Романтика. Вампиры - Триша Телеп

Я счел ситуацию угрожающей, пока не сделал несколько снимков Кенделла с женой в дорогом городском заведении, где джаз был громким, а дела тихими. Синий Зал числился в списках уже десять лет, но деньги кое-что значат, а заведение принадлежало Вилли Гольдштейну. Если бы Гольдштейн не подкупил большинство городских полицейских, он бы давно сидел в Большом Синге.

Еще одно ночное свидание, и дама в зеленом сменила в моем кабинете мисс Дейл. Я разложил перед ней снимки и сказал, что Кенделл не изменник. Она вышла замуж за грязного не-скажу-чьего сына, но за дамочками он не увивается.

Зеленые глаза прищурились, и она подняла снимок компании в гостях у Гольдштейна: они — Кенделл с женой — и рыжий тип с крысиной мордочкой, не отстававший от Кенделла ни на шаг. Он не был охранником-тяжеловесом, его звали Вьюн Маллой, и он сидел на наркотиках как на троне, зато умел носить костюм и подносить Кенделлу зажигалку.

Миссис Кенделл отложила фото и улыбнулась мне. Потушила в пепельнице сигарету, и я еще раз взглянул на снимок. И заметил одну странность.

Помнится, я подумал, что для дамы, которая так любит зеленое, у нее ужасно красные губы. Я помнил, как тогда мелькнула белая икра в момент, когда она повернулась вслед за мужем, проходившим мимо бархатных шнуров в ресторан.

На черно-белом снимке были Кенделл, Маллой, толпа других типов и свободное место там, где полагалось быть даме в зеленом. Но самой Петиции Кенделл на снимке не было!

Она сидела за столом напротив меня. Дымок ее последней сигареты таял в воздухе. И что-то изменилось в ее лице под зеленой вуалеткой. Она бросилась на меня через стол, как голодная тигрица, и все потемнело…

— Вот он, — прошептала Дейл. — Рыжий.

И верно, это был Вьюн Маллой, по обыкновению в костюмной упаковке, вылезающий из нового блестящего «паккарда». В Синем Зале имелся широкий полотняный козырек для защиты от дождя, но рыжий поганец развернул зонт и протянул руку, помогая выйти даме, сидевшей на заднем сиденье. Целые мили белой ноги мелькнули в разрезе платья, когда она поднялась с сиденья, подобно мечте. Только она была не в зеленом, а в траурном платье цвета ночи. Красные губы казались рубцом на белом холсте лица. Я подумал, скоро ли люди заметят, что она спит день напролет; узнает ли кто-нибудь, что ее руки под атласными перчатками холодны как лед; и догадается ли, как булькал Артур Кенделл, когда она вонзила зубы ему в глотку?

Раз я его не убивал, остается один подозреваемый, не так ли?

Было холодно. Я лежал на полу и смотрел на стену перед собой. На стене висели железные орудия на длинных рукоятках. Это был сарай, прилегающий к саду с прудом, — надо же где-то хранить инвентарь: газонокосилку, лопаты и прочее.

— Сделаешь, как я сказала, — произнесла Петиция Кенделл.

— О господи! — проскулил Вьюн Маллой. — Господи Иисусе!

Потом перед глазами появилась изящная ножка в зеленой атласной лодочке. Я моргнул. Чувствовал себя так, словно попал под поезд: горло горело, глубоко вдохнуть не мог и даже скорчиться был не в состоянии. Руки связаны за спиной, а ноги напоминали свинцовые чушки. Она наклонилась, дама в зеленом. Хорошенькое личико испарилось — багровые пятна на губах были свежими, и она вытирала их белой-пребелой рукой. Другая рука потянулась в мою сторону, сгребла меня за ворот костюма и рубашки и подняла, словно я ничего не весил.

— Обязательно отруби голову, — сказала она. — Это очень важно! Иначе ничего больше не получишь.

Маллой взмок:

— Понял. Отрубить голову.

— Лопатой. Она вполне подойдет. — Она склонила голову к плечу, как кошка, рассматривающая пойманную мышь. — Отрубить голову очень важно, Эдуард.

Сумей я тогда открыть рот, сказал бы, что просить Вьюна Маллоя отрубить голову — все равно что уговаривать политика быть честным. Я знал этого типа: может, он и способен выстрелить человеку в спину, но брезгует раздавить таракана.

— Понял уже. — В поле зрения возник Маллой, с усиками, обвисшими от пота, как дохлая гусеница. Он поднял пистолет, удобный маленький «деррингер», и приставил его к моему лбу. — Может, вам лучше его отпустить? Вы запачкаетесь.

— Делай. — Петиция нетерпеливо встряхнула меня. Мои ноги болтались как кукольные. — Мне еще надо успеть в гости.

Когда я пришел с войны, какой-то тип спросил меня, что там было хуже всего. Я тогда ответил, что проклятая армейская жрачка. Но в действительности на войне хуже всего то, что в дыму и хаосе не знаешь, откуда прилетит следующая пуля. Еще страшнее — точно знать откуда, когда ствол приставлен к голове, а из раздавленной пересохшей гортани вырывается еле слышное «не-не-не».

Мир взорвался.

— Подожди, пока я не заверну за угол, — сказал я, вернув ей папку. — И поезжай домой, несгибаемая дама Дейл.

— Ради Христа… — Она сползла пониже в кресле, словно боялась, чтобы кто-то нас не увидел. — Зови меня Софи, Джек. Сколько я на тебя работаю?

— Три года. Держишь меня в руках, а заодно и контору на плаву.

— Я заслужила прибавку.

Ее пульс снова зачастил, как у кролика, и жажда вернулась. В горле чувствовалась горечь, как после ужасного похмелья. Жажда пахла ею, «Шанелью», и мягкостью, и приготовленным ею бифштексом. Мои пальцы шевелились, норовя преодолеть расстояние между нами и вцепиться в ее платье. Милое голубое платьице, с высоким воротом и облегающей талией. Она в нем хорошо выглядела.

Никогда раньше не замечал, как отдыхает глаз на мисс Дейл. Да, я не очень наблюдателен…

— Иди домой, Софи. — Вылезшие клыки мешали говорить. Софи… Я впервые произнес ее имя, и то скомкал. — Ты — куколка! Ты просто куколка!

— Что ты будешь делать? — Прежде она никогда не задавала такого вопроса. Спрашивала: «Куда вы задевали ту папку», «Не подать ли кофе?» и «Что сказать Бойлстону, когда он позвонит насчет ренты?» А об этом никогда не спрашивала.

— Собираюсь закрыть дело Кенделлов.

Я вылез из машины и, тихо прикрыв за собой дверцу, пошел по улице. Как я и велел, она дождалась, пока я не зайду за угол. Потом мотор «форда» заурчал и машина отъехала. Я услышал шум машины, но настоящее облегчение испытал, когда вдали затих ее пульс.

И почти сразу услышал чей-то еще. Барабаны со всех сторон, а во мне жажда прожигает дыру, и дождь льет на непокрытую голову. Я поднял ворот, помечтал о бутылке виски и направился в Чайна-таун[18], где можно найти все. Чего там только не едят, а у меня там были друзья. Удивительно все-таки, как человек, который не моргнув глазом выслушивает просьбу спрятать труп или ком испачканной кровью одежды, странно смотрит на тебя, если ты просишь раздобыть… кровь.