Анж Питу - Александр Дюма

— Я в них не участвовал, наоборот, нас с господином Бийо чуть не задушили, когда мы пытались вступиться за господина Бертье.

— О, мой добрый отец, мой храбрый отец! Я узнаю его, — пылко вскричала Катрин.

— Мой достойный муж! — сказала мамаша Бийо со слезами на глазах. — Так что же он сделал?

Питу рассказал об ужасной сцене, которая произошла на Гревской площади, об отчаянии Бийо и его желании вернуться в Виллер-Котре.

— Тогда отчего же он не вернулся? — спросила Катрин тоном, глубоко взволновавшим сердце Питу, тоном страшных предсказаний, которыми умели потрясать сердца людей древние прорицатели.

Мамаша Бийо молитвенно сложила руки.

— Господин Жильбер не пустил, — ответил Питу.

— Господин Жильбер, что же, хочет, чтобы моего мужа убили? — зарыдала г-жа Бийо.

— Он хочет разорить дом моего отца? — прибавила Катрин так же мрачно.

— О нет! — произнес Питу. — Господин Бийо и господин Жильбер уговорились, что господин Бийо ненадолго задержится в Париже, чтобы закончить революцию.

— Сами, вдвоем? — удивилась мамаша Бийо.

— Нет, вместе с господином де Лафайетом и господином Байи.

— Ах! — с восхищением произнесла фермерша. — Раз он с господином де Лафайетом и с господином Байи…

— Когда он думает вернуться? — спросила Катрин.

— О, этого я не знаю, мадемуазель.

— А ты, Питу, как же ты вернулся?

— Я привел к аббату Фортье Себастьена Жильбера и пришел сюда, чтобы передать наказы господина Бийо.

Проговорив эти слова, Питу встал с достоинством дипломата; работники, может быть, и не поняли его, но хозяева поняли сразу.

Мамаша Бийо тоже встала и отослала всех.

Катрин осталась сидеть и пыталась прочесть мысли Питу прежде, чем слова слетят с его уст.

«Что-то он сейчас скажет?» — гадала она.

XXXII

ГОСПОЖА БИЙО СЛАГАЕТ С СЕБЯ ПОЛНОМОЧИЯ

Обе женщины приготовились внимательно выслушать волю почтенного отца семейства. Питу понимал, что перед ним задача не из легких: он видел, как мамаша Бийо и Катрин трудятся бок о бок; он знал властолюбивый характер одной и независимый нрав другой.

Катрин, такая мягкая, такая работящая, такая добрая девушка, благодаря всем этим достоинствам пользовалась на ферме огромным влиянием; а что такое властность, если не упорное нежелание подчиняться?

Питу понимал, какое удовольствие его слова доставят девушке и какое огорчение причинят ее матери.

Ему казалось несправедливым, нелепым отодвигать мамашу Бийо на второй план. Это ставило Катрин намного выше Питу, что в теперешних обстоятельствах было нашему герою совершенно ни к чему.

Но он прибыл на ферму как гомеровский вестник: он олицетворял уста, память, но не ум. Питу начал так:

— Госпожа Бийо, господин Бийо хотел, чтобы вы поменьше волновались.

— Как это? — удивилась добрая женщина.

— Что значит волноваться? — спросила юная Катрин.

— Это значит, — ответил Питу, — что распоряжаться такой фермой, как ваша, нелегко: много забот и хлопот…

— Ну и что?

— Платежи…

— Ну и что?

— Пахота…

— Дальше?

— Сбор урожая…

— А кто спорит?

— Конечно, никто, госпожа Бийо; но ведь чтобы продавать зерно, надо ездить на торги.

— У меня есть лошадь.

— Надо уметь торговаться.

— О, я за словом в карман не полезу.

— А пахать землю!

— Разве я не привыкла за всем присматривать?

— А собирать урожай! Это совсем другое дело: надо накормить работников, надо помочь возчикам…

— Ради блага моего мужа я готова на все! — воскликнула славная женщина.

— Но, госпожа Бийо, в конце концов…

— Что в конце концов?

— Столько работы… в ваши лета…

— Ах! — воскликнула матушка Бийо, глядя на Питу искоса.

— Помогите же мне, мадемуазель Катрин, — взмолился бедный малый, видя, что положение осложняется и силы его на исходе.

— Но я не знаю, чем могу вам помочь, — сказала Катрин.

— Так вот, — набрался храбрости Питу. — Господин Бийо решил не взваливать все эти заботы на госпожу Бийо.

— А на кого же? — прервала она, трепеща разом от почтения и изумления.

— Он поручает распоряжаться на ферме человеку, который покрепче, чем вы, и который близок вам и ему. Он передает бразды правления мадемуазель Катрин.

— Моя дочь будет заправлять в доме! — воскликнула старая мать с недоверием и неизъяснимой ревностью.

— Под вашим надзором, матушка, — поспешила сказать девушка, заливаясь краской.

— Нет, нет, — настаивал Питу: раз начав, он решил договорить до конца, — нет, я должен выполнить поручение в точности; на время своего отсутствия господин Бийо передает всю власть в доме и в поле мадемуазель Катрин.

Каждое из этих правдивых слов больно ранило хозяйку в самое сердце; но в этой женщине было столько доброты, что — вместо жгучей ревности и сильной ярости — весть об умалении ее роли вызвала в ней еще большую покорность, большее смирение, большую веру в непогрешимость мужа.

Разве мог Бийо ошибаться? Разве можно было ослушаться Бийо?

Выдвинув эти два довода против себя самой, славная женщина прекратила всякое сопротивление.

Она посмотрела на Катрин, но увидела в ее глазах лишь скромность, доверчивость, желание не ошибиться, неизменную дочернюю любовь и почтение. Матушка Бийо окончательно смирилась.

— Господин Бийо прав, — сказала она. — Катрин молода; у нее светлая голова, и она к тому же упряма.

— Это уж конечно, — подхватил Питу, уверенный, что льстит самолюбию Катрин, в то время как на самом деле это больше походило на насмешку.

— Катрин, — продолжала матушка Бийо, — вольготнее чувствует себя на дорогах; ей легче, чем мне, целый день бегать за пахарями. Она выгоднее продаст; она дешевле купит. Она сумеет добиться беспрекословного подчинения, моя девочка!

Катрин улыбнулась.

— Ну что ж, — продолжала г-жа Бийо, громко вздыхая, — теперь Катрин будет бегать по полям! Теперь она станет распоряжаться деньгами! Теперь она будет носиться с утра до ночи! Теперь моя дочка превратится в мальчишку!..

Питу поспешил успокоить ее:

— Не беспокойтесь за мадемуазель Катрин. Я здесь и буду всюду ее сопровождать.

Это любезное предложение, на которое Анж возлагал такие большие надежды, было встречено столь странным взглядом Катрин, что он осекся.

Девушка покраснела, но совсем не так, как женщина, которой польстили: лицо ее покрылось красными пятнами, которые, в сочетании с бледностью, выдавали два движения души — обличали разом и гнев и нетерпение, желание говорить и необходимость молчать.