Мир на краю бездны - Александр Шубин

26 ноября в Токио получили американский ответ: Япония должна была вывести войска из Китая. Даже в более спокойной обстановке Рузвельт не решался на такие требования. Ультиматум 26 ноября просто-таки провоцировал войну. И. В. Мазуров считает, что «это уже никак не повлияло на дальнейшие события. 26 ноября, в день вручения японской делегации „ноты Хэлла“, японская эскадра уже вышла из бухты Бидокап на Курилах для того, чтобы атаковать Пирл-Харбор — американскую военную базу на Гавайских островах»[1046]. Но на кораблях эскадры была радиосвязь, и ее можно было отозвать в любой момент, если бы американцы пошли на уступки.

Но Рузвельт на уступки не шел, и словно вызывал Японию на бой. При этом крупнейшая база американского флота на Тихом океане в Перл-Харборе была совершенно не готова к нападению японцев, что и привело 7 декабря к ее разгрому.

Загадочное поведение Рузвельта и американских адмиралов порождает целый букет версий. Первая, широко распространенная в советской историографии: Рузвельт своим решительным тоном хотел подтолкнуть Японию к нападению на СССР. Н. Н. Яковлев настаивает: «„ультиматум“ Хэлла имел в виду не спровоцировать Японию на войну против Соединенных Штатов, а, напротив, отбить у нее охоту к продвижению на юг… На исходе 1941 г. толкнуть Японию против Советского Союза, а самим остаться в стороне»[1047].

Мол, мы готовы к войне, не ходите на юг, ходите на север. Но Японии была срочно нужна нефть, которую легче было взять в Индонезии, чем в Сибири. Чтобы подталкивать Японию к войне с СССР, достаточно было возобновить поставки нефти, то есть принять вариант «В». К тому же, удар Японии по СССР скорее срывал игру Рузвельта против Германии — кто еще истощит силы вермахта, как не СССР. Удар по Советскому Союзу с востока мог привести к крушению империи Сталина в самый ответственный момент. Поэтому Рузвельт ждал поход японцев на север без энтузиазма и утешался тем, что это дает передышку перед неизбежной схваткой. Нападение Японии на СССР не спасало Америку, и Рузвельт специально не собирался «толкать» японцев к войне.

Вторая версия, которую выдвинул командующий Тихоокеанским флотом в Перл-Харборе Х. Киммель и отстаивают американские историки-«ревизионисты»: Рузвельт сознательно «подставил» флот в Перл-Харборе, чтобы втянуть США в войну. Но тогда поведение Рузвельта выглядит абсурдным. Он стремился вступить в конфликт с Германией, когда та будет истощена войной. А тут речь шла о войне с державой, которая располагала значительными свежими силами. Для того, чтобы ввергнуть Америку в такую невыгодную войну, предстояло пожертвовать флотом. Абсурд.

Третий вариант: Рузвельт мог считать, что японцы ведут «войну нервов» с США, прежде чем напасть на СССР или Великобританию. Поэтому в повышенной боеготовности находились американские силы на Филиппинах, а не в Перл-Харборе. Американские генералы не верили в техническую возможность серьезного нападения на Перл-Харбор, считая, что база находится в глубоком тылу. Повторилась трагедия Сталина — Рузвельт и его адмиралы ошибались в оценке военных планов противника. 25 ноября, которое было обозначено японским руководством как «крайний срок», Рузвельт оценивал как дату принятия решения японцами. Нужно было как-то напугать японцев, заставить их воздержаться от решительных шагов. Именно 25 ноября Рузвельт впервые сказал своим соратникам: «на нас, по-видимому, будет совершено нападение, быть может, не позднее следующего понедельника, ибо японцы, как известно, атакуют без предупреждения»[1048]. Понедельник — это 30 ноября. Но в этот день ничего не произошло. Это напоминало ситуацию, в которой оказалось советское руководство в мае-июне 1941 г. Вице-адмирал Ф. Шерман вспоминал: «Неоднократно возникавшая на протяжении многих лет опасность войны с Японией заставила очень многих уподобиться людям, которых часто пугали волком»[1049].

В США было не меньше бюрократической неразберихи, чем в СССР и Германии. Из-за нестыковок многочисленных разведывательных и командных служб Перл-Харбор не был предупрежден о непосредственной угрозе нападения. Тем более, что эта угроза казалась незначительной.

Сегодня, когда мы знаем, что Перл-Харбору грозила смертельная опасность, легко задаваться вопросом — почему флот не отвели на западное побережье США, вне досягаемости японских авианосцев? Но такой отход был бы равнозначен сдаче Японии всего Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии. На такую капитуляцию Рузвельт пойти не мог. И он доверял своим военным, считая, что Тихоокеанский флот защищен от удара. Внимание было приковано к Филиппинам, находившимся в самом средоточии конфликта.

Перл-Харбор оказался аналогом Западного фронта Красной армии. Он был готов нанести сокрушительный удар по врагу, когда тот покусится на Юго-Восточную Азию. Но враг нанес первый удар не там, где ожидалось.

Пока Тихоокеанский регион висел между войной и миром, 29 сентября, сосредоточив, наконец, ударный кулак, немцы перешли в наступление на Москву. Сначала операция «Тайфун» развивалась более чем успешно. Русские по-прежнему неважно оборонялись. Два советских фронта были разгромлены, и их основные силы оказались в котле у Вязьмы. Теперь наступление шло не так, как летом. Оно вязло сначала в «фанатичной» стойкости советских солдат, а потом наступающим стали мешать и дожди. Гальдер вспоминает, что «с 10 октября осенняя погода ухудшилась, и мы впервые попали в период грязи и распутицы… Потеря времени была использована противником»[1050]. Грязь мешала перебрасывать силы и обороняющимся. Но, по признанию Гальдера, «следует принять во внимание умение русских использовать для передвижения своих войск дороги, которые мы из-за их состояния не можем использовать, а также умение русских скрытно наводить переправы через реки»[1051]. Не так уж плоха была Красная армия, что-то она умела делать лучше вермахта. Это Гальдер заметил уже в августе, а в октябре это различие двух армий стало критическим. Русские (и не только танки) грязи не боятся.

Вяземский котел ликвидировало более трети группы «Центр». Окруженные части сопротивлялись до конца октября. Гигантскую дыру в центре советского фронта «затыкали» плохо подготовленными частями народного ополчения, меняя тысячи жизней на хотя бы часовую задержку немцев. На пути танков рыли рвы. Но фланги советского фронта уцелели и продолжали контратаковать. Понятно, что наступать на Москву в этих условиях было невозможно.

«Переварив» плоды своей пирровой победы под Вязьмой, 15 ноября вермахт начал второе наступление на Москву, стремясь окружить столицу с севера и юга. При тех силах, которыми располагала группа армий «Центр» это было не лучшее решение, распылявшее силы. Но и попытка брать крупный город штурмом в лоб была бы обречена на провал.

Немецкие солдаты, выбиваясь из сил, увязая в грязи, а затем корчась от холода, приближались к Москве. Красная армия была лучше подготовлена к морозам. По словам Г. Гудериана, «лошади и моторы одинаково отказывались служить». У Красной армии они служили. Однако ударная мощь немецкой армии еще не была исчерпана. Немецкие клинья упорно продвигались, пытаясь охватить Москву. Они перемалывали полк за полком, теряя последние танки. Условия сражения были таковы, что по мере приближения немцев к Москве их фронт растягивался, а советский — уплотнялся. Но и у Красной армии на фронте сил оставалось крайне мало. Характерно указание штаба Западного фронта командарму 33 Ефремову: «Дать пока ничего не можем, нет у нас ничего. Маневрируйте своими силами, средствами, за счет пассивных участков»[1052]. Это значило, что единая линия фронта распалась, и война приняла полупартизанский характер. Относительно небольшие немецкие части пытались пробиться через незанятые Красной армией места. 2 декабря немецкий пехотный полк при 30 танках вышел к Апрелевке. Между немцами и Москвой не было ничего. К этому времени клинья немецкого наступления, глубоко въевшиеся в советскую оборону, были уже очень хрупки. Удастся ли дотянуться до советской столицы? Вдруг это вызовет панику и дезорганизацию всей обороны? Командующий группой армий «Центр» Ф. Бок утверждал: «создалось такое положение, когда последний батальон, который может быть брошен в бой, может решить исход сражения»[1053]. Нет, не мог решить исход сражения «последний батальон». Слишком долго шел он к Москве, давая время на мобилизацию и переброску к фронту все новых и новых советских дивизий, обмундированных для зимней войны.

В это время в резерве у командующего Западным фронтом Жукова уже было 18 дивизий. Их нельзя было пускать в дело раньше времени и нежелательно было бы снимать с позиций, на которых готовился мощнейший из советских контрударов. Но если бы «последний батальон» вермахта все же ворвался в Москву, у советского командования было, что ему противопоставить, даже если бы с противником не справились войска НКВД, охранявшие важнейшие объекты столицы. В начале декабря судьба мира была уже предрешена.