Пепел и пыль - Анастасия Усович

— Как ты это терпишь? — спрашиваю у Розы, когда она оказывается рядом — ставит ароматно пахнущий пирог на стол и принимается ловко орудовать ножом. — Такой шум круглые сутки, день ото дня, пока зверёныши не вырастут… Я бы свихнулась.

— Я их старшая сестра, — Роза пожимает плечами. — Это моя обязанность.

Мы с Даней одного возраста, а потому всегда были этими самыми Глашей и Николашей, только бесили своими выкрутасами не старшего брата или сестру, а маму. И ей несладко пришлось, особенно в то время, когда я не переваривала нового жильца нашей квартиры. Но она, в отличие от Розы сейчас, наши капризы никогда не жаловала: кнут преобладал над пряником, потому что все пряники ей приходилось раздавать на работе — тем детям, у которых вообще никого из родных не было.

Но даже это не смогло сломать Даню, и он вырос отличным человеком, умным, талантливым сыном, которым не стыдно похвастаться перед знакомыми. Не знаю, была ли когда-то мама горда мной — на подобные размышления в прошлой жизни у меня не было ни времени, ни желания. Точно уверена лишь в одном: я была дочерью, о которой за глаза говорили: «Когда она вырастет, это пройдёт».

— Итак, послезавтра бал, — говорит Родя.

— Ага, — киваю я.

Хорошо, что Родя первый завёл этот разговор. А то я всё голову ломала, как бы мне к ней подобраться, чтобы спросить у Розы, захочет ли она пойти.

— Я собираюсь пригласить лучшую девушку, — продолжает Родя.

— О, ты будешь настоящим везунчиком, если она согласится! — вырывается у меня раньше, чем успеваю сообразить.

Каждый год они с Аполлинарией составляют друг другу компанию, но они всё равно говорят это: так, забавы ради.

Интересно, смех над собственным одиночеством — это какая стадия отчаяния?

— Кстати, Роза, — начинаю я как бы невзначай. Парой глотков осушаю свою кружку с молоком. — Ты не хочешь составить нам компанию?

Роза непонимающе смотрит на меня.

— Это как?

— Пойдём на бал вместе. Только не говори, что это развлечение тебе не по душе.

Роза поджимает губы, опускает взгляд в тарелку. Я оборачиваюсь на Родю, чтобы понять, как он относится к этой идее. Как и ожидала, он меня поддерживает.

— Точно, — он кладёт ладонь сидящей рядом Розе на плечо и слегка встряхивает, переманивая её внимание на себя. — Я помню, ты ещё два года назад просилась.

— Да, и ты ответил, что это не лучшая идея.

— Но тогда Родя просто не знал, что есть один молодой человек, который очень хочет с тобой познакомиться, — присоединяюсь я, демонстрируя на губах заговорщицки коварную улыбку.

Эта новость моментально меняет Розу в лице. Она заливается краской, розовеют даже выглядывающие из-под волос кончики её ушей.

— Молодой человек? — переспрашивает она, и её голос немного дрожит.

— Юноша, — подтверждаю я. — Очень красивый, крайне умный и невероятно обаятельный. Поверь мне, на бал он идёт только ведомый надеждой на то, что мне удастся тебя туда заманить.

— Кто он? — допытывается Роза.

Я пожимаю плечами, мол, сама не знаю, и тогда Роза вскакивает с места, огибает стол и идёт ко мне. Опускается на стул рядом, складывает ладони в умоляющем жесте.

— Пожалуйста! — тоненьким голоском просит она. — Пожалуйста, скажи! Я знаю его? Он страж?

— Нет. И да, — отвечаю я, улыбаясь. — Но, поверь мне, ты ни капельки не разочаруешься, когда узнаешь его. Он… особенный.

Говорю это, а у самой кошки на душе скребут. Знаю, что в будущем Роза и Рис будут любить друг друга настолько, что она решит пожертвовать собственным телом ради рождения гибридов, но сейчас… Сейчас я, вроде как, собственноручно подталкиваю её в сторону, где помимо любви будут и чёрные дни.

И зная то, что будет творить Христоф, таких дней будет гораздо больше светлых.

Когда я возвращаюсь из раздумий в реальность, оказывается, что Родя и Роза уже давно сменили тему и теперь обсуждают, какое Розе стоит надеть платье.

— Стражи обязаны приходить в цвете своего направления, — говорит Родя. — На мне будет парадный тёмно-синий костюм с чёрными элементами и белой рубашкой. На тебе, Апа?

— Зелёное платье, — отвечаю я, вспоминая про давно приготовленный наряд, висящий сейчас в шкафу.

Широкий вырез, открывающий грудь, трёхуровневая юбка, зауженный верх (ну, хоть не корсет; последний раз, когда Аполлинария его носила, синяки с боков неделями не могли сойти, переливаясь фиолетово-жёлтыми пятнами). Платье красивое, но, на мой вкус, слишком вычурное. Да и на вкус Аполлинарии тоже, но она не смогла признаться в этом швее — фейри по имени Клео, матери Васи и собственной тёте.

— Тебе стоит избегать этих цветов, а ещё жёлтого, красного…

— Я поняла, Родь, — перебивает его Роза. — У меня есть… Я надену розовое.

— Отличный выбор, — киваю я, хотя моё мнение ей едва ли будет важно.

Однако Роза не только слышит меня, но и в знак благодарности предлагает забрать пирог с собой, чтобы угостить Васю и дядю с тётей. А я и не отказываюсь — слишком уж вкусно.

После небольших посиделок, Родя, убедившись, что Розе не нужна его помощь, вызывается проводить меня до дома, несмотря на то, что для этого ему приходится значительно отдалиться от своего собственного.

— Ты ни о чём не хочешь мне рассказать? — спрашивает он, когда мы останавливаемся на крыльце.

Всю дорогу до этого он молчал, и я как знала, что ничего хорошего это не сулит!

— Вроде, нет.

— Ладно, — Родя передаёт мне кулёк с пирогом, успевая задержать взгляд на обожжённой ладони. — Тогда спрошу сам. Что с твоей рукой?

— Ты же знаешь…

— О проклятье — да. Но не о том, что случилось.

— Родя, — устало произношу я, протягивая гласные в его имени чуть дольше, чем нужно, чтобы он понял — я не хочу говорить об этом.

— Апа, — в тон мне говорит Родя.

Он не сдастся. Я не сломаюсь.

— Несчастный случай, — я выбираю нейтральный вариант, что не ложь до конца, но и не совсем правда.

— Ты ведь знаешь, что ожоги никогда не сойдут?

— Да.

— Я люблю тебя и боюсь, что такими темпами ты не доживёшь до тридцати.

— Ты ведь миротворец, а я — защитник, — напоминаю я, и мой голос звучит раздражённо. — И должен понимать, что вероятность того, что тебе, рано или поздно, придётся побывать на моих похоронах, и так очень велика.

— Лучше поздно. Настолько поздно, чтобы я умер если не на следующий день, то хотя бы в этом же месяце.

В горле образуется неприятный ком; такой, что не сглотнуть. Я не могу ответить ему