Загадка XIV века - Барбара Такман

Убеждать в этом французов не требовалось, однако они хотели, чтобы королевство официально передали Людовику в качестве папского феода, прежде чем приступать к физическому завоеванию Адрии. Папа, однако, намеревался до поры удерживать под контролем всю Папскую область. Де Куси, признанный переговорщик и француз, лучше всех был искушен в лабиринте итальянской политики, а потому еще до похода именно ему поручили убедить Климента в выделении королевства из Папской области. В этой миссии де Куси сопровождал епископ Нуайона, член королевского совета, прославившийся ораторскими талантами, а также секретарь короля Жан де Сен, который вел протокол. Де Куси и епископ объяснили папе, что на чудо надеяться не следует и только интервенция Франции сможет покончить со схизмой, в одиночку Климент ничего не сделает. Если папа пожалует Людовику королевство Адрия, он сможет получать с этой территории твердый ежегодный налог, чего еще не бывало с тех пор, как папа переселился в Авиньон. Король Франции, сказали посланники, рекомендует на этот поход своего брата как человека, которому по силам осуществить завоевание, поскольку «он молод и здоров»; к тому же у него будет помощь герцога Миланского.

Климент заартачился: ему не хотелось, чтобы его называли «истребителем папского наследия». Десять лет тому назад, когда он давал разрешение герцогу Анжуйскому, его это не беспокоило, однако теперь он мало верил в способности французов. Пригласили на совет трех французских кардиналов, в том числе и Жана де ла Гранжа, кардинала Амьена, того, кто однажды напугал Карла VI одержимостью бесами. Климент хотел, чтобы ему дали точные ответы: сколько денег и сколько людей привлечет к своей кампании Франция, и как долго они пробудут в Италии? Он хотел, чтобы святейшему престолу направили две тысячи военных под командованием лучших капитанов и аристократов, а также чтобы на протяжении трех лет каждый год выплачивали по шестьсот тысяч франков. Смущенные посланники ничего ему не могли обещать, ведь на сей счет у них никаких распоряжений не имелось. Кардинал де ла Гранж непринужденно предложил: пусть герцог Орлеанский начнет кампанию и по мере продвижения захватит ту землю, на которую претендует. Де Куси и епископ пробыли у папы шесть недель, но добились лишь обещания Климента отправить своих посланников в Париж для дальнейших переговоров.

Во Франции их ожидало известие о неудаче заключения мира и о новом приступе безумия у короля, что усилило борьбу между герцогами Бургундским и Орлеанским и ослабило желание пойти «насильственным путем». Не уладив отношений с Англией, французы не могли пойти в Италию. И в самом деле, когда англичанам стало известно о планах французов, они предупредили, что нарушат мирный договор, если Франция поднимет оружие против папы римского. Не доверяя военной партии Глостера, французы отправили герольдов с приказом усилить оборону и отремонтировать разваливающиеся крепостные стены. Снова стали тренировать лучников, был издан приказ о запрещении игр. Теннис, которым стали заниматься простолюдины, подражая аристократам, и колф — разновидность хоккея на траве, популярная среди буржуа и редко обходившаяся без переломов, — а также игры в кости и в карты были запрещены в надежде на то, что солдаты будут больше практиковаться в стрельбе из луков и арбалетов. То же самое предпринял Карл V в 1368 году, и это доказывает, что правители сознавали слабости французских лучников.

Дело не в умении, проблема состояла в том, что французская тактика ведения боя не уделяла лучникам сколько-нибудь серьезного внимания. У французов не были приняты совместные действия лучников и рыцарей; арбалетчиков они нанимали, но использовали редко. Причина крылась в презрении к простонародью и в страхе перед тем, что они возьмут первенство над рыцарями. К 1393 году добавился и страх перед бунтом. После того как лук и арбалет сделались весьма популярными, аристократы настояли на том, чтобы запрет на игры был отменен: они боялись, что простые люди повернут оружие против них. По иронии судьбы, они попали в распространенную ловушку, когда один своекорыстный интерес перечеркивает другой.

Вокруг Voie de Fait начал нарастать конфликт интересов. Флорентийцы направили в Париж шестнадцать послов — они не хотели альянса французов с Джан-Галеаццо и нашли себе союзника в лице герцога Бургундского. Из-за своих фламандских поданных тот никогда не был ярым сторонником Климента и уж точно не собирался помогать папе в его притязаниях на Рим, поскольку это означало, что Людовик становился королем Адрии, а к тому же и регентом. Герцог, в свою очередь, нашел себе союзницу в лице королевы Изабо, хотя он ее и презирал. Та была готова сойтись хоть с дьяволом, лишь бы доставить неприятности Джан-Галеаццо.

Самую сильную политическую оппозицию «насильственному пути» оказывал Парижский университет, оплот интеллектуального клира. Университетским клирикам никогда не нравился «авиньонский Вавилон». Последствия раскола церкви выразились в симонии и коррупции, в возрастании материализма, потере престижа, подъеме протестных настроений среди лоллардов и мистиков, в национализме, стимулом к которому стала попытка Франции доминировать в папстве, а это обострило соперничество сторон, занявших противоположные стороны по отношению к схизме. Все это нанесло ущерб авторитету церкви. Исторически раскол былого единства веры и рост национализма были шагом вперед, однако эти явления лишь усугубились схизмой, но никак не были ее следствием. Раннему историческому развитию сопутствует универсальность, но затем неизбежен раскол, однако люди видят лишь то, что у них перед глазами, и в конце XIV века они видели урон, который схизма нанесла обществу; неудивительно, что им отчаянно хотелось объединить церковь.

Факультет теологии открыто выступал за путь уступок, несмотря на то, что дискуссия на эту тему была запрещена. В своих проповедях Жерсон защищал мысль о «божественном правосудии». В 1392 году он получил ученое звание доктора теологии и именно эту тему развивал в диссертации, однако подчеркивал, что принципу божественного правосудия должны следовать все священники. «Если для общественного блага власть сохранять невыгодно, ее надо устранить», — говорил он и смело утверждал, что сохранение власти в таком случае означает смертный грех. Тот, кто активно не содействует окончанию схизмы, совершает грех, поскольку тем самым продлевает раскол церкви. Это был недвусмысленный намек в отношении клириков, желавших жить при двух папах — ведь такая ситуация сулила увеличение бенефиций. Публичное выступление Жерсона в Париже показало, что давление на пап возрастает, и значимость его подчеркнуло присутствие на выступлении канцлера д’Альи. Его речь свидетельствовала также о протекции герцога Бургундского, без которого Жерсон никогда не осмелился бы на подобную откровенность.

Оппозиция, мечтавшая о походе в Италию, оживилась в связи с предложением, сделанным Людовику Орлеанскому. Его попросили разобраться с Генуей, где накал внутренних распрей достиг критической точки и ситуация требовала иноземного вмешательства. Неизвестно, подействовала ли схизма на Джан-Галеаццо — возможно, он хотел, чтобы Генуя стала портом Милана, — только он явно верил, что если зять возьмет власть, Генуя окажется в его распоряжении. Для Людовика это стало настоящим подарком Фортуны: в отличие от кузена, герцога Анжуйского, так и не осуществившего свою мечту о Неаполитанском королевстве, герцог Орлеанский делал большой шаг на пути к Адрии.

Первым делом он снова отправил в Авиньон де Куси в сопровождении своего личного представителя Жана де Три, епископа Нуайона и королевского секретаря. Они снова должны были обсудить выделение Адрии из Папской области, до поры откладывая ее завоевание, а через три-четыре года — и о походе на Рим. Причиной отсрочки было то, что Людовику требовалось время на успешное завершение дел в Генуе. И снова кардиналы торговались — за деньги, за войска, за обязательства, подписанные Карлом и его братом, выдвигали и другие условия, препятствовавшие Voie de Fait. Климент, возможно, наконец-то понял, что возражает против того, что вовсе недостижимо. После многих отсрочек и извинений, задержавших де Куси и его коллег на три месяца в Авиньоне, кардиналы согласились составить документ о передаче Адрии. Документ этот должен был стать буллой, но только после того, как король Франции и его брат согласятся на новые условия. 3 сентября 1394 года посланники покинули Авиньон. Спустя две недели оказалось, что все их усилия были напрасны. Они услышали ошеломляющую новость: Климент скончался.

Схизма, вознесшая Климента на папский престол, стала его палачом, причем экзекуция была совершена руками Парижского университета. С января, когда к королю Карлу вернулся рассудок, университет усиленно старался донести до монарха свои взгляды. Герцог Беррийский, самый преданный сторонник Климента, блокировал слушания. На призывы университета он отвечал яростными упреками и угрозами «осудить на смерть и сбросить в реку главных подстрекателей этого дела». Эти чувства подогревались богатыми дарами от Климента, который, прослышав о намерениях университета, послал в Париж кардинала де Луна, чтобы тот применил меры финансового убеждения, то есть те, которые герцог Беррийский понимал лучше всего. Должно быть, герцог Бургундский предложил своему брату убедительный аргумент, потому что тот вдруг ответил просителям: «Если вы найдете выход, который встретит одобрение королевского совета, мы примем его в тот же час».