Джонатан Стрендж и мистер Норрелл - Сюзанна Кларк

После всего случившегося они ожидали увидеть нечто из ряда вон выходящее: например, мистера Стренджа, беседующего с демонами или осаждаемого видениями. Обычность картины несколько обескуражила их. Комната выглядела как всегда. Горело множество свечей, приветливо грела железная печка. Стрендж сидел за столом, склонившись над серебряным блюдом, из которого прямо ему в лицо бил яркий белый свет. Волшебник не поднял голову, даже не взглянул на вошедших. В углу мирно тикали часы. Как обычно, везде валялись книги, бумаги и прочие необходимые вещи. Стрендж провел кончиком пальца по поверхности воды, а потом дважды очень аккуратно дунул на нее. Повернувшись, что-то записал в блокноте.

— Стрендж, — окликнул доктор Грейстил.

Тот поднял голову. Он не выглядел таким безумным, как в прошлую ночь, однако в глазах сохранилось загнанное выражение. Долгим взглядом, словно не узнавая, смотрел волшебник на доктора.

— Грейстил, — наконец-то пробормотал он, — что вы здесь делаете?

— Да вот, пришел проведать вас. Беспокоюсь, видите ли.

Стрендж ничего не ответил и, снова повернувшись к серебряной чаше, совершил над ней несколько пассов. Однако результат явно его не удовлетворил. Волшебник взял стакан и налил в него немного воды, потом достал из нагрудного кармана крошечную бутылочку и аккуратно капнул в стакан две капли ее содержимого.

Доктор Грейстил внимательно за ним наблюдал. Этикетки на бутылочке не было, янтарного цвета жидкость могла оказаться чем угодно.

Стрендж заметил пристальный взгляд доктора.

— Полагаю, вы собираетесь сказать, чтобы я этого не пил. Не трудитесь! — С этими словами он опрокинул в рот содержимое стакана. — Узнав причину, вы и сами предпочли бы смолчать.

— Нет-нет, что вы, — возразил доктор Грейстил самым любезным тоном — тем, каким разговаривал с наиболее трудными пациентами. — Уверяю, даже и не собирался говорить ничего подобного. Я всего лишь хочу узнать, все ли у вас в порядке. Не больны ли вы? Прошлой ночью мне показалось, что вам нездоровится. Возможно, я посоветовал бы какое-то лекарство. — Он замолчал, ощутив пронизавший все вокруг странный запах — сухой, пряный аромат, смешанный с другим, неприятным, протухшим, явно животного происхождения. Самое же странное заключалось в том, что доктор узнал запах: так пахло в комнате, где жила старуха — сумасшедшая старуха с множеством кошек.

— Моя жена жива, — произнес Стрендж. Голос его звучал хрипло и незнакомо. — Ха! Вот так! А вы и не знали!

Доктор Грейстил похолодел… Если бы Стрендж нарочно хотел бы напугать его еще больше, то должен был бы сказать эти самые слова.

— Все твердили, что она умерла! — продолжал Стрендж. — Уверяли, будто похоронили! Сам не понимаю, как я мог так поддаться. Ее же просто заколдовали. Украли у меня! Вот для чего мне необходимо это! — Он помахал бутылочкой с янтарной жидкостью, словно готов был выплеснуть ее в лицо гостю.

Доктор Грейстил и Фрэнк одновременно сделали шаг назад.

— Все в порядке, — прошептал Фрэнк на ухо хозяину. — Все нормально. Я не позволю ему напасть на вас. Не волнуйтесь, справлюсь.

— Я не могу вернуться туда, в тот дом, — продолжал Стрендж. — Он выгнал меня и не позволит вернуться. Деревья сомкнутся и не пропустят. Пробовал самые разные заговоры против колдовских чар. Ни одно не действует. Ни одно…

— Вы колдуете с прошлой ночи? — поинтересовался доктор Грейстил.

— Что? Да, конечно!

— Мне неприятно это слышать. Вам следует хорошенько отдохнуть. Боюсь, вы не очень отчетливо помните события…

— Ха! — снова воскликнул Стрендж с самой горькой иронией. — Что вы такое говорите? Я никогда не смогу забыть даже малейшей подробности!

— Вы уверены? Твердо уверены? — продолжал доктор тем же умиротворяющим тоном. — Ну, не стану скрывать, что ваше появление меня встревожило. Вы были сам не свой. Разумеется, это следствие переутомления. Возможно, если бы я…

— Простите, доктор Грейстил, но, как я только что объяснил, моя жена ЗАКОЛДОВАНА, она — пленница подземного мира. И как бы мне ни хотелось продолжать разговор, есть дела куда более срочные!

— Очень хорошо. Ради бога, успокойтесь. Наш приход вас излишне взволновал. Сейчас мы уйдем, а придем навестить завтра. Однако прежде чем покинуть вас, должен сказать, что сегодня утром губернатор прислал ко мне делегацию. Он почтительно просит вас на некоторое время воздержаться от колдовства…

— Не колдовать? — Стрендж дико расхохотался — холодным, злым, безрадостным смехом. — Вы просите меня остановиться? Невозможно! Для чего же Бог создал меня волшебником, если не для этого? — Здесь он снова повернулся к чаше и снова начал рисовать над ней таинственные знаки.

— Ну, тогда хотя бы избавьте квартал от этой неестественной ночи. Ради меня. Ради нашей дружбы. Ради Флоры.

Рука Стренджа застыла, так и не закончив жеста.

— О чем вы? Какая неестественная ночь? Что в ней неестественного?

— Ради бога, Стрендж! Сейчас же уже почти полдень!

Стрендж на секунду замолчал. Посмотрел в черное окно, оглядел освещенную комнату, перевел взгляд на доктора Грейстила.

— Не имел ни малейшего понятия, — пораженно прошептал он. — Поверьте! Это не я!

— Кто же в таком случае?

Стрендж ничего не ответил, он невидящим взглядом смотрел прямо перед собой.

Доктор Грейстил опасался, что дальнейшие расспросы относительно происхождения тьмы лишь разозлят волшебника, и спросил просто:

— Вы можете вернуть свет?

— Не… не знаю. — В ответе Стренджа прозвучала искренняя растерянность.

Доктор Грейстил пообещал зайти на следующий день, а в качестве лучшего лекарства порекомендовал здоровый крепкий сон.

Стрендж не слушал, однако, когда доктор повернулся к двери, схватил его за руку и прошептал:

— Можно один вопрос?

Доктор молча кивнул.

— Вы не боитесь, что она погаснет?

— Что погаснет? — не понял Грейстил.

— Свеча. — Стрендж показал на лоб гостя. — Свеча у вас в голове.

Тьма за окном с каждой минутой становилась все более угрожающей. Доктор и слуга молча пробирались по ночным улицам. Наконец, дойдя до западного конца площади Сан-Марко, оба вздохнули с облегчением: здесь начиналась обычная жизнь, полная дневного света и движения.

Доктор заговорил первым:

— Я решил не сообщать губернатору о состоянии его рассудка. Бог знает, что сделают эти австрияки. Пошлют солдат, чтобы его арестовать, или придумают еще что-нибудь похуже. Просто скажу, что сейчас он не может упразднить ночь, однако вовсе не собирается причинять городу зло — в этом я полностью уверен, — и рассчитываю в самом скором времени на него повлиять.

На следующее утро, когда взошло солнце, приход Санта-Мария Дзобениго по-прежнему лежал во мраке. В половине девятого Фрэнк отправился купить молоко и рыбу. Хорошенькая черноглазая крестьянка, торговавшая молоком с барки на канале Сан-Лоренцо, уже знала его и не скупилась ни на улыбки, ни на разговоры. Наполнив молоком кувшин, она сразу поинтересовалась: «Hai sentito che lo stregone inglese e pazzo?» (Слышали, что английский волшебник — сумасшедший?)

В рыбных рядах недалеко от Большого канала рыбак продал три кефали и едва не забыл взять деньги — настолько его увлек разговор с соседом. Обсуждалась весьма животрепещущая тема: из-за чего англичанин-волшебник сошел с ума — из-за того, что он англичанин или из-за того, что волшебник?

На обратном пути Фрэнк увидел двух бледных монахинь, которые старательно терли мраморные ступени церкви. Те дружелюбно пожелали доброго утра и не преминули добавить, что собираются молиться за бедного сумасшедшего английского волшебника. Возле самого дома из-под сидения гондолы вылез огромный белый кот, выпрыгнул на набережную и выразительно взглянул на Фрэнка. Тот подождал, пока кот скажет что-нибудь про Джонатана Стренджа, но кот промолчал.

— Как такое могло произойти? — недоумевал, садясь в кровати, доктор Грейстил. — Неужели Стрендж выходил из дома и с кем-нибудь разговаривал?

Фрэнк не знал. Он снова отправился на улицу в надежде навести справки. Выяснилось, что сам волшебник не покидал своей комнатенки на верхнем этаже дома возле площади Санта-Мария Дзобениго, однако вчера, примерно в пять вечера, лорд Байрон (а надо заметить, что он единственный рассматривал Вечную Ночь как своего рода развлечение) нанес ему визит. Волшебник колдовал и болтал о свечах, ананасах, длящихся веками танцах и дремучих лесах, которыми заросли улицы Венеции. Вернувшись домой, Байрон поделился новостью с любовницей, квартирным хозяином и слугой. Все трое оказались людьми общительными, склонными проводить время в больших компаниях, и уже к утру круг посвященных стремительно расширился.