Сталин. По ту сторону добра и зла - Александр Ушаков

Но... все было напрасно, и, поскольку Германия, куда намеревались выслать поначалу Троцкого, категорически отказалась принять столь одиозную фигуру, Лев Давидович отправился в Турцию. В советском консульстве Троцкому вручили полторы тысячи долларов, и он отбыл на один из Принцевых островов. И Льву Давидовичу оставалось только грустно усмехнуться: именно на эти самые острова ссылали неугодных византийским императорам соперников.

На островах Троцкий проживет 53 месяца, и с помощью сына восстановит связь с «большой землей». Он будет получать целые мешки корреспонденции, а его дом станет местом настоящего паломничества. Порою в нем будет проживать по нескольку десятков человек.

Нуждаться он ни в чем не будет: многие западные газеты горели желанием заполучить его статью по тому или иному вопросу об СССР. Что принесет ему немалые гонорары. Ну и, конечно, он свяжется со своими единомышленниками в СССР и будет давать им советы и всевозможные рекомендации.

Летом 1929 года Троцкого посетит печально известный Яков Блюмкин, который в июле 1918-го убил немецкого посла Мирбаха. В свое время Троцкий спас ему жизнь, и Блюмкин навсегда останется его верным сторонником. Они проговорят более четырех часов. «Когда эта личная часть беседы была окончена, — напишет в своих показаниях Блюмкин после ареста, — Троцкий направил нашу беседу на политические рельсы. Он не занимался сколько-нибудь полным изложением своего политического настроения, очевидно полагая, что я достаточно о нем осведомлен. Прежде всего я услышал от него совершенно ясную точку зрения на возможность падения советского режима не как на отдаленную перспективу, а как на возможность ближайших месяцев. Помню его дословное выражение: «Раньше волна шла вверх, а теперь она идет вниз, стремительно вниз».

Блюмкин скажет и о том, что высылка Троцкого из СССР является признаком скорого краха сталинской диктатуры. «Не пройдет трех-четырех месяцев, — передал он слова Троцкого, — как большевики пригласят меня выступить с докладом на тему «Что делать?» И задачу оппозиции он видел в том, чтобы найти среди членов партии таких людей, которые бы в силу своих убеждений и способностей смогли бы сплотить левые элементы пролетариата. Для чего, конечно же, надо было создать мощную и хорошо законспирированную организацию.

Во время встречи с Блюмкиным Троцкий уделит большое внимание способам конспиративной связи с оппозиционерами в СССР, и в итоге решит, что сам Блюмкин будет поддерживать связь с Львом Давидовичем через его сына. Он же и передаст ему директиву Троцкого оппозиционерам: любым способом наладить с ним связь. Из всех активных оппозиционеров Блюмкин знал лучше других Карла Радека, который и сдаст его чекистам. Ну а все остальное будет уже делом техники. Сталин прикажет Ягоде установить слежку за Блюмкиным, его арестуют и приговорят к расстрелу.

Трудно сказать, правда или нет, но поговаривали, что через Я.С. Агранова Сталин попытался выяснить давно интересовавший его вопрос об участии Блюмкина в покушении на Мирбаха. Да и как иначе можно объяснить тот удивительный факт, что сам Блюмкин не только уцелел (при аресте его не узнают и дадут уйти), но и был снова принят на работу в ЧК. И в самом деле! Человек намеревался сорвать брестский мир и... вышел сухим из воды в то время, когда по всей Москве лилась кровь левых эсеров. А вот что поведал Агранову Блюмкин, если, конечно, поведал, так навсегда и осталось тайной...

Что же касается Троцкого, то 20 февраля 1932 года он сам, его жена, сын и дочь будут лишены советского гражданства. После долгих проволочек Троцкий получит разрешение на выезд во Францию, куда он и отправится 17 июля 1933 года. В конце концов, он окажется в Мексике, однако его «лучший друг» найдет его и там...

Но все это будет потом, а пока Бухарин наконец-то сошелся со Сталиным лицом к лицу. Случилось это на объединенном пленуме ЦК и ЦКК в апреле 1929 года. И основания у него для нападок на генсека имелись, поскольку все поправки правых к резолюции о пятилетке Сталин отверг. Не совсем понятно только, на что он надеялся. ЦК и ЦКК состояли сплошь из сталинистов, и у него не было ни единого шанса повернуть эту бюрократическую мощь в своем направлении. Тем более что среди сторонников самого Бухарина начался разброд, и первым его предал Рыков, который проголосовал за сталинский план развития народного хозяйства. За ним побежали от своего вождя и другие.

Тем не менее дискуссия на пленуме разгорелась, и Сталина снова обвинили в насильственном отборе зерна у крестьян. Особенно не давала правым покоя та самая «дань», с помощью которой генсек собирался развивать промышленность.

Сталин ответил, что выразился в переносном смысле. А когда Д. Розит, один из самых преданных сторонников Бухарина, словно не слыша Сталина, заметил, что никто еще не употреблял это слово по отношению к середняку,

тот ответил весьма своеобразно: «Много я видел на свете дубин, но такой еще не встречал!» И как тут не вспомнить Ленина и его выражение: «У нас, у большевиков, грубость обычное дело».

Еще раз напомнив о безжалостном ограблении крестьян и создании бюрократического государства, Бухарин остановился на провозглашенной Сталиным на июльском пленуме ЦК теории обострения классовой борьбы. «Эта странная теория, — говорил он, — возводит самый факт теперешнего обострения классовой борьбы в какой-то неизбежный закон нашего развития. По этой странной теории выходит, что чем дальше мы идем вперед в деле продвижения к социализму, тем больше трудностей набирается, тем больше обостряется классовая борьба, и у самых ворот социализма мы, очевидно, должны открыть Гражданскую войну, или подохнуть с голоду и лечь костьми».

По Сталину, закончил Николай Иванович, получается так, что классовая борьба разгорится ярче всего уже после того, как никаких классов в стране уже не будет. Обвинив Сталина и его приверженцев в «идейной капитуляции перед троцкизмом», Бухарин спросил Молотова:

— Ты помнишь, как на XV съезде партии ругал меня за лозунг «форсированного наступления на кулака»?

И после того как Вячеслав Михайлович пробурчал что-то нечленораздельное, обратился уже ко всем делегатам:

— А не кажется ли вам, что нынешний Молотов должен был бы исключить того Молотова из партии?

Но, увы, даже такие убийственные аргументы на аудиторию уже не действовали. Сидевших в зале уже мало волновало то, что говорил этот «оппортунист». И, конечно, все ждали выступления Сталина. И он оправдал надежды партийцев и, поведав им, по сути дела, о преступной «группе Бухарина, Томского и Рыкова», каждому из них воздал по заслугам.

Как выяснилось, «первый теоретик партии», если что и делал за всю свою жизнь, так только ошибался и писал совершеннейшую «чепуху». Ну а в свободное от написания этой самой «чепухи» время он «подпевал господам Милюковым и плелся в хвосте за врагами народа». Да и чего еще можно ожидать от человека, бросал в притихший зал Сталин, который совсем еще недавно состоял «в лучших учениках Троцкого»?

Касаясь непосредственно экономики, Сталин заметил, что партии нужен не просто союз с крестьянством, а союз с его бедняцкими и середняцкими массами, и подверг уничтожающей критике бухаринскую теорию «врастания кулачества в социализм»!

Затем Сталин остановился на «плане» Бухарина. В нем Николай Иванович предлагал «нормализацию» рынка с его свободной игрой цен и безостановочным повышением цен на хлеб, развитием индивидуального крестьянского хозяйства с соответствующим сокращением темпа роста колхозов и совхозов, исключение из практики любых чрезвычайных мер и ввоз хлеба.

При нехватке валюты Бухарин предлагал сократить ввоз оборудования для промышленности, что мгновенно замедлило бы и без того невысокие темпы ее развития. Главным же в реконструкции сельского хозяйства, по мнению Бухарина, являлось развитие индустриального крестьянского хозяйства.

Дав критическую оценку каждого пункта бухаринской программы, Сталин противопоставил ей план партии, в основе которого лежало перевооружение промышленности и сельского хозяйства, расширение образования колхозов, строительство машинно-тракторных станций в качестве средства для производственной смычки между индустрией и сельским хозяйством.

Ну и, конечно же, допускались «временные» чрезвычайные меры для изъятия у кулаков излишков хлеба, чтобы избежать экспорта хлеба и траты валюты. Ключ к реконструкции сельского хозяйства партия видела в «...быстром темпе развития... индустрии и, само собой разумеется, в развитии индустрии, металлургии, химии, машиностроения, тракторных заводов, заводов сельскохозяйственных машин...»

Безусловно, все это звучало на фоне бухаринского пессимизма красиво. Но, по большому счету, это были только слова. Никто из присутствовавших в зале, включая и самого Сталина, не мог отличить кулака от середняка. И дело было уже не в союзе с какими-то там массами, а в ярком выражении политики военного коммунизма, который Сталин проповедовал в обострившейся обстановке. Сталин был за эти меры, Бухарин — против. Вот и вся суть конфликта.