За правое дело - Василий Семёнович Гроссман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Крымову представлялось, что место, где живет брат, необычайно хорошее, тихое, спокойное.
– Товарищ комиссар, противник! – крикнул вбежавший в комнату политрук. И сразу комнатка комиссара, которую ординарец старался обставить поуютней, и мысли об уральских лесах и озерах исчезли, испарились, как испаряется легкая капля, упавшая на раскаленный чугун!
Возвращение к войне было просто и естественно, как естественно утреннее пробуждение.
Через несколько минут Крымов был уже на пустыре, где завязался бой с немецкими танками.
Резким голосом он крикнул Саркисьяну:
– Доложите, что происходит!
Саркисьян, разгоряченный удачной стрельбой по немецким танкам, налитый красно-синим румянцем, ответил:
– Товарищ комиссар, веду огонь по прорвавшейся танковой группе противника. Подбил две тяжелые машины!
Он подумал, что неплохо бы получить справку от адъютанта бригады о том, что танки подбиты его дивизионом. Ведь на Дону был случай, когда за подбитую Саркисьяном самоходку благодарность получил сосед – командир артбатареи…
Но, поглядев на лицо Крымова, он забыл сразу про свои житейские мысли, – никогда, даже в самые трудные боевые времена, не видел он такого лица у комиссара.
Немцы вышли на берег Волги, на окраину Сталинграда, да не на окраину, они вторглись в сердце города, – заводы были сердцем Сталинграда! Над Волгой во всю ширь неба выли моторы немецких самолетов, их унылое и грозное гудение заполняло пространство, и ужасная связь возникла между ними и скрежещущими на земле танками. Эта связь врагов в воздухе с врагами на земле ширилась, множилась, крепла. Не было задач важней, чем эта: остановить немцев, порвать их связь!
В эти минуты Крымова охватило состояние высшего напряжения всех душевных сил.
– Протяните провод вон к тому домику, – указал Крымов помощнику начальника штаба и тут же спросил Саркисьяна: – Сколько у вас боеприпасов?
Он выслушал Саркисьяна и ответил:
– Очень хорошо. Расстояние до склада велико. Мы ведь не будем оттягиваться, значит, подтянем к огневым боеприпасы.
Красноармеец-заряжающий мельком поглядел на Крымова и сказал:
– Верно, товарищ комиссар, оттягиваться вроде некуда, – и махнул рукой в сторону Волги.
Быстрые взгляды, короткие слова, которыми Крымов обменивался с красноармейцами-минометчиками, подтверждали связь, общность между комиссаром и бойцами.
Он обратился к подбежавшему к нему адъютанту штаба бригады и сказал:
– Немедленно поднимите всех работников штаба, хозчасть на подноску мин, подносчики не справляются.
Он улыбнулся красноармейцу-минометчику и сказал ему:
– На посту, Сазонов?
– Не хотелось мне оставаться на Дону, помните, товарищ комиссар?
– Помню, как же, – ответил Крымов.
Красноармеец что-то еще сказал Крымову, но тот не услышал. В хаосе звуков смешивались выстрелы, разрывы немецких снарядов и близкий грохот разрывов авиационных бомб.
Крымов приказал связному передать записку командиру зенитного полка. В этой записке он писал, что в непосредственной близости от завода появились немецкие танки и зенитчикам нужно немедленно ввязаться в наземный бой, установить связь с противотанковой бригадой. Но не успел связной добежать с запиской до штаба зенитного полка, как могучие, быстрые удары зенитных пушек оповестили о том, что расчеты и командиры батарей заметили наземные цели, открыли огонь по танкам.
Десятки людей видели комиссара, быстро переходящего от одного минометного расчета к другому, десятки, сотни красноармейских глаз по-разному, мельком, медленно, возбужденно, спокойно, задорно встречались с глазами Крымова.
Наводчик взглянет после удачного выстрела, подносчик, еще не разогнув спины, посмотрит снизу вверх, утрет пот, разогнется, командир расчета торопливо козырнет и ответит на быстрый вопрос комиссара, старшина-связист оторвется от телефонной трубки, протянет ее комиссару.
Минометчики вели бой с немецкими танками на окраине Тракторного завода. Они переживали близость смерти, страх и напряжение боя, их радовала меткость и скорость стрельбы, которую они вели; они следили за поведением немцев, начавших пристреливать из орудий их огневые позиции, следили за движением самолетов в сторону заводов; их тревожили ненадежность неглубоких учебных щелей, неполадки в стрельбе; минометчики не заглядывали вперед и не задумывались о далеком будущем – пролетел бы мимо немецкий снаряд, успеть бы упасть на землю при разрыве. Но было в этом внезапном бое что-то отличавшее его от прошедших степных боев. То не было чувство досады людей, жаждавших хотя бы короткого отдыха и вновь, не отдохнув, начавших воевать. Война не выпускала их, она настигла их снова здесь, на берегу Волги, у стен огромного завода. Враг настиг их на границе казахских степей, в низовьях Волги.
Крымов чувствовал крепость связи между людьми, ответственными за первые минуты и часы Сталинградского боя. Распоряжения, которые он отдавал, слова его были направлены на установление не только боевого взаимодействия между расчетами, между огневиками и управленцами, между штабом и отдельными подразделениями, между бригадой, зенитчиками, ополченцами, штабом фронта, – но и того внутреннего человеческого взаимодействия, человеческой связи, которые важны и нужны в бою и без которых немыслим счастливый исход боя. Крымов знал это на опыте успехов и тяжелых неудач в пору отступления.
Вскоре, проведенный по указанию Крымова, телефонный провод соединил штаб бригады со штабом зенитного полка, наладилась связь со штабом заводского ополчения, учебным танковым батальоном.
Телефонист то и дело передавал Крымову телефонную трубку, и комиссара слышали в минометных, артиллерийских, танковых подразделениях.
– Товарищ комиссар! – говорил, вбегая в штаб бригады, командир пулеметного взвода Волков. – У меня ленты на исходе, ведь в резерв уходили, не думали даже, что придется в бой ввязываться.
– Пошлите людей в штаб полка ополчения, я договорился с командиром, дадут вам патронов.
Звонил телефон, и Крымов говорил в трубку:
– Окапывайтесь основательно, никаких временных укрытий, дело завязалось всерьез, надолго.
Да, боевая связь, которую немцы думали нарушить и парализовать внезапным ударом с воздуха и с земли, не была нарушена, не ослабела.
Немецкие танкисты на своем пути к Волге внушали ужас всем случайным встречным. Они были уверены, что на переправах и на заводе вблизи объятого пламенем города их внезапное вторжение вызовет еще больший ужас и растерянность. Но их самих поразил внезапностью плотный, дружный и мощный огонь тяжелого дивизиона. Когда после прямых попаданий загорелись две выведенные из строя машины, командованию группы прорыва стало ясно: советские войска не были застигнуты врасплох, они, видимо, задолго уже
