Вельяминовы. За горизонт. Книга 2 - Нелли Шульман

Потолок вздрогнул, на Мишеля посыпалась труха. Лампочка, затрещав, ярко вспыхнула, осколки стекла разлетелись в стороны. Из-за двери подвала прогремели выстрелы.

Дама, покинувшая самолет местных авиалиний, приземлившийся в аэропорту Параны, носила юбку хаки с кожаным ремнем и полувоенный жакет оливкового цвета с рядом медных пуговиц. На плече у нее висела холщовая сумка, с вышитой эмблемой, белой лилией. Такой же значок она носила на лацкане куртки. В кармане сумки лежал потрепанный католический молитвенник.

Ранним утром, проходя пограничный контроль в Буэнос-Айресе, дама предъявила британский паспорт, на имя Марии Магдалены О’Коннор, уроженки Лондона. Офицер поинтересовался целью визита, дама вытащила на свет отпечатанную на машинке бумагу. Католическое общество содействия целомудрию и божественной натуре брака «Белая лилия» командировало сестру О’Коннор в Аргентину, для подготовки к открытию первого дома «Белой лилии», в столице страны:

– Монахиня, а разгуливает в светской одежде, с непокрытой головой… – бронзовые волосы дама стянула в скромный хвостик, – наверное у них в ордене так можно… – пограничник краем уха слышал о «Белой лилии». В его приходской церкви хранился засушенный, привезенный в Аргентину до войны цветок, символ непорочного сожительства святых Елизаветы и Виллема Бельгийских. Он спросил, навещала ли сестра Мон-Сен-Мартен, оплот католической веры. Мария Магдалена благочестиво перекрестилась:

– Разумеется, сеньор, – она говорила на отличном испанском языке, – храм Иоанна Крестителя восстановили, к гробницам святых не оскудевает очередь паломников… – отпустив даму, пограничник понял причину своего беспокойства:

– Она сказала, что в первый раз в стране, но я уловил в ее разговоре местные интонации. Должно быть, я ослышался… – всю дорогу до Буэнос-Айреса в кресле лайнера «Эр Франс» Марта шевелила губами. Сосед, аргентинец, уважительно косился на ее молитвенник:

– Он думает, что я набожная женщина, – усмехнулась Марта, – однако я репетирую правильный акцент… – еще в первый послевоенный визит в Буэнос-Айрес, Марта поняла, что, оказавшись в городе, она невольно начинает говорить так, как в детстве:

– В конце концов, я, действительно, портеньо, – вздохнула она, – мама и Янсон привезли меня в Аргентину, когда я едва встала на ноги. Я здесь выросла, ходила в школу, ясно, что я переняла местный акцент… – мать по телефону велела ей быть осторожной:

– Я ожидала какой-нибудь такой… – Марта услышала щелчок зажигалки, – инициативы со стороны Моссада. Они хорошо помнят, что до войны и в начале войны мировое сообщество и пальцем не пошевелило, чтобы спасти евреев. Они не ожидают, что сейчас кому-то, кроме Израиля, может понадобиться Эйхман… – Марта помолчала:

– И Максимилиан. Но, мама, Авраам с Мишелем в стране с частным визитом, к Моссаду они отношения не имеют… – мать подытожила:

– Вот именно. Спасать их Моссад тоже не собирается. Хорошо, что Шмуэль наплевал на секретность дела и позвонил тебе… – Марта желчно отозвалась:

– Коротышка, видимо, считает, что я могла выхватить Эйхмана у него из-под носа и отвезти в Европу, где он миновал бы суд, воспользовавшись какой-нибудь юридической тонкостью… – то же самое Марте сказал и Волк. Взвесив на руке папку с ее бумагами, он заметил:

– Комар носа не подточит. Ладно британский паспорт, ты сама себе его сработала, – муж коротко улыбнулся, – но документы от Монаха вы получили как раз вовремя… – Марта встретила в Хитроу лайнер Сабены, доставивший в Лондон нужные справки и рекомендательные письма:

– Эмиль действительно молодец… – она рассматривала свое отражение в мутном зеркале дамского туалета, в аэропорту, – Лада на сносях, ей рожать со дня на день, однако все документы он подготовил за сутки, даже меньше того… – будущего ребенка они с Гольдбергом не обсуждали. Марта знала, кто настоящий отец малыша:

– Однако ни он сам, ни мальчик или девочка, никогда ничего не узнают, – подумала она, – нельзя рисковать ребенком, нельзя ставить под удар Эмиля. Он благородный человек, он помог Ладе, и всегда останется рядом с ней… – сейчас Марте надо было думать не о семейных делах. Пальцы пробежались по тайному карману, искусно вшитому в подкладку сумки:

– То есть именно о них. Надо думать, как спасти пана Войтека и месье Маляра… – Волк сам хотел поехать в Аргентину, но Марта заметила:

– Ты обещал, что больше никаких вояжей не случится. Нашей банде… – так они называли детей, – нужен присмотр, учитывая, что Густи готовится к отъезду… – леди Кроу получила назначение в Западный Берлин. Официально она отправлялась в Германию по студенческому обмену, для совершенствования языка:

– Теперь открытки от Теодора-Генриха будут приходить вовремя, – пожелала Марта, – хотя в этом нет вины нашей почты. В ГДР каждая открытка подвергается перлюстрации перед отправлением… – автомеханик Генрих Рабе аккуратно писал приятелям в Западный Берлин:

– Он кандидат в члены комсомола, начал изучать русский язык, то есть продолжил, – Марта усмехнулась. Теодор-Генрих не мог шифровать открытки из соображений безопасности, но из его весточек Марта понимала, что интерес Штази к старшему сыну не пропал:

– Они могут предложить ему работу в службе госбезопасности, – поняла Марта, – ладно, Теодор-Генрих отвертится от столь почетной обязанности. Но, людям, связанным со Штази, легче поехать в СССР… – Марта оборвала себя:

– Не думай о нем, или о сестре Каритас, – из намеков сына было ясно, что монахиня жива, – думай об операции. Волк обо всем позаботится, в Лондоне, а тебе надо заняться делом… – начальство на Набережной знало, зачем Марта отправилась в Аргентину:

– Но мой вояж тоже считается неофициальным. Вряд ли сюда пошлют кого-то мне на подмогу… – выйдя из туалета, бросив взгляд на пустынный зал, она едва заметно кивнула Шмуэлю, торчащему у окошка багажного отделения:

– В самолете мы сели на разные места, делая вид, что не знаем друг друга. Так безопаснее, страна еще кишит беглыми нацистами… – очутившись за высокими дверями зала, Марта закурила. Сзади прогромыхали колеса, она услышала голос племянника:

– Все в порядке, тетя Марта, – он катил тележку, – ключи от машины мне выдали, осталось только заехать на склад за оружием… – Шмуэль добавил:

– Папа тоже здесь брал машину. Клерк его вспомнил по моему описанию… – Марта взяла свою сумку:

– По крайней мере, мы знаем, куда он мог направиться. В сельву, на север… – Шмуэль помялся:

– Тетя Марта, а вы умеете стрелять? То есть из охотничьего карабина… – Марта вздернула твердый подбородок:

– Умею, разумеется. Пошли, велела она племяннику, – время не ждет… – они скрылись среди рядов машин на стоянке аэропорта.

Спускаясь в подвал к месье Маляру, Максимилиан не захватил пистолет. На эстансии Клауса, как и в Швейцарии, он не разгуливал с оружием:

– Я чувствую себя в полной безопасности, – замечал Феникс, – у меня вышколенная охрана. Да и вообще, – добавлял он, – кому придет в голову на меня покушаться? Я уважаемый делец, гражданин Лихтенштейна, нейтральной страны… – с Клаусом Барбье они обсуждали недавно появившуюся практику захвата заложников:

– Нет ничего нового под солнцем, – усмехнулся Максимилиан, – только гангстеры в Америке делали это ради денег, а левые и наши арабские друзья ради идеи. Военное время прошло, выросло новое поколение. Для нас расстрел тысячи, или ста тысяч, или миллиона, – он повел рукой, – ничего не значит, а для них убийство даже одного заложника, повод для газетных истерик… – недавно парагвайские партизаны повесили в сельве хозяина одной из тамошних эстансий:

– Он якобы расправлялся с индейцами, – зевнул Максимилиан, – бедняга попался под горячую руку какой-то банде. Однако смотри, – велел он Барбье, – как надо работать с прессой… – он кинул на мраморный стол газету из Асунсьона:

– Либо с хозяином эстансии путешествовал фотограф, – рассмеялся Барбье, – либо бандиты озаботились снимками… – Максимилиан кивнул:

– Скорее всего, второе. И не только снимками, но и отправкой материала в газету. Пресса всегда падка на трупы, для бандитов это хорошая реклама, как выражаются в США… – журналист распространялся о необходимости раз и навсегда расправиться с партизанскими отрядами:

– Они воюют с коммунистическими инструкторами, присланными из СССР и с Кубы, – писали в статье, – надо выжечь каленым железом влияние левых идей в нашей стране… – фамилия у журналиста была испанской, но Макс не сомневался, что автор