Тебе держать ответ - Юлия Остапенко

— Вы всерьёз думаете, что этот мальчик сбежал бы от вас, если бы вы не посадили его в темницу? В таком состоянии? Если вы столь дурного мнения о ваших часовых, Индабиран, велите их повесить, и дело с концом.

— Мы так долго его искали, — краснея от стыда и гнева, сказал лорд Топпер. — Вы сами знаете, лэрд Рейнальд, как он важен. Я решил…

— Хвала Мологу, теперь я здесь, и решаете не вы, — отрезал принц в бело-лиловом плаще, и его ладонь наконец отпустила лицо Адриана, а другая рука оставила его плечо. Адриану стало неуютно, ему было так хорошо чувствовать эти надёжные тёплые руки. — Касприн, немедленно отведите мальчика в нормальное помещение. Какая-нибудь из спален в замке вполне подойдёт. Проследите, чтобы там был камин, и велите хорошенько протопить. Положите его в постель и немедленно пришлите к нему лекаря. А вы, Индабиран, — сказал он лорду Топперу, когда кто-то взял Адриана под локоть и повёл в сторону, — молитесь вашим богам, чтобы парень не умер. Судя по его состоянию, до этого недалеко. Сколько вы продержали его в подземелье?

Ответа Адриан не услышал и не особенно этому огорчился. Он понял только одно: в темницу он не вернётся. Крыса может быть совершенно спокойна за неприкосновенность своих угодий. Он жалел только о том, что не мог ей об этом сказать, и ещё о том, что так и не узнал, жива она ещё или нет.

С этой тревожной мыслью Адриан Эвентри тяжело вздохнул и наконец потерял сознание.

Когда он открыл глаза и увидел над собой тёмно-бордовый прямоугольник балдахина с силуэтом орла, вышитого золотистой нитью, первой его мыслью было: «Анастас меня убьёт!» Он однажды уже просыпался вот так, в этом самом месте, и именно с этой мыслью. Тогда он тоже болел — но не оспой, нет, это была не оспа, просто он слёг с простудой, и мать велела перевести его в отдельные покои, чтобы он не заразил младших. На время болезни ему отдали комнату старшего брата, а самого Анастаса временно переселили к Ричарду. В то утро Адриан открыл глаза и подумал, что Анастас, должно быть, страшно зол на него за то, что он так бесцеремонно вторгся в его владения. Во всяком случае, Адриан на его месте злился бы ужасно. И когда в тот же день Анастас заглянул навестить его и поймал его затравленный взгляд из-под натянутого на самый нос одеяла, то даже не стал ничего спрашивать, только взъерошил ему волосы и сказал странным, непривычно низким голосом: «Ну и дурачина же ты, братишка».

Но всё равно даже теперь, через несколько лет, когда Адриан снова проснулся в этой комнате, первая его мысль была точно такой же.

А второй мыслью было: «Я дома!» Он ведь знал, он помнил этот балдахин, и гобелен со сценой соколиной охоты на противоположной стене.

А потом он вынырнул из дрёмы, перевитой смутными то ли снами, то ли воспоминаниями, и проснулся окончательно.

Ставни были закрыты, и в комнате, ещё недавно принадлежавшей Анастасу Эвентри, царил сумрак, разрываемый красноватым светом пламени, потрескивавшего в камине. Адриан медленно выполз из-под тёплого стёганого одеяла, оглядываясь так, словно видел это место в первый раз. Нет сомнений, гобелен тот же самый. И стол с резным креслом у окна. И небольшой комод у стены. В прошлый раз, когда Адриан проснулся в этой комнате, Анастас сказал, сразу после того, как взъерошил ему волосы: «А вот если в комод полезешь — точно прибью». После такого заявления Адриан, прежде не обративший на скучную мебель никакого внимания, немедленно полез в комод, едва дождавшись ухода брата…

Адриан встал и, покачнувшись, ухватился за столбик кровати. Голова уже не горела, и в груди почти перестало ныть, он больше не кашлял, но чувствовал ужасную слабость во всём теле. В комнате пахло гарью, путом и лекарствами. С трудом добравшись до окна, Адриан вцепился в подоконник, постоял немного, восстанавливая силы, а потом открыл ставни.

Окна в комнате Анастаса выходили во внутренний двор. Адриан видел кузницу, часть амбара и калитку в крепостной стене, не охраняемую, но забранную засовами и заставленную телегой, на которой громоздилось оружие. То же самое он мог бы видеть из детской спальни этажом выше, если бы там оказался. По двору сновали люди, никто из них не смотрел вверх и не мог встретиться с ним взглядом. У стены рядом с кузницей всё ещё валялась деревянная колода — та самая, на которой они с Анастасом сидели после семейного совета. Анастас курил и говорил что-то, чего Адриан теперь никак не мог вспомнить. Но помнил лицо брата, мечтательное, со слегка прищуренными глазами, в пелене дыма. И помнил, как тепло ему было, когда он смотрел на это лицо. И ещё помнил, как стало холодно при воспоминании о нём позже, когда Бетани сказала…

«Я дома, — подумал Адриан. — Я так хотел домой, и вот я дома».

Он почувствовал, как дрожат его плечи, но ничего не смог с этим сделать. Он думал об Анастасе, о Бетани, об Алисии, о Бертране, о Ричарде-младшем, об отце, о маме. О маме, когда она брала его на руки, совсем маленького, и называла «Адо». Адриан Эвентри стоял у окна в комнате, больше не принадлежавшей его брату, в замке, отобранном у его рода, и думал о своей семье, думал впервые с того дня, как покинул их, думал о каждом из тех, кто обижал его и не замечал, думал, что любит их всех. И впервые он думал о том, что, скорее всего, больше никого из них никогда не увидит. Отца и Ричарда — точно не увидит, и маму тоже, и Бертрана, и девочек… И он никогда не подозревал, что даже думать об этом может быть так больно.

«Я как будто верил, что вот вернусь — и они тоже вернутся, — подумал он, проводя ладонью по мокрому лицу. — И всё вернётся, всё станет, как было. О Гвидре, о чём я только думал?»

Он сглотнул слёзы и, прерывисто вздохнув, повернулся. Дневной свет выхватил из темноты углы комнаты, и Адриан увидел, что на комоде лежит одежда. Он вздрогнул, только теперь заметив, что раздет почти донага — на нём была только ночная сорочка. Он не помнил, кто и когда его переодел. Он вообще ничего не помнил, не знал даже, какой сегодня день. Адриан взглянул на дверь. Вряд ли стоило тешить себя иллюзиями, но он всё же попытался. Заперто, конечно. Он обречённо подёргал ручку и снова посмотрел на одежду. Что-то в ней его смущало. Он заставил себя сдвинуться с места и, подойдя ближе, взял в руки то, что лежало на комоде.

Это был очень добротный, отлично сшитый костюм — точно по его мерке. Белоснежная батистовая сорочка, куртка и брюки из красной замши, тёмно-красный плащ, отделанный белым кроличьим мехом, перчатки и пояс из белой кожи, небольшая шапочка с залихватски загнутыми полями и белым пером. И лоснящиеся, до блеска начищенные сапоги из кожи винного цвета на полу.

Хороший крой. Дорогие ткани. Цвета его клана.