«Мой бедный, бедный мастер…» - Михаил Булгаков

Маргарита Николаевна села на стул под зеркалом в передней и захохотала.

— Наташа! Ну как вам не стыдно,— говорила Маргарита Николаевна,— черт знает что врут в очередях, а вы верите!

Наташа залилась румянцем и заговорила с большим жаром, что ничего не врут, а сегодня в гастрономе на Арбате Даша своими глазами видела гражданку босую. Глаза вылупленные! Все на ней надето, а чулок и туфель нету!

— Так и ходит?

— Так и ходит! — вскрикивала Наташа, красная оттого, что ей не верят.— Да вчера, Маргарита Николаевна, милиция человек сто ночью забрала. Гражданки в одних панталонах бегают по Садовой, страшно волнуются…

— Ах, какая врунья Дарья! — заметила Маргарита Николаевна.— Я давно уж за ней замечала!

Смешной разговор закончился приятным сюрпризом для Наташи. Маргарита Николаевна пошла в спальню и вышла оттуда, держа в руках пару чулок и флакон одеколона. Сказав Наташе, что она тоже хочет показать фокус, Маргарита Николаевна подарила и чулки, и склянку миловидной домработнице, но просила ее не бегать в одних панталонах по Садовой.

И хозяйка, и прислуга расстались в самом приятном расположении духа. Выйдя на Арбат, Маргарита Николаевна села в троллейбус и поехала в центр города.

Откинувшись на спинку мягкого и удобного сиденья, Маргарита, по-прежнему не выходя из своего приподнятого настроения, которое еще разрасталось от шума и движения на залитых солнцем улицах, то думала о своем, то прислушивалась к тому, о чем шепчутся двое граждан, сидящих впереди.

А те, изредка оборачиваясь с опаской, не слышит ли кто, перешептывались о какой-то ерунде. Здоровенный, мясистый, с бойкими свиными глазками, сидящий у окна, говорил маленькому соседу в кепке на давно не стриженной и неопрятной голове о том, что пришлось закрыть гроб черным покрывалом…

— Не может быть! — шептал маленький.— Ведь это что-то неслыханное… А что же Поплавский предпринял?..

Среди ровного гудения троллейбуса слышались слова: «Ночью… Поплавский… гроб… венки… уголовный розыск… скандал… ну, прямо мистика!»

Когда уже проезжали мимо Манежа, Маргарита составила из этих кусочков нечто сравнительно связное. Граждане шептались о том, что у покойника (а какого — нельзя было понять) ночью из гроба украли голову! И что из-за этого вот какой-то Поплавский и волнуется теперь… Эти, что шепчутся, тоже имеют какое-то отношение к обокраденному покойнику, «цветы… поспеть… в три?», но косвенное, и не то сочувствуют неизвестному Поплавскому, которому свалилась на голову докука с этой головой, не то злорадствуют… и вообще треплются. «Ну и личики, хороши! Ах, хороши личики!» — думала озлобившаяся на мир несчастная Маргарита, всматриваясь в два потных носа, как бы клюющие друг друга. Личики, правда, были посредственные.

В Охотном ряду Маргарита поднялась, чтобы выйти, но судьба на некоторое время связала ее с парочкой граждан. Они тоже снялись в Охотном и направились туда же, куда и Маргарита, к цветочной лавке. Покупка Маргариты была скромная и дешевая. В память мастера и встречи с ним она купила два букетика фиалок, завернутых в зеленые листья. «Один — мне, другой — ему…» — думала Маргарита. Но ей мешали сосредоточиться две спины, которые все время толкались перед нею: одна широкая, другая щуплая с выпирающими из-под ткани толстовки лопатками. Шептуны приценивались к горшкам с бледно-фиолетовыми гиацинтами. Наконец Маргарита покинула лавку, но, обернувшись, видела, как двое суетились у приступочки автобуса, хватаясь одной рукой за поручень, а другой прижимая к животу по два горшка с тощими гиацинтами.

Прошло полчаса. Маргарита сидела под стеною Кремля в Александровском саду, одна на длинной скамье. Маргарита щурилась на яркое солнце, вспоминала то свой сон, то как наяву сидела два года тому назад на этой скамье с ним. Букетики лежали у нее на коленях, черная сумочка рядом на скамье. Томясь под весенним светом, Маргарита, обращаясь мысленно к нему, упрашивала его покинуть ее, отпустить, дать ей свободу жить, любить, дышать воздухом. Внутренне она за него отвечала сама себе: «Пожалуйста… разве я держу тебя?», а ему отвечала за себя: «Что же, пожалуйста… нет, ты держишь… ты из памяти уйди, тогда я стану свободна…»

Проходивший мимо мужчина покосился на хорошо одетую Маргариту, привлеченный ее красотою, удивленный ее одиночеством. Он кашлянул, потоптался и сел на другом конце скамьи.

Помолчав некоторое время, он заговорил:

— Определенно хорошая погода сегодня…

Маргарита так мрачно поглядела на него, что он умолк, поднялся и ушел.

«Вот и пример,— мысленно говорила Маргарита тому, кто владел ею,— почему, собственно говоря, я прогнала его? Ничего в нем нет дурного, разве только что это „определенно“ глупо… Почему я сижу, как сова, под стеной одна? Почему я выключилась из жизни?»

Она совсем запечалилась, пощурилась. Но тут вдруг та самая утренняя волна ожидания и возбуждения толкнула ее…

«Да, случится!» — Маргарита шевельнулась, букетик упал на песок, и тотчас же волна донесла до нее сквозь шум города удар барабана и звуки фальшивящих труб.

Первым показался шагом едущий мимо решетки сада конный милиционер, за ним шлемы двух пеших. Засим грузовик, набитый стоящими музыкантами, частью одетыми в гимнастерки, частью в штатское. Далее — крайне медленно двигающаяся похоронная открытая машина. На ней гроб в венках, а по углам площадки — четыре стоящих человека: три мужчины, одна женщина. Даже на расстоянии Маргарита разглядела, что лица у двух, обращенные к решетке, были растерянные. В особенности это было заметно в отношении гражданки, стоявшей в левом заднем углу автодрог. Толстые серые щеки гражданки в модной кокетливой шляпке в виде петушьего гребешка распирало как будто изнутри какою-то пикантной тайной, в заплывших глазках бродили двусмысленные огоньки, а губы складывались против воли, по-видимому, в столь же двусмысленную улыбочку. Казалось, что вот еще немного — и она подмигнет на покойника и скажет: «Видали вы что-нибудь подобное? Прямо мистика!»

В задней части дрог на подставке стояли в горшках цветы, и Маргарита тотчас разглядела четыре бледно-фиолетовых гиацинта. «Те самые…» — подумала она. Немедленно за сим она увидела и двух покупателей гиацинтов, трепавшихся насчет Поплавского в троллейбусе.

Они оба шли в первом ряду непосредственно за машиной. Потекли за ними и другие граждане, тоже в чинных рядах, все без кепок и шляп. И все они старались иметь вид печальный, приличествующий случаю, вид многозначительный и солидный, и у всех на лицах и даже в походке чувствовались недоумение, смущение и неуверенность.

Маргарита провожала глазами шествие, прислушиваясь к тому, как уныло турецкий барабан на грузовике выделывал одно и то же: «Бум-с… бум-с… бум-с». Трубы, отъехав, смягчились, и опять стали слышны деловитые гудки машин, в вальсе обегавших здание Манежа.

«Какие странные похороны…— думала Маргарита.— Интересно бы узнать, кого это хоронят?»

— Берлиоза Михаила Александровича,— послышался рядом носовой мужской голос,— председателя Миолита.

Удивленная Маргарита повернулась и увидела на своей скамейке нового гражданина. Трудно было сказать, откуда он взялся, ибо только что еще никого не было. Очевидно, бесшумно подсел в то время, когда Маргарита загляделась на процессию и, очевидно, в рассеянности вслух задала свой вопрос.

Процессия тем временем приостановилась, вероятно, задержанная впереди семафором.

— Да,— продолжал неизвестный гражданин,— удивительное у них теперь настроение. Везут покойника, а думают только о том, куда девалась голова. Видите, какие у них растерянные лица?

— Какая голова? — спросила Маргарита, покосившись на соседа и удивляясь тому, как он одет.

Гражданин был маленького роста, пламенно-рыжий, с клыком, в котелке, в крахмальном белье, в полосатом добротной материи костюме и в лакированных туфлях. Галстух его пламенел не хуже, чем волосы под сдвинутым на затылок котелком.

— Да, изволите ли видеть,— охотно пояснил гнусавящий рыжий сосед,— голову у покойника сегодня утром стащили из гроба в Грибоедовском зале.

— Как же это может быть? — невольно спросила Маргарита, вспомнив в то же время шептание в троллейбусе.

— Черт его знает! — развязно ответил рыжий.— Бегемота бы надо об этом спросить. Все было в полном порядке. Утром сегодня подвалили еще венков. Ну, стали их перекладывать, устраивать как покрасивее, глядят — шея есть, в черном платке, а голова исчезла! То есть вы не можете себе представить, что получилось. Буквально все остолбенели. И, главное, ничего понять нельзя! Кому нужна голова? Да и кто и как ее мог вытащить из гроба, пришита она была хорошо. И такое гадкое, скандальное положение… Кругом одни литераторы…