Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго - Андре Моруа

Он долго искал название книги. Он объявил Лакруа, будущему своему издателю, что даст роману заглавие «По приказу короля». Потом, по совету друзей, назвал свою книгу «Человек, который смеется». Исторический роман? «Драма и история одновременно, — пояснил он. — Читатель увидит там неожиданную Англию. Эпоха — удивительный период от 1688 до 1705 года. Это подготовка нашего французского XVIII века. Это время королевы Анны, о которой так много говорят и которую так мало знают. Я думаю, в этой книге будут откровения, даже для Англии. Маколей, в общем, поверхностный историк. Я попытался проникнуть глубже…» Гюго понимал исторический роман не так, как Вальтер Скотт или Дюма-отец. Большие фигуры истории должны были виднеться лишь издали, на заднем фоне картины и сбоку; автора интересовали только вымышленные персонажи. С этой книгой его связывали кровные узы. Ужасное зрелище — виселица, представшая ночью перед ребенком, сродни страшным картинам, которые в детстве волновали Гюго. Герой романа, Гуинплен (позже лорд Кленчарли), был как Трибуле, как Дидье, как Квазимодо, как Эрнани, как Жан Вальжан, жертвой общества. Изуродованный с самого рождения, этот человек, лицо которого искажено жутким смехом, страдающий человек. Восстановленный в своих правах, он остается верен своим товарищам по нужде и, несмотря на свистки, смех и поношения, произносит в палате лордов речь, очень похожую на речи Виктора Гюго в Законодательном собрании в 1850 году.

Другая черта, благодаря которой эта книга, во многих отношениях необычная и странная, остается человечной, — противопоставление Гуинплена, человека целомудренного, соблазну плоти. Виктора Гюго с самого отрочества, одновременно целомудренного и волнуемого желаниями, непреодолимо влекло и вместе с тем страшило женское тело, «манящая чувственность, угрожающая душе». Гуинплена, созерцавшего спящую Жозиану, охватывает дрожь: «Нагота в страшной простоте. Настойчивый, таинственный призыв существа, не ведающего стыда, обращенный ко всему темному, что есть в человеке. Ева, более пугающая, чем дьявол… Волнующий экстаз, приводящий к грубому торжеству инстинкта над долгом…»[186] Торжество, которое он знал слишком хорошо и которого страшился в нем «человек долга».

«Человек, который смеется» имел меньший успех, чем предыдущие романы Гюго, отчасти по вине Лакруа, превратившего его издание в слишком уж коммерческое предприятие, но также потому, что романисты реалистической и натуралистической школы уже приучили публику искать патетическое в повседневном. «Несомненно, — писал Гюго, — что между моими современниками и мною существует разрыв. Если бы писатель писал только для своего времени, я должен был бы сломать и бросить свое перо». Он по-прежнему писал стихи, достойные восхищения и в его время, и во все времена, но он прятал их в сундуке, не желая публиковать слишком много. А впрочем, разве у него еще были современники? Ламартин только что умер. В записной книжке Гюго отмечено:

4 марта 1869 года:

«Ламартин умер. Это был величайший из Расинов, не исключая и самого Расина».

Виньи умер в 1863 году. «Бедный Бодлер», который был гораздо моложе, умер в 1867 году. Дюма сильно сдал. Меримо умирал от болезни сердца, Сент-Бев — от своих застарелых недугов. Один Гюго оставался сильным, плодовитым, колоссальным.

Гюго — Огюсту Вакери, 7 января 1869 года:

«Я хорошо знаю, что не старею, а, наоборот, расту, и потому-то я чувствую приближение смерти. Вот доказательство существования души! Тело стареет, а мысль растет. Под моей старостью Таится расцвет…»

Титан? «Нет, — говорил Мишле братьям Гонкур. — Вулкан, мощный гном, который кует железо в огромных кузницах, в глубине земных недр».

Экземпляр «Человека, который смеется» был послан Леони д’Онэ с осторожной дарственной надписью: «С уважением. В. Г.».

7. Конец изгнания

В 1869 году режим Второй империи трещал по всем швам: все предвещало его конец. Военный разгром в Мексике, дипломатическое поражение в Европе рассердили и унизили французов. Император, усталый, больной, сдавал свои позиции и говорил о «черных тучах, омрачающих горизонт». Он еще надеялся преобразовать то, что не в силах был поддерживать. Молодой журналист Анри Рошфор, по рождению маркиз де Рошфор-Люсэ, отрекся от своей касты, чтобы поднять свой авторитет, и основал «Ла Лантерн», сатирический еженедельник, дерзкий, остроумный, в первом номере которого была напечатана знаменитая фраза: «Во Франции тридцать шесть миллионов подданных и столько же поводов к недовольству». Каждый четверг распродавалось сто тысяч экземпляров этого еженедельника. Ободренные таким примером бывшие редакторы «Эвенман» (оба сына Виктора Гюго, Поль Мерис, Огюст Вакери) решили, что настал момент основать газету для нападения на Вторую империю и завербовали в состав своих сотрудников двух блестящих полемистов: самого Анри Рошфора и Эдуара Локруа, сына известного актера. Стали искать название. Виктор Гюго предложил: «Призыв к народу». Название «Ле Раппель» («Призыв») понравилось больше и было принято. Газета вышла в свет 8 мая 1869 года, тираж сразу же достиг пятидесяти тысяч экземпляров.

Развлекательная и фрондирующая газета имела успех. Виктор Гюго с Гернси ободрял бойцов.

Гюго — Франсуа-Виктору 14 мая 1869 года:

«Дорогой Виктор, поздравляю тебя и Шарля и готов кричать от радости. Твоя первая статья прекрасна по силе и возвышенности идей, по остроумию… Впрочем, не думайте и ты и Шарль, что я собираюсь расхваливать, как добренький папочка, все ваши статьи. Но я заранее аплодирую тому, что будет у вас достойно аплодисментов…»

Естественно, и газета, и ее сотрудники подверглись преследованиям. Штрафы, обыски, привлечение к суду.

Записная книжка Виктора Гюго. 10 декабря 1869 года:

«Сегодня будут судить Шарля. Он имел честь заставить негодяя взвыть от злобы. Это хорошо…»

Сам Гюго заканчивал «Человека, который смеется» и снова взялся за драматургию, создавая «Торквемаду». Как обычно, летом 1869 года Гюго поехал в Брюссель.

Шарлю и Франсуа-Виктору, 23 июля 1869 года:

«Я рад, мои дорогие, что вы в Брюсселе. Я приеду 31 июля или 5 августа; сейчас я заканчиваю одну вещь. Попытаюсь немного попутешествовать. Во время моего пребывания в Брюсселе вы будете кормить меня завтраком (кофе и обычная моя котлета), а я позабочусь об обеде — то есть каждый день приглашаю вас всех четверых (в том числе и Жоржа, у которого уже прорезалось шесть зубов) обедать в „Отель де ла Пост“. Это упростит наш обиход. Не забудьте: нужно, чтобы одна из служанок спала в комнате рядом с моей (в той части дома, что в глубине): ночью у меня все еще бывают приступы удушья…»