхозов не было, перегнали только крупный скот в тыл; командиры воинских частей говорили: отступление кончается, немцы сюда не придут. Ведь до Москвы всего сорок километров! Командиры, наверное, лучше знают. И большинство надеялось: авось минует стороной. Даже каких-нибудь щелей или убежищ здесь не строили. В случае чего, укроются в траншеях и окопах, вырытых красноармейцами. Лишь немногие жители покинули родные места, ушли своим ходом — «штатские» поезда уж не ходили, — и еще меньше было тех, кто позаботился о подвале или погребе на случай бомбежки или обстрела. Не все понимали, что добежать до траншеи пли окопа, расположенных на окраине деревни, успеет далеко не каждый. Вообще в то время мало кто допускал мысль о том, что фашисты смогут подойти к самому сердцу Родины. И командиры не знали об отступлении заранее. Такой приказ чаще бывает внезапным, неожиданным. И верится ему не сразу, и выполнить его не легко.

Денисов этот приказ получил в последние минуты, в тот самый момент, когда весь его взвод настроился наступать, был готов повернуть обратно и идти впереди других частей, как и положено саперам. Но вот они все еще идут последними, а до Москвы только сорок километров!

Девочка молча открыла вторую дверь, и на взводного пахнуло домашним теплом, о котором так мечтают бойцы.

— Здравствуйте, — тихо произнес Денисов.

— Здравствуйте, — так же тихо ответили ему несколько голосов.

За столом, покрытым газетой, сидели, должно быть, родители девочки и ее младшая сестренка. Все они тревожно смотрели на вошедшего.

— Садитесь с нами, — предложила женщина, указав гостю свободное место за столом.

— Оля, принеси табуретку, — сказал отец и достал с полки ложку.

Лейтенант сел, снял шапку. Покрасневшей от мороза рукой пригладил волосы и откашлялся. Нужно было объяснить свой приход. Но как сказать этим людям, глядевшим на него с надеждой и тоской, что они — саперы — сделают свое дело и последними покинут местечко? А потом придут немцы… Может, сразу спросить, почему не уехали и предложить сейчас же уехать, уйти пешком, что ли? Стараясь преодолеть волнение, взводный опустил глаза, заметил мокрые пятна на полу.

— Ох и наследил я вам! — воскликнул он, сбивая рукавицей комочки снега с валенок. И тут увидел: ноги женщины обмотаны шерстяными тряпками и странно неподвижно стоят на самодельной низкой скамеечке.

Хозяин уловил его взгляд, объяснил:

— Евдокия Павловна уже два месяца ходить не может. Ревматизм скрутил. Приехал вот на денек с завода, надеюсь, повезет — подцеплю какой-нибудь попутный транспорт, переправлю хоть на завод.

— Какой же теперь транспорт, Коля, — просто сказала хозяйка. — Возвращайся на завод, там ты нужнее. Не бойся, не пропадем. Если и придут немцы, своих-то ждать, думаю, недолго придется.

«Значит, верят нам. Верят, что не отдадим Москву!» — подумал Денисов.

— Конечно, недолго! — звонко сказал он. — Только вот как же… — взводный развел руками, — как же вы одна, с детьми?

— Нет, нет! — запротестовала Евдокия Павловна. — Коле оставаться здесь нельзя. Не для того ему бронь давали, чтоб он с нами сидел. Уговорите его. Пусть уходит.

— Мамочка! — нетерпеливо вмешалась Оля. — Там красноармейцы ждут. Они замерзли. — И тут же повернулась к Денисову, укоризненно добавила: — Что же вы? Всех зовите. Погреются, поедят с нами. И для лошади в сарае сена возьмите.

— А я думал, вы один, — смущенно произнес Николай Иванович и, быстро поднявшись, вместе с Денисовым вышел на крыльцо.

Скоро дом наполнился непривычным шумом. Отец ушел на кухню варить картошку. Бойцы раздевались, вешали шинели и шапки на вбитые в стену гвозди, благодарно поглядывая на хозяев. То, что они увидели: мирная семья вокруг стола, котенок на коленях у маленькой девочки, теплая «буржуйка» между дверью и окном, — на минуту помогло им забыть про войну и вспомнить свой родной дом. Один даже тихонько запел:

В кармане маленьком моемЕсть карточка твоя.Так, значит, мы всегда вдвоем.Моя любимая…

— Опять ты про любовь! — прервал его другой, расчесывая свалявшиеся под шапкой светлые волосы и морщась от боли. — Вот вернемся сюда через недельку, тогда и про любовь можно. Правда? — наклонился он к Оле.

Евдокия Павловна оглядела его ладную фигуру, круглое мальчишеское лицо.

— Какой молодой, — вздохнула она и горько покачала головой, — поди, и восемнадцати нет?

— Что вы! — хохотнул тот, который пел. — Ему все двадцать через две зимы будет. Это он так молодо выглядит, — и покровительственно похлопал товарища по плечу. — Он у нас старый вояка, второй месяц на фронте.