Вечный мент или Светоч справедливости - Андрей Егоров

– К чему склонил?

– В темной вере. До встречи с тобой Владик тоже праведником не был, да ты и сам все про него знаешь, но соучастие в убийствах – это же совсем другое дело…

– Интересно, где этот соучастник бродит столько времени? – я выглянул в окно. Частил мелкий дождь. По стеклу бежали прозрачные ручейки небесной воды. Сквозь их хитросплетение ничем не примечательный пейзаж искажался в причудливый сюрреализм. Ожившая кирпичная новостройка склоняла каменное туловище к приземистому гастроному. Последний выглядел воплощением зла – вывеска кривилась готической вязью, а в неровных витринах отражался черный асфальт. Несколько красочных автомобилей самого диковинного дизайна опирались на неровные колеса. А под тощим фонарем обретался крохотный длиннорукий горбун – стоило немного изменить угол зрения, человечек делался гуттаперчевым гимнастом, красиво изгибался в пояснице, касаясь продолговатой головой радужной бензиновой лужи. Какой-то снулый бедолага в куртке с поднятым воротником выгуливал мокрую псину. Та суетилась, бегала, шарила носом по асфальту, оглядывалась на унылого хозяина.

«Вот так и мы тоже, – подумалось мне, – бегаем, суетимся. А за нами всюду следует неотступной тенью наш хозяин, он святой или падший – в зависимости от того, к какой стороне мы расположены. Ему давным-давно осточертела земная суета и те, кого он создал или приручил, он размышляет совсем об иных вещах – к примеру, как выиграть заключенное несколько веков назад пари и уничтожить Светоча справедливости».

– У тебя сейчас такое лицо, Васисуалий, – заметил Кухериал, – как будто ты дохлую крысу съел. Штука, конечно, питательная, кто спорит, но уж очень вредная для организма. Крысы – переносчики заразы. De verbo in verbum. Вечные истины на вечной латыни.

– Опять разболтался, – проворчал я раздраженно.

– Просто пытаюсь тебя развеселить, – Кухериал склонил рогатую голову и состроил гримасу.

– Клоун из тебя никакой.

– Это ты зря, – обиделся бес, – чтобы ты знал, до того, как попасть на Землю, я некоторое время ходил в шутах у самого Перкоила. А у него чувства юмора отродясь не было, как у большинства архидьяволов. Я был единственным, кому удалось Перкоила насмешить.

– И как ты это делал?..

– Иногда вот так, – бес сунул пальцы в рот и растянул рот до ушей. – Бе-е-е, – из длинной щели высунулся синеватый язык и дотянулся до кончика носа.

– Не смешно, – констатировал я.

– Это у тебя с чувством юмора плохо. Я тебя хорошо знаю. Но ты не расстраивайся. Чувство юмора – это не главное. Зато ты стреляешь метко.

– А что толку? Тебя-то я пристрелить не могу.

– Не можешь, – согласился Кухериал.

– И очень по этому поводу расстроен.

– Только кретин пристрелит своего благодетеля.

– Что должен говорить Владик?

– Пусть изобразит безутешного отца, у которого похитили дочь. Преступники требуют не привлекать милицию. Но готовы вести переговоры с доверенным человеком. Если он придет один. А, хорош план?! Меня навело на эту идею похищение той девчонки…

– Он ни за что не пойдет на кладбище один, – я нахмурился.

– Пойдет. Обязательно пойдет. Ты забываешь, с кем мы имеем дело.

– Я бы не пошел.

– Ты бы не пошел. А он пойдет. И угодит в ловушку. Нам останется с тобой только сделать работу и получить заслуженную награду, – Кухериал потер ладони. – Будем купаться в золоте. Станем влиятельными чертями в аду.

– Чертями?! Я?!

– Да не ты. Я, конечно, я… А ты будешь в золоте купаться. Станешь самым влиятельным человеком на земле. В твоем распоряжении будут все самые красивые женщины…

– Они и сейчас в моем распоряжении, – проворчал я, – а толку?

– Чего тебе не хватает, Васисуалий, так это умения радоваться жизни. Впрочем, это неумение заставляет тебя идти вперед и стремиться к лучшему. Тебе все время кажется, что еще немного – и у тебя будет все. Но пока надо потрудиться, чтобы в будущем обрести благо… – Бес снова примерил на себя личину телевизионного психолога. – Не будем медлить, Васисуалий, – сказал он, – лучшая жизнь не за горами. Дождись своего помощника и расскажи ему, что нужно сделать. Кстати, он сейчас как раз идет из ближайшего бара и несет с собой кучу бутылок. На твоем месте я прежде, чем поручать ему дело, заставил бы его протрезветь.

– Ладно. А потом пусть убирается на все четыре стороны.

– Это уже тебе решать, – проговорил Кухериал вкрадчиво, – я бы на твоем месте свидетелей в живых не оставлял. Тем более таких свидетелей.

– Ты хочешь, чтобы я пристрелил Владика?

– Я? Ни в коем разе. Это ты хочешь его пристрелить, потому что понимаешь – это в твоих интересах. Он столько о тебе всего знает. К тому же, он законченный невротик и алкаш. Стоит его немного прижать, и он сдаст тебя с потрохами.

Этот разговор мне не понравился.

– Я подумаю, – пообещал я.

– Вот-вот, подумай хорошенько. Разве настоящий профессионал оставляет свидетелей?

– Настоящий профессионал действует по обстановке. Пойду ему навстречу. Заодно прогуляюсь. – Пребывая в задумчивости, я сунул пистолет его в кобуру. Прошел в прихожую, надел кожаную куртку. Бес провожал меня, накручивая бородку на указательный палец.

– Сколько же нас с тобой связывает воспоминаний, Васисуалий, – заметил он. – Я буду по тебе скучать, когда все закончится.

– А я нет, – сказал я и вышел, хлопнув дверью.

Интересно, размышлял я, что он имел в виду, когда говорил, что будет скучать. Мы, что же, не будем видеться? У меня из головы не шли слова Самаэля. Я не хотел в этом признаваться, но разговор с архангелом определенно на меня повлиял. Я испытывал смешанные чувства. Пожалуй, даже согласился бы с ним насчет угрызений совести. Раньше это никчемное чувство меня не беспокоило. Чаще всего мне вспоминалась Полина Сахнова и бегущие на меня белокурые детишки. Кошмарное это видение являлось ко мне почти каждую ночь, вместе с прочими кошмарами. Я просыпался, задыхаясь от ужаса, и долго лежал в темноте, стараясь унять дрожь.

Неправы те, кто встретив через несколько лет хорошего знакомого, думают, что общаются с тем же человеком. Люди меняются с течением времени. Каждое прожитое ими мгновение, каждое слово, каждый поступок, накладывают отпечаток. Правда, сами они зачастую не замечают произошедшие с ними перемены. Я отдавал себе отчет, что со временем превратился в настоящее чудовище, способное убить человека, похитить ребенка, сжечь храм. При этом внешние изменения – седина, железные зубы – вовсе не были столь значимы, моя душа претерпела трансформацию. И я сам не узнавал себя, пытаясь осмыслить просходившее в последние недели после моего возвращения из ада.