Незримый фронт. Сага о разведчиках - Андрей Юрьевич Ведяев

В декабре 2016 года появилась книга доктора исторических наук, директора Дома-музея И.В. Курчатова Раисы Васильевны Кузнецовой «Гений научно-технической разведки» о Герое России полковнике Леониде Романовиче Квасникове, которая содержит полный текст беседы Леонида Романовича и Раисы Васильевны 1993 года. Интервью Квасникова является уникальным в том смысле, что хронологически является первым подробным изложением сути «атомного шпионажа», сделанным одним из его участников. В открытой печати об «атомном шпионаже» впервые рассказал подчиненный Квасникова по нью-йоркской резидентуре, впоследствии также Герой России Александр Семёнович Феклисов в книге «За океаном и на острове. Записки разведчика» (1994). В том же году в США вышла книга воспоминаний генерал-лейтенанта Павла Анатольевича Судоплатова «Special Tasks», переизданная затем в 1996 году в русском переводе в России под названием «Разведка и Кремль: Записки нежелательного свидетеля». В 1997 году увидела свет книга полковника ФСБ Владимира Матвеевича Чикова «Нелегалы. В 2 частях. Часть I. Операция “Enormous”», в которой автор использует впервые рассекреченное архивное дело КГБ СССР № 13676 «Энормоз», в котором собраны материалы под грифами «Совершенно секретно», «Хранить вечно» и «При опасности — сжечь». И, наконец, в 1999 году появляется еще более фундаментальная работа участника атомного шпионажа А.С. Феклисова «Признание разведчика».

Согласно этим источникам, завербованный «Твеном» (Семёном Семёновым) и получивший приглашение в Лос-Аламос 19-летний физик-вундеркинд из Чикаго Тед Холл на первой же встрече в городе Альбукерке в 1944 году передал Лоне Коэн чертежи плутониевой бомбы. Через 12 дней после сборки в Лос-Аламосе первой атомной бомбы «Штучка» (Gadget), работавшей на основе распада плутония-239 и имевшей имплозивную схему подрыва, Центр получил ее описание, причем по двум независимым каналам — от агентов «Чарльз» (Клаус Фукс) и «Млад», он же «Персей» (Тед Холл). Первая шифрограмма поступила в Центр 13 июня, вторая — 4 июля 1945 года. Через пять лет эти шифрограммы были расшифрованы в ходе проекта «Венона» и использованы для ареста Фукса, но уже в Англии, что позволило ему избежать электрического стула. Тед Холл тоже был арестован, но поскольку кроме расшифрованных в ходе «Веноны» шифрограмм на него ничего не было, а проект «Венона» был засекречен и его нельзя было использовать в суде, то американские власти смогли лишь уволить Холла. С 1962 года он проживал в Англии, где работал в Кавендишской лаборатории в Кембридже. После опубликования материалов проекта «Венона» в 1995 году Холл заявил, что он — уже не та личность, но и не стыдится её.

Испытание «Штучки» было проведено 16 июля 1945 года на горе Аламогордо (Нью-Мексико). Вскоре Центр получил подробнейшие документы о характеристиках испытательного взрыва. То же самое устройство имела бомба «Толстяк» (Fat Man), сброшенная 9 августа 1945 года на Нагасаки, и соответственно первая советская атомная бомба РДС-1. 11 августа 1992 года в газете «Красная звезда» было опубликовано интервью с главным конструктором РДС-1 академиком Юлием Борисовичем Харитоном. Он впервые упомянул о том, что немецкий коммунист, физик-теоретик Клаус Фукс, работавший с 1943 года в Лос-Аламосе, в 1945 году передал нашей разведке «достаточно подробную схему и описание американской атомной бомбы». Харитон, в частности, произнёс такие слова: «…наша первая атомная бомба — копия американской». А в статье «Ядерное оружие СССР: пришло из Америки или создано самостоятельно?», опубликованной в газете «Известия» за 8 декабря 1992 года, Юлий Борисович добавляет: «Это был самый быстрый и самый надёжный способ показать, что у нас тоже есть атомное оружие».

20 августа 1945 года, сразу после атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, выходит распоряжение ГКО № 9887сс/ов «О специальном комитете [по использованию атомной энергии] при ГКО», председателем которого стал Лаврентий Павлович Берия. Научное руководство было возложено на академика (тогда еще профессора) Игоря Васильевича Курчатова. Комитет получил чрезвычайные полномочия и неограниченное финансирование. Исполнительным органом Спецкомитета стало Первое главное управление (ПГУ). При нём был образован Научно-технический совет (НТС) и Бюро № 2. Рабочим аппаратом Бюро № 2 стал Отдел «С», образованный на базе группы «С» Судоплатова. Туда же из 3-го (англо-американского) отдела внешней разведки были переданы наиболее важные оперативные материалы, в том числе 200 страниц из оперативного дела «Энормоз». Заместителями Судоплатова были назначены полковник Лев Петрович Василевский, который, вернувшись из Мексики, в 1945–1947 годах возглавлял научно-техническую разведку НКГБ — МГБ СССР, и подполковник Яков Петрович Терлецкий, доктор физико-математических наук, который обобщал все материалы разведки и докладывал их на заседаниях НТС. Председателем НТС вначале был нарком боеприпасов, один из первых трижды Героев Социалистического Труда генерал-полковник Борис Львович Ванников, а его заместителем, а затем председателем — академик Курчатов, возглавлявший НТС до конца своей жизни. Кроме них в НТС входили заместители Берия Василий Алексеевич Махнёв и Авраамий Павлович Завенягин, а также академики Абрам Фёдорович Иоффе, Абрам Исаакович Алиханов, Исаак Константинович Кикоин, Виталий Григорьевич Хлопин и Юлий Борисович Харитон.

Как рассказал Квасников, «…когда Яков Петрович докладывал материалы по атомному оружию… они [академики] поднимали руки и говорили: “Просим прислать этот материал”. Поняли? Составлялся список желающих. Они приходили и у меня работали… Терлецкий на Совете докладывал все материалы. Пятьсот шестьдесят материалов — это тысячи, тысячи страниц информации, которые обрабатывались мною, когда я был за границей и оттуда передавал материалы в Центр. А в Центре был создан специальный отдел, которым руководили четыре генерала (Судоплатов, Эйтингон и Амаяк Кобулов, четвертым мог быть или Фитин, или Овакимян. — А. В.) и один полковник (Василевский. — А. В.). Он назывался Отдел «С». Полковник работал по научно-технической разведке, а генералы — все приближенные Берии. Перед отделом стояли задачи: первое — перевести все эти материалы. Для этого существовало переводческое бюро, которое было в Отделе «С». Потом их обрабатывали физики-теоретики — Терлецкий и Рылов. Все эти материалы в конечном итоге проходили через Терлецкого. Он их докладывал на Совете, а все, собравшиеся там, вставали и говорили: “Этот доклад запишите мне!” Они приезжали ко мне на работу, знакомились с материалами и их использовали. “Нет” — сегодня утверждают. А я говорю: “Ну как же тебе не стыдно, ты же у меня сидел, знакомился с материалами, а теперь говоришь, что ты их не использовал!”».

Раиса Васильевна Кузнецова проработала в Курчатовском институте 50 лет, а ее муж — сын Адмирала Флота Советского Союза Николая Герасимовича Кузнецова — был главным инженером этого института. Как мне рассказала сама Раиса Васильевна, в 1983 году Квасников обратился к руководству института с просьбой еще раз побывать в доме Курчатова. «Всё, как когда Игорь