Русская революция. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Говоря о последних, британский офицер Х. Уильямсон отмечал, что «колоссальные финансовые проблемы белых властей никогда не уменьшались, так что напечатанные бумажные деньги хотя и приятно выглядели, да и ободряюще похрустывали, девальвировались так стремительно, что ходила поговорка, что Деникину не хватает сил, чтобы крутить ручку печатного станка с достаточной скоростью»[2653]. «Падение рубля…, — подтверждал член деникинского «правительства» видный кадет К. Соколов, — шло быстрее всякого увеличения окладов…, рубль катастрофически падал»[2654].
Стремительное падение эффективности эмиссионного финансирования, наряду с полным провалом мобилизации финансовой системы, прямо и непосредственно ставило вопрос об источниках покрытия государственных расходов. На них прямо и непосредственно указывал один из ведущих членов деникинского «правительства» профессор права кадет К. Соколов: «Без всякого преувеличения можно сказать, что мы обрекали их (местных чиновников) на выбор между героическим голоданием и денежными злоупотреблениями. Если взятки и хищения так развились на Юге России, то одной из причин тому являлась именно наша система «голодных» окладов»[2655]. Что касается армии, то там, отмечал К. Соколов, ««реализация военной добычи» была главным, если не единственным источником средств Добровольческой армии», ««реалдобъ» представлял собою ни что иное, как самый откровенный грабеж…, ставший в Армии бытовым явлением»[2656].
Помощник Деникина ген. А. Лукомский находил причины этого явления в собственной порочности и неспособности «белых» организовать нормальное снабжение армии, поэтому «войсковым частям приходилось прибегать к реквизициям. Захваченное ими у населения имущество считалось военной добычей, и после пополнения собственных запасов посылалось в тыл для товарообмена, причем лица, этим занимавшиеся, конечно, старались обогатиться сами»[2657]. «За гранью, где кончаются «военная добыча» и «реквизиция», открывается, — признавал сам Деникин, — мрачная бездна морального падения: насилия и грабежа. Она пронеслась по Северному Кавказу, по всему Югу, по всему российскому театру гражданской войны»[2658].
«В тылу деникинских армий, — подтверждал плк. Р. Раупах, — царила безудержная вакханалия наживы и карьеризма. Массы спекулянтов и темных дельцов грабили и продавали все, что можно. Достаточно сказать, что англичане вынуждены были сами развозить обмундирование и другие предметы в наши войсковые части, чтобы они не были раскрадены и распроданы по дороге. Общественность относилась к этим хищениям не только безразлично, но именно в ней-то они встречали самое покровительственное отношение»[2659].
«Мы посылали вслед за армиями генералов, облеченных чрезвычайными полномочиями, с комиссиями для разбора на месте совершаемых войсками преступлений. Мы… отдавали приказы о борьбе с насилиями и грабежами, обиранием пленных и так далее. Но эти законы и приказы встречали иной раз упорное сопротивление среды… Надо было рубить с голов, — сокрушался Деникин, — а мы били по хвостам…»[2660]. Причину этого явления объяснял характерный пример с ген. А. Шкуро, который допускал такой грабеж населения, что повлек за собой целый ряд восстаний, и когда от Деникина потребовали борьбы с этим злом, он ответил: «Бороться — но первый, кого я должен повесить, — это ген. Шкуро. Вы согласны на это?» Последовало общее молчание, и вопрос был снят с очереди[2661].
«В дни наших неудач все ищут причины, поколебавшие фронт. Правые видят их в недостаточно твердом проведении своей программы; левые — в реакционности правительства; одни — в самостийных устремлениях; другие — в нетерпимости к новым «государственным образованиям»; третьи — в главном командовании. И все, — отмечал в 1920 г. Деникин, — в грабежах и бесчинствах войск, даже те, кто толкал их на это, заменяя недостаток патриотизма жаждой наживы»[2662]. Итог этим тенденциям подводил наследник Деникина на посту главнокомандующего П. Врангель: «Армия, воспитанная на произволе, грабежах и пьянстве, ведомая начальниками, примером своим развращающими войска, — такая армия не могла создать Россию…»[2663].
Вот, например, как описывал «белую» контрибуцию В. Шульгин: «Деревне за убийство приказано было доставить к одиннадцати часам утра «контрибуцию» — столько-то, коров и т. д. Контрибуция не явилась, и ровно в одиннадцать открылась бомбардировка… По всей деревне. По русскому народу, за который мы же умираем…», «на деревню наложить контрибуцию! Весело вскакивает на лошадей конвой командира полка — лихие «лабинцы»… Мгновение, и рассыпались по деревне. И в ту же минуту со всех сторон подымается стон, рыдания, крики, жалобы, мольбы…»[2664]. В итоге, констатировал Шульгин: «белым», ««освободителям русского народа» нельзя оставаться в одиночку… Убивают»[2665].
Тыл Армии Юга разрушало не менее грозное явление, чем «реквизиции» на передовой. Говоря о нем, Деникин отмечал, что «спекуляция достигла размеров необычайных, захватывая в свой порочный круг людей самых разнообразных слоев, партий и профессий: кооператора, социал-демократа, офицера, даму общества, художника и лидера политической организации…»[2666]. «Не только в «народе», но и в «обществе» находили легкий сбыт расхищаемые запасы обмундирования… Казнокрадство, хищения, взяточничество стали явлениями обычными. Традиции беззакония пронизывали народную жизнь, вызывая появление множества авантюристов, самозванцев — крупных и мелких… В городах шел разврат, разгул, пьянство и кутежи, в которые очертя голову бросалось офицерство, приезжавшее с фронта… Шел пир во время чумы, возбуждая злобу или отвращение в сторонних зрителях…»[2667].
Пример, тому давала Одесса, где процветала «спекуляция продуктами первой необходимости, страшно взвинтившая рыночные цены. Виновниками этого обстоятельства, — по словам бывшего начальника петроградского охранного отделения К. Глобачева, — были старые спекулянты еще Великой войны…, которые фактически были экономическими диктаторами Одессы того времени»[2668].
В Крыму, вспоминал Г. Раковский, «озлобленно преследовались и кооперативы, которые являлись могущественными конкурентами крымским хищникам-спекулянтам, в числе которых были и лица, занимавшие высокие административные посты, вплоть до министерских. Крымские кооперативы, в конце концов, подверглись жесточайшему разгрому под тем предлогом, что у них существует, мол, связь с советскими кооперативными организациями»[2669].
«Спекулировавшая интеллигенция, вместе с жадной и своекорыстной буржуазией наживала, — отмечал Р. Раупах, — сумасшедшие деньги и на глазах у всех прожигала их в игорных домах, ресторанах и разного рода притонах»[2670]. «Прекрасные дамы в сногсшибательных туалетах, — вспоминал писатель И. Наживин, — полковники генерального штаба, черномазые восточные люди, шустрые евреи, совсем молодые люди, несомненно, призывного возраста, чиновники, вернувшиеся помещики — все это спекулировало на дамских чулках, на валюте, на спичках, на пуговицах, на хинине, на всем, что угодно, жадно, лихорадочно, отвратительно. В переполненных кабаках пропивались бешеные деньги, и тут же, рядом с разодетыми барышнями с бриллиантами в ушах, сидели больные, раненые и изможденные офицеры и пили холодный поддельный чай»
