Работы разных лет: история литературы, критика, переводы - Дмитрий Петрович Бак

Природа, певшая вокруг.

Сержант Посаженников

За край родной, за полководца,

За жизнь он отдал жизнь свою.

Победа не дается даром,

А добывается в бою.

Что смерть? Нет смерти для героя,

Он только входит нам в сердца,

Он не уходит с поля боя,

Он будет с нами до конца,

Сказаньем станет и вернется

В родимый дом, в свою семью.

Победа не дается даром,

А добывается в бою.

Простились мы с его могилой.

Дымилась влажная земля,

И ранняя заря всходила

Из-за седого ковыля,

Летали птицы, и такое

Свеченье в лес проникло вдруг,

Как будто бы испить покоя

Дала ему из чистых рук

Сама природа, после боя

В слезах поющая вокруг.

Июль 1942

Я отомщу[605]

Он построен был с таким трудом,

Мой родной, гостеприимный дом.

И теперь я вижу сад во сне –

Яблоневый, белый по весне.

В этом доме ты со мной жила.

Ты была, как этот сад, светла.

Выходила утром на крыльцо,

Подымала милое лицо.

Снится мне – на волосы твои

Пчелы прилетали в забытьи.

И еще, когда глядела ввысь,

Над тобою ласточки вились,

Снится мне в траве твой узкий след.

Дома нет и сада тоже нет.

Вытоптана, выжжена трава.

Ты в плену. Ты в рабстве. Ты мертва.

Горло жжет мне жажда. Но всегда

Мне соленой кажется вода,

Как полынь – мне хлеб насущный мой,

Желт и черен небосвод дневной.

Всюду слышу я твой легкий шаг,

Только громче кровь шумит в ушах.

На золе твой узкий след ищу.

Я запомнил все. Я отомщу.

* * *

Он построен был с таким трудом,

Мой родной, гостеприимный дом.

И теперь я вижу сад во сне –

Яблоневый, белый по весне.

Снится мне – на волосы твои

Пчелы прилетали в забытьи,

А когда ты взглядывала ввысь,

Над тобою ласточки вились.

Вытоптана, выжжена трава.

Ты в плену, ты в рабстве, ты мертва.

Горло жжет мне жажда, но всегда

Мне соленой кажется вода,

Как полынь, мне хлеб насущный мой,

Желт и черен небосвод дневной.

Подойди ко мне – и штык в крови

Словом и крестом благослови.

1941

Слава полка[606]

Танки ходят под горою,

Нас немного – что ж такое?

Насмерть бейся, как герой:

Наше знамя полковое

Полыхает над горой.

Как насели немцы снова,

Дали мы друг другу слово

Ни на шаг не отойти.

И гвардейцам Кузнецова

Нет обратного пути.

Пуля вражеская ранит,

Бомба грянет, сердцу станет

Уж совсем невмоготу.

Тут солдат на знамя глянет

В голубую высоту.

Знамя там же, где и было,

И опять живая сила

Птицей вскинется в груди –

Не безвестная могила,

А победа впереди!

Славься, знамя полковое!

Небо русское, родное

Розовеет над горой.

Мы несем тебя из боя

С новой славой в новый бой.

* * *

Танки ходят под горою,

Самолет над головою,

Смерть – над выжженной травой.

Наше знамя полковое

Полыхает над горой.

Пуля вражеская ранит,

Бомба грянет, сердцу станет

Уж совсем невмоготу,

Тут солдат на знамя глянет

В голубую высоту.

Знамя там же, где и было,

И опять живая сила

Птицей вскинется в груди:

Может, вправду, не могила,

А победа впереди?

10 июля 1942

Высота 216, под Колодезями

VI. Переводы

Айрис Мердок[607] против бесстрастия[608]

От переводчика

Известная английская романистка, признанный «живой классик» представляется русскоязычному читателю в прежде неизвестном амплуа. Жанр предлагаемого текста обозначить нелегко: это и литературно-критическая статья, и философский трактат, и публицистическая реплика, обозначающая творческое и политическое кредо. Важно вовремя приостановить появление стандартной формулировки типа «многогранность таланта», «разнообразие проблематики» и т. д. Необходимо подчеркнуть: у творческого облика Айрис Мердок, по сути дела, только одна универсальная грань: поиск моральных критериев человеческого бытия.

Видимая свобода чередования различных идейных систем отсчета, стилистических манер сочетается у Мердок с этической нормативностью, стремлением дать образец должного, благого поступка. Сочетание раскованности и аскетизма мысли – важнейший парадокс для творчества Мердок, писателя и философа. В самом деле, в ее романах детективные фабульные ходы соседствуют с утонченными метафизическими контекстами, мотивы семейно-бытовых эпопей прошлого столетия – с отзвуками готического романа, в котором уравновешенность быта перечеркивалась властью магических сил. На первый взгляд незатейливые (однако весьма затейливо исполненные) истории под пером Мердок превращаются в интеллектуальные параболы современной жизни. Жизнеподобие на грани бескрылой подражательности то и дело переходит в собственную противоположность – в притчу на грани холодного («бесстрастного») конструирования.

В этой стилистической и идейной пестроте порою нелегко разглядеть истинную позицию Айрис Мердок, включенную в фундаментальную для двадцатого столетия полемику между эстетическими реформаторами и сторонниками традиционных художественных форм. Для Мердок аксиомой является все же приверженность литературной и культурной «почве», однако она избегает в своих романах демонстративной классичности, прямолинейного дидактизма. Для нее очевидно, что традиционная, «риторическая» парадигма культуры безвозвратно ушла в прошлое, поэтому любые каноны, императивы не могут быть выдвинуты безоговорочно, вне обосновывающей их рефлексии.

Мердок позволяет своим героям шаг за шагом пройти через все искушения современности. Ее романы – живая история соблазнов-новаций, которым подверглось искусство в ХХ столетии – от Т. Маринетти и Б. Брехта до А. Робб-Грийе и Р. Федермана. Художественное целое и целостный художественный характер более не даны писателю изначально. Их право на существование приходится постоянно доказывать, подтверждать, завоевывать – голословные прямые апелляции к реалистической очевидности романа и персонажа здесь бессильны.

Безальтернативный выбор для Мердок насильствен, этически недопустим. У нее иная задача: отстоять и обосновать необходимость этической нормы в эпоху тотальной эмансипации духа и тела, граничащей с вседозволенностью нигилизма и соблазном насилия. Сохранить нравственное отношение к ближнему, к