Сталин. Разгадка Сфинкса - Марат Ахметов

По иронии судьбы в день, когда менялась власть в Москве, Советский Союз одержал очередную «выдающуюся» победу в космосе: В Казахстане, на космодроме Байконур, приземлился корабль «Восход» с тремя космонавтами на борту. На данной акции, связанной со смертельным риском для ее участников, настоял из пропагандистских соображений Хрущев.

Отправив его в отставку, советские партийные боссы в очередной раз провозглашают лозунг о необходимости «коллективного руководства» и недопустимости какого-либо нового «культа личности», а также совмещения высших партийных и правительственных постов.

Первым, а с 1966 года Генеральным секретарем ЦК КПСС избирается Ильич Второй — Леонид Брежнев.

Последний отнюдь не был полным ничтожеством, каким имеют обыкновение изображать его некоторые бывшие сотрудники, сначала раболепствовавшие перед ним, а затем облившие грязью. Брежнев хорошо осознавал заслуги Сталина в истории России (СССР) и стремился превзойти их. Отсюда его страсть к наградам и чинам, превратившаяся впоследствии в болезнь. Манию, которой, впрочем, потворствовали приближенные к нему лица из корыстных соображений. А затем сами же первыми дружно осудили.

В период правления Брежнева имя Сталина отчасти реабилитируется. С середины шестидесятых годов начинают появляться мемуары сталинских маршалов и наркомов, а также других деятелей, находившихся при Хрущеве в глубокой опале. Последнему удалось привлечь к сотрудничеству лишь считанное число военачальников. Абсолютное большинство маршалов и генералов, а также виднейших хозяйственников категорически не одобрило попытки Микиты полностью зачеркнуть имя Сталина из анналов государства.

Спустя два десятилетия после того как отгремели последние залпы Второй мировой войны, за рубежом вышло уже множество разного рода изданий. Одна за другой печатались книги бывших военачальников вермахта. Длинной вереницей следовали мемуары представителей союзников по минувшей войне. При этом многие из книг переводились на русский язык. Поток зарубежных мемуаристов отличался более хорошей организованностью и мощностью, чем тонкая цепочка книг советских авторов.

Создалось существенно деформированное представление о минувшей войне и лично Сталине. Немецкие военачальники главными виновниками своих поражений считали фюрера и русскую природу.

Англо-американцы в условиях, когда в СССР практически молчали, все лавры победителей не преминули присвоить самим себе.

«Мемуары, изданные в 1956-1964 годах, заметно отличались от мемуаров второй половины 60 — начала 80-х годов», — отметил как-то о воспоминаниях советских военачальников некий академик Самсонов A.M. Разумеется, отличались, поскольку Хрущев всячески пытался вытравить имя Сталина из истории России. При этом докатился до полного абсурда, из многих книг тех лет, полностью обезличенных, совершенно не ясно, кто находился во главе страны в годы войны.

В связи с идеологическим противостоянием Западу, естественно, был более выгоден исключительно негативный образ Сталина, нежели правдивый. Поскольку считалось доказанным, что он суть лишь диктатор и тиран, отношение к нему стало тем индикатором, по которому судили о степени демократизации общественных отношений в СССР и подопечных ему странах.

Смерть Сталина вызвала изрядное «землетрясение» в политических кругах Запада. Англичанина Идена, находившегося в трансатлантическом круизе, весть застала на борту лайнера при подходе к Нью-Йорку. Не дав никаких комментариев поджидавшей его на берегу толпе журналистов, глава Форин офиса немедленно вылетел в Вашингтон, где принял участие в поспешно созванном в тот же день совещании в Белом доме. На нем Иден, президент Эйзенхауэр и госсекретарь Даллес «обменялись мнениями о будущем России», после чего опубликовали соответствующее коммюнике.

Симптоматична реакция одряхлевшего Черчилля, незадолго до этого вновь избранного премьер-министром Англии. Когда стало известно о недуге Сталина, он проявил живейший интерес и просил советское посольство регулярно информировать его о состоянии здоровья больного. Однако на весть о кончине, Черчилль «публично никак не реагировал», что явно свидетельствует о его комплексе неполноценности по отношению к Сталину. К тому же британец вдруг загорелся идеей встречи бывших союзников в верхах, полагая, что никто лучше его не сможет «навязать Советскому правительству выгодное для Запада решение важнейших международных проблем».

Такая встреча состоялась уже после бесславной отставки Черчилля с поста премьера. Надо полагать, он окончательно смирился с тем, что не сможет превзойти деяния Сталина. Неясно лишь, чем руководствовался Черчилль, когда признался, предельно шокировав общественность Великобритании, что в 45 году втайне замышлял повернуть против него оружие.

Очень скоро Хрущев дал блестящие козыри в руки недоброжелателей Сталина и Советского Союза своим сенсационным докладом.

Еще до начала Второй мировой войны на зарубежном «информационном рынке» делались попытки запустить в оборот слух о связях якобы Сталина с царской охранкой, тем самым опорочив его. Но он был встречен скептически даже самыми непримиримыми политическими соперниками Вождя.

С началом «холодной войны» на Западе снова начинает подниматься мутная волна публикаций, направленных против Сталина, усилившаяся после смерти Генералиссимуса…

18 апреля 1956 года в Нью-Йорке состоялась пресс-конференция проживавшей в эмиграции дочери Льва Толстого, Александры. Она дала новый толчок версии «связей» Сталина с охранкой. В тот же день на страницах журнала «Лайф» появились материалы, также порочащие усопшего.

А чуть позже, летом, некто Исаак Дон Левин опубликовал книжку «Великий секрет Сталина», в которой доказывал, что «большая чистка» 30-х годов в России имела целью ликвидировать всех, кто мог знать о прошлых связях Джугашвили с царской секретной полицией». В зарубежной прессе развернулась бурная дискуссия, в которой приняли участие и настоящие ученые, а также подключился госдепартамент США. В результате никаких веских доказательств в пользу версии о связях Генералиссимуса с царской охранкой приведено не было. Однако главная цель была достигнута: на имя Сталина была наброшена изрядная тень.

В условиях, когда на Родине его практически предали анафеме, постепенно изменили свои позиции даже наиболее непредвзятые ученые. В первых томах «Истории Советской России» одного из наиболее известных английских советологов Карра, вышедших до смерти Сталина, он упоминается с вполне ощутимым пиететом. Но в более поздней и краткой работе некоего резюме его фундаментального труда, Сталин вдруг становится исключительно «жестоким и мстительным», презирающим народ монстром. Жестокостью Сталин якобы превзошел всех русских царей, а своими поступками вызвал «отвращение у историков, которые впоследствии изучали его биографию». Тем не менее, успехи «во внедрении в примитивную Россию материальных достижений современной цивилизации» вынудили как будто историков, «хотя и неохотно, признать его право на величие», сделал одолжение Карр. Любопытно, что в лекциях, прочитанных в Кембриджском университете в 1961 году, Карр фактически сделал саморазоблачающее признание: «Не только события постоянно меняются. Сам историк постоянно меняется. Когда вы берете историческое сочинение, недостаточно посмотреть имя автора на титульном листе: посмотрите также на дату публикации или написания работы — иногда это имеет большое значение».

Здесь уместно будет также проследить, какими путями шли к восприятию Генералиссимуса отдельные индивиды, благо они сами достаточно подробно поведали об этом. На примерах двух иноземцев и одного соотечественника Сталина хорошо прослеживается генезис (происхождение и развитие) их негативного к нему отношения.

Американец Такер пишет, что «много лет провел в Москве», «возглавляя небольшое переводческое бюро» из членов посольств трех англоязычных стран. Именно в те «далекие годы» у него зародилась мысль «написать книгу о Сталине». Сразу после войны Такер женился на москвичке, студентке Евгении Пестрецовой.

В следующем, 1947 году, в СССР вышел закон, запрещавший браки советских граждан с иностранцами. Данным указом власти пытались воспрепятствовать миграции населения, грозившей еще более усугубить демографическую ситуацию в стране. О чем заокеанский гость, всецело поглощенный своей молодой супругой, очевидно, не имел никакого понятия.

Вторая жена Пастернака, Зинаида, упоминала о том периоде, как о времени некоего повального падения нравов. Когда мужчины почти поголовно бросали своих законных подруг и обзаводились более молодыми женами. Юные девушки же практически вешались на шею первому встречному мужчине.