Цири (сборник) - Анджей Сапковский

Ну, Бореас Мун вынюхивал, Дакре Силифант и Оль Харшейм занимались подкупами, Тиль Эхрад – эльфьей магией, а я учуивала и слушала мысли, но это мало что дало. Вроде бы узнали мы, что Бонарт выехал из города южными воротами. А прежде чем выехать…

Был в Клармоне храмик, маленький такой, лиственничный… Рядом с южными воротами, у торговой площадки. Перед отъездом из Клармона Бонарт истязал Фальку арапником. На глазах у всех, в том числе и у жрецов, на той площадке у храмика… Выкрикивал, что покажет ей, кто тут ее господин и повелитель. Что сейчас он ее батогом поучит, как хочет, а то и насмерть заучит, потому как никто за нее не встанет, никто не заступится – ни люди, ни боги».

Младшая Скарра выглядывала в оконце, уцепившись за решетку. Старшая выедала кашу из миски. Петюх взял табурет, лег и укрылся одеялом.

Из кордегардии доносился звон, перекликались стражи на стенах.

Веда повернулась лицом к стене.

«Спустя несколько дней мы встретились, – подумала она. – Я и Бонарт. Лицом к лицу. Я смотрела в его нечеловечески рыбьи глаза, думая только об одном – как он ту девушку избивал. И в мысли ему заглянула… На мгновение. И было это так, словно сунула голову в разрытую могилу…

Было это в Эквинокций.

А днем раньше, двадцать второго сентября, я сообразила, что промеж нас втерся невидимка».

Стефан Скеллен, имперский коронер, выслушал не перебивая. Но Веда видела, как у него изменяется лицо.

– Повтори, Сельборн, – процедил он. – Повтори, ибо я ушам своим не верю.

– Осторожнее, господин коронер, – проворчала она. – Прикидывайтесь злым… Так, словно бы я к вам с просьбой, а вы не разрешаете… Для видимости, значит. Я не ошибаюсь, я уверена. Уже два дня, как ошивается при нас какой-то невидимка. Невидимый шпион.

Филин – у него этого не отнимешь – был умен, улавливал влет.

– Нет, Сельборн, не разрешаю! – сказал он громко, не сдержав актерского пафоса и в тоне, и в мимике. – Дисциплина обязательна для всех. Никаких исключений. Я согласия не даю!

– Но хотя бы соблаговолите выслушать, господин коронер. – У Веды не было таланта Филина, она не смогла скрыть неестественности в голосе, но в разыгрываемой сценке натянутость и обеспокоенность просительницы были оправданны. – Соблаговолите хотя бы выслушать…

– Говори, Сельборн. Только кратко и четко.

– Он шпионит за нами два дня, – пробурчала она, делая вид, что смиренно излагает свои соображения. – С самого Клармона. Едет за нами тайно, а на биваках приходит невидимый, крутится меж людей, слушает.

– Слушает, шпик чертов. – Скеллену не требовалось притворяться суровым и разгневанным, в его голосе прямо-таки вибрировало бешенство. – Как ты его обнаружила?

– Когда вы позавчера перед корчмой отдавали приказы господину Силифанту, кот, что на лавке спал, зашипел и уши прижал. Это показалось мне подозрительным, потому что никого в той стороне не было… А потом я что-то вычуяла, вроде бы мысль, чужую мысль, и волю. Обычно-то для меня такая чужая мысль, господин коронер, это как будто кто-то крикнул громко… Ну, начала я чуять, крепко, вдвойне, и вычуяла его.

– Ты можешь его почуять всегда?

– Нет, не всегда. У него какая-то магическая защита. Я чую его только очень близко, да и то не всякий раз. Поэтому надо притворяться, потому как неизвестно, не кроется ли он аккурат поблизости.

– Только б не спугнуть, – процедил Филин. – Только б не спугнуть. Он мне нужен живым, Сельборн. Что предлагаешь?

– Заставить его ошибиться.

– Ошибиться?

– Тише, господин коронер.

– Но… а, не важно. Хорошо. Даю тебе полную свободу.

– Завтра сделайте так, чтобы мы остановились в какой-нибудь деревушке. Остальное – мое дело. А теперь для видимости отругайте меня как следует, и я уйду.

– Не могу я отругать, – улыбнулся он ей глазами и слегка подмигнул, немедленно сделав мину грозного начальника. – Я доволен вами, госпожа Сельборн.

«Он сказал – госпожа. Госпожа Сельборн. Как офицеру».

Скеллен снова подмигнул, одновременно махнул рукой.

– Нет! В просьбе отказываю! Кругом, марш!

– Слушаюсь, господин коронер.

Скеллен прекрасно сыграл свою роль.

На следующий день, ближе к вечеру, Скеллен объявил постой в деревушке у реки Леты. Деревня была богатая. Обнесена частоколом, въезжали в нее через изящные вращающиеся ворота из свежих сосновых бревен. Называлась деревня Говорог, а название это пошло от маленькой часовенки, в которой стояла сплетенная из соломы куколка, изображающая единорога.

«Помню, – вспоминала Веда, – как мы хохотали над этим соломенным божком, а солтыс с важной миной объяснял, что покровительствующий селу священный говорог многие годы назад был золотым, потом стал серебряным, был медным, было несколько костяных вариантов и несколько из благородной древесины. Но их постоянно крали. Приезжали издалека, специально, чтобы своровать. Так что гораздо спокойнее, если говорог сделан из соломы.

Ну, расположились мы в селе лагерем. Скеллен, как было условлено, занял чистую светелку.

Спустя неполный час поймали мы невидимого шпика. Классически».

– Прошу подойти, – громко потребовал Филин. – Прошу подойти и глянуть на этот документ… Минутку? Что, все уже на месте? Чтобы не пришлось разъяснять дважды.

Оль Харшейм, который только что выпил из подойника немного разведенной кислым молоком сметаны, облизнул губы и испачканные сметаной усы, отставил сосуд, осмотрелся, подсчитал. Дакре Силифант. Нератин Цека. Тиль Эхрад. Жоанна Сельборн…

– Нет Дуффицея.

– Позвать.

– Крель! Дуффи Крель! К командиру на совещание! За важными приказами. Бегом!

Дуффицей Крель, задыхаясь, вбежал в комнату.

– Все на месте, господин коронер, – доложил Оль Харшейм.

– Не закрывайте окна. Чесноком тут несет, подохнуть можно. Двери тоже отворите, устройте сквозняк.

Бригден и Крель быстро отворили окна и дверь, Веда же в который раз удостоверилась, что из Филина получился бы шикарный актер.

– Прошу подойти, господа. Я получил от императора вот этот документ. Секретный и чрезвычайно важный. Прошу внимания…

– Давай! – взвизгнула Веда, одновременно высылая сильный направленный импульс, который по своему воздействию на органы чувств был равносилен близкому удару молнии.

Оль Харшейм и Дакре Силифант схватили подойники и одновременно плеснули разведенной сметаной в указанном Ведой направлении. Тиль Эхрад размахнулся спрятанным под столом ковшом муки. На полу комнаты материализовалась сметанно-мучная фигура, вначале бесформенная. Но Берт Бригден не зевал. Безошибочно оценив, где может быть голова еще не испеченного, но уже вывалянного в муке «жаворонка», он изо всей силы саданул по этому месту железной сковородой.

Потом все скопом накинулись на облепленного сметаной и мукой шпика, содрали с него шапку-невидимку, схватили за руки и ноги. Перевернув стол крышкой вниз, привязали конечности пойманного к ножкам стола. Стащили с него сапоги и онучи, одну из онучей засунули в распахнутый в крике рот.

Чтобы увенчать дело, Дуффицей Крель с размаху дал пойманному по ребрам, а остальные с удовольствием наблюдали за тем, как у шпиона глаза вылазят из орбит.

– Прекрасная работа, – похвалил Филин, который все это небывало короткое время не пошевелясь стоял со скрещенными на груди руками. – Браво! Поздравляю. Прежде всего вас, госпожа Сельборн.

«Черт побери, – подумала Веда. – Если так и дальше пойдет, я и взаправду могу стать офицером».

– Господин Бригден, – холодно сказал Стефан Скеллен, стоя над разведенными между ножками стола ногами пленника. – Пожалуйста, суньте железо в угли. Господин Эхрад, извольте присмотреть, чтобы вблизи светлицы не крутились дети.

Он наклонился, заглянул пленнику в глаза.

– Давненько же ты не показывался, Риенс. Я уж подумал, не приключилось ли с тобой какое-нибудь несчастье.

Ударил кордегардский колокол, сигнал смены вахты. Сестры Скарра мелодично храпели. Петюх чмокал сквозь сон, обнимая табуретку.

«Разыгрывал из себя бодрячка, – вспоминала Веда, – прикидывался храбрецом.

Риенс-то. Чародей Риенс, превращенный в свежеиспеченного «жаворонка» и привязанный к ножкам стола.

Изображал из себя храбреца, но никого не обманул, а меня-то и подавно. Филин предупреждал, что это чародей, поэтому я перемешивала ему мысли, чтобы он ни чародействовать, ни призывать магическую помощь не мог. Попутно читала его. Он защищал доступ, но как только учуял запах дыма от углей камина, в которых раскаляли железо, его магические защиты и блокады лопнули по всем швам словно старые штаны, а я могла читать его сколько угодно. Его мысли ничем не отличались от мыслей других людей, которых я читала в подобных ситуациях, людей, которых вот-вот начнут истязать. Мысли разбросанные, несобранные, полные страха и отчаяния. Мысли холодные, склизкие, мокрые и вонючие. Как внутренности трупа.