Дело совести - Джеймс Блиш

Насколько мог видеть Бэйнс, никто из присутствующих не пострадал. Впрочем, даже серьезная рана едва ли имела значение теперь, когда ветры уже несли Смерть.

Уэр внешне остался невозмутимым. Он только кивнул, повернулся к Великому Кругу и наклонился, чтобы поднять свою бумажную шляпу с неровными полями. Нет, конечно, он был взволнован — у него побелели губы. Он подозвал всех к себе.

Бэйнс направился к Джеку Гинзбергу, чтобы, если потребуется, растолкать его. Но Джек уже стоял, дрожа и ошеломленно озираясь. Казалось, он совершенно не понимал, где находится. Бэйнсу пришлось втолкнуть своего особого помощника в его круг.

— И стой здесь, — добавил Бэйнс таким голосом, который, казалось, мог поцарапать алмаз. Но Джек словно ничего и не слышал.

Бэйнс поспешно вступил в свой круг, проверив, на месте ли бутылка с бренди. Все уже были на своих местах, даже кот, который занял свой пост сразу же после того, как спрыгнул со спины Уэра.

Колдун развел огонь в жаровне и начал заклинание. Он еще не успел произнести и двух фраз, когда Бэйнс впервые с замиранием сердца понял, что это последняя попытка — и что они еще могут быть спасены.

Уэр пытался спасти ситуацию, действуя в своей обычной мрачной манере и единственным путем, которым могла воспользоваться его фатально гордая душа. Он говорил:

— Я призываю и заклинаю тебя, Люцифуге Рафокале, и, пользуясь поддержкой Силы и Высшей Власти, я без колебаний повелеваю тебе именами: Баралеменсис, Балдахиенсис, Паумахие, Аполореседес, а также именами могущественных князей: Генио, Лиахиде, министров Адского престола, главных князей престола Апологии в девятой сфере: я заклинаю тебя и приказываю тебе, Люцифуге Рофокале, именем Того, чьи желания исполняются без промедления, священными и славными именами: Адонай, Эл, Элохим, Элохе, Зебаот, Элион, Эщерце, Иах, Тетраграмматон, чтобы ты и твои приближенные тотчас явились передо мной, несмотря на предыдущее приказание, в какой бы части мира вы ни находились, и без промедления! Я заклинаю тебя именем Того, кому повинуются все твари, тем Именем, Тетраграмматон, Иегова, которым одолеваются все стихии, сотрясается воздух, чернеет море, порождается огонь, движется земля и все властители небесные, земные и адские, содрогаются и становятся кроткими, приди! Адонай, царь царей повелевает тебе!

Ответа не последовало, если не считать раската грома.

— Теперь я призываю и заклинаю тебя, Люцифуге Рофокале, явиться перед этим кругом именем Он… именем И, которые слышал и произносил Адам… именем Иот, которое Иаков знал от ангела в ночь своей борьбы и был освобожден от рук своего брата… Именем Агла, которое услышал Лот и был спасен вместе со своей семьей… именем Анехексетон, которое произнес Аарон и обрел мудрость… Именем Шенес Аматна, которое назвал Иошуа, и Солнце остановило свой ход… Именем Эммануел, которым три ребенка были спасены от пылающей печи… Именем Альфа-Омега, которое изрек Даниил и сокрушил Бела и дракона… Именем Зебаот, которое назвал Моисей, и все воды земли Египетской обратились в кровь… Именем Хагиос, Печатью Адоная, прочими именами: Иетрос, Атенорос, Параклетус… страшным Судным Днем… стеклянным морем перед лицом Всевышнего Властителя… Четырьмя животными перед престолом… всеми этими могущественными и священными словами, приди, и приди без промедления. Приди, приди! Аденай, царь царей повелевает тебе!

Наконец послышался… — и это был смех. Смех Того, что неспособно радоваться и смеется лишь потому, что в силу своей природы должно устрашать. Смех усилился, и Оно появилось.

Оно не стояло в Малом Круге и не вышло из Ворот, но вместо этого сидело на алтаре и беспечно болтало ногами с раздвоенными копытами. У него была козлиная голова с огромными рогами, корона, пылавшая, как факел, обычные человеческие глаза, звезда Давида на лбу, а также козлиные ноги. Туловище походило на человеческое, только очень волосатое и с черными крыльями, напоминавшими вороньи, которые росли из лопаток. Оно имело женские груди и огромный, стоявший торчком фаллос, который оно то и дело ласкало своими сложенными в молитвенном жесте ладонями. На мохнатых руках сквозь шерсть просвечивала татуировка: на одной — solve[101], на другой — cocyula[102]. У эр медленно опустился на одно колено.

— Adoramus te[103], Пут Сатанахиа, — сказал он, положив жезл на пол перед собой, — и еще раз… ave[104], ave.

— Ave, но почему ты приветствуешь меня? — проговорило чудовище низким голосом, одновременно загадочным и манерным, как у актеров-гомосексуалистов. — Ведь ты меня не звал.

— Нет, Бафомет, хозяин и гость. Я даже не пытался. Во всех книгах говорится, что тебя нельзя позвать и ты не являешься никогда.

— Ты звал Бога, он не явился. Меня невозможно обмануть.

Уэр опустил голову:

— Я совершил ошибку.

— Вот как? Однако всему предшествует начало. В конце концов, ты, вероятно, мог бы увидеть Бога. Но пока что вместо этого ты увидел меня. И всему есть также и конец. Я должен принести тебе благодарность. Хоть ты и червь, но благодаря тебе начался Армагеддон. Да будет сказано так во всех писаниях. Войди же подобно остальным, в Вечное Пламя.

— Нет! — закричал Уэр. — О Господи, нет! Еще не пришло время! Ты нарушаешь Закон! Ты же Антихрист…

— Мы обойдемся без Антихриста. В нем нет необходимости. Люди и так уже предались мне.

— Но… хозяин и гость… Закон…

— Мы обойдемся и без Закона. Разве ты не слышал? Те скрижали уже разбиты.

Уэр и отец Доменико затаили дыхание, но если Уэр собрался продолжать дискуссию, его опередили. Стоявший справа от Бэйнса доктор Гесс неожиданно выкрикнул:

— Я не вижу тебя, Козел!

— Замолчите, — крикнул Уэр, почти отвернувшись от видения.

— Я не вижу тебя, — упорно повторил Гесс. — Ты просто глупая зоологическая смесь. Тебя не существует, Козел. Убирайся! Кыш!

Уэр повернулся в своем круге карциста и, подняв двумя руками магический меч, замахнулся им на Гесса, однако в последний момент, очевидно, побоялся покинуть свой круг.

— Как любезно с твоей стороны, — усмехнулся дух, — что ты обратился ко мне вопреки правилам. Мы, конечно, оба понимаем, что правила существуют для того, чтобы их нарушать. Но твоя форма обращения не совсем удовлетворяет меня. Давай продолжим беседу, и я научу тебя хорошим манерам.

Гесс не ответил. Вместо этого он завыл по-волчьи и, опустив голову, бросился к алтарю. Козел Саббата разинул огромную пасть и проглотил Гесса, словно муху.

— Благодарю за жертву. Может, еще кого-нибудь? Тогда мне пора.

— Остановись, безумный и непокорный! — раздался справа от Бэйнса голос отца Доменико. В руках у монаха был какой-то лоскут. — Узри свое заблуждение, если ты решил не покоряться! Узри же Звезду Соломона, которая явилась перед тобой!

— Забавный монашек, я никогда не был в той бутылке!

— Умолкни и не двигайся, падшая звезда! Узри в моем лице экзорциста именем Октинимоес, коего среди неправды укрепил Господь Бог и сделал бесстрашным. Именем Господа Батала, поразившего Абрана и Абетра, обрушившегося на Берора!

Козел Саббата смотрел сверху вниз на отца Доменико почти ласково. Побагровев, отец Доменико извлек из-под своего одеяния распятие и направил его на алтарь, как меч.

— Изыди в Преисподнюю, нечистый! Во имя Господа нашего, Иисуса Христа!

Распятие из слоновой кости внезапно разорвалось, осыпав одежду отца Доменико пылью. Он с ужасом смотрел на свои пустые руки.

— Слишком поздно, маг. Даже самые усердные старания твоих белых собратьев ни к чему не привели. И у Небесных владык тоже ничего не вышло. Поэтому мы свободно распространились по миру и никогда не вернемся обратно.

Огромная голова повернулась к Терону Уэру:

— Ты же — мой возлюбленный сын, и я тобой доволен. Я ухожу, чтобы присоединиться к моим братьям и завершить нашу работу. Но я вернусь за тобой. Я вернусь за всеми вами. Война уже завершена.

— Это невозможно! — воскликнул отец Доменико, несмотря на то, что его душила пыль от рассыпавшегося распятия. — Сказано, что в этой войне вы непременно будете побеждены и закованы в цепи!

— Конечно. Но о чем это говорит? В любой войне каждая из противоборствующих сторон утверждает, что победит именно она. И первой может оказаться лишь одна из них. Решающее значение имеет последняя битва, а не пропаганда. Вы совершили ошибку — и, ох, как вы поплатитесь!

— Одну минуту… пожалуйста, — пробормотал отец Доменико. — Будьте любезны… Я вижу, что мы ошиблись… Не могли бы вы сказать, в чем мы ошиблись?

Козел усмехнулся, произнес два слова и исчез.

Начинался рассвет, багровый, тревожный, безрадостный и бесконечный. Город, который был виден из окна Уэра, в потоках холодной лавы медленно сползал к морю, но море исчезло. Отец Доменико еще несколько часов назад уверял, что оно отступило и больше уже не вернется, разве только как цунами после Коринфского землетрясения. Опустошение распространялось повсюду вне ритуальных кругов. Внутри них последние маги ждали, когда новые Властители придут за ними.