Брачная ночь - Софи Кинселла

Я вдруг осекаюсь, когда мой взгляд выхватывает невдалеке три фигуры, которые, не торопясь, приближаются к сцене со стороны моря. Свет низкого солнца бьет им в спины, я не могу разглядеть их лица, к тому же все трое набросили на себя полотенца, как делает после купания большинство постояльцев отеля, и все-таки… все-таки…

Неужели это?..

Нет, не может быть!

Бен смотрит в ту же сторону, что и я, и я вижу, как от изумления у него открывается рот.

– Лоркан?.. – бормочет он растерянно и вдруг выхватывает у меня микрофон. – Лоркан, какого черта ты тут делаешь?! – кричит он на весь пляж. – Когда ты приехал?

– Тетя Лотти! – откликается самая маленькая фигура. – Тетя Лотти, у тебя корона! Ты теперь корова?

Я не отвечаю. Разинув рот не хуже Бена, я смотрю на третью фигуру.

– Флисс?..

31. Флисс

На мгновение я застываю, словно парализованная. Все, на что я способна, это смотреть, смотреть во все глаза. Нет, не при таких обстоятельствах я хотела бы встретиться с Лотти.

– Флисс?! – снова спрашивает она, и на этот раз кроме изумления в ее голосе звучат резкие нотки.

Что мне ответить? Что я могу ответить? С чего начать?

Прежде чем я успеваю собраться с мыслями, Нико выхватывает у Бена микрофон.

– А вот и сестра счастливой молодой супруги! – громко объявляет он. – Позвольте представить вам миссис Фелисити Грейвени, ответственного редактора авторитетного журнала о путешествиях «Пинчер ревью». Она специально приехала на Иконос, чтобы еще раз убедиться: наш отель заслуженно считается одним из лучших мест отдыха. Как видите, миссис Грейвени даром времени не теряет: уже успела искупаться в нашем Эгейском море, равного которому в целом свете не сыщешь!

Аудитория вежливо смеется. Мне же остается только восхищаться профессиональной хваткой Нико. Этот парень не упускает ни одной возможности лишний раз прорекламировать отель, в котором работает.

– Попросим родственников нашей Счастливой пары тоже подняться на сцену, – говорит Нико, и не успеваю я оглянуться, как мы с Лорканом и Ноем оказываемся на деревянном помосте рядом с Лотти и Беном. – Ну вот, вся семья в сборе! – радуется Нико. – Встаньте-ка поплотнее, сейчас наш фотограф сделает общий снимок для семейного альбома о вашем медовом месяце.

– Что ты здесь делаешь? – сквозь зубы шепчет Лотти, и я вижу, как ее голубые глаза темнеют от гнева.

– Прости меня, пожалуйста! – смиренно бормочу я в ответ. – Мне действительно очень жаль, что все так вышло. Я только хотела… Вернее, я не хотела, чтобы ты…

Во рту у меня сухо, язык едва ворочается, но это еще полбеды. Впервые в жизни я не могу найти слова, чтобы выразить все, что я думаю. Работа со словами – моя профессия, но сейчас мои навыки мне изменили, и я просто стою и молчу.

Ной, пожалуй, единственный из нас, кто чувствует себя совершенно непринужденно.

– Привет, тетя Лотти! – говорит он радостно. – Мы приехали тебя навестить. Мама сказала: она хочет сделать тебе сюрприз, поэтому мы ничего тебе не сказали. Ты рада?

– Очень, – отвечает Лотти и добавляет свистящим шепотом:

– Я вижу, ты и ребенка использовала! И тебе не стыдно?

– Улыбочку! – кричит фотограф. – Смотрите на меня!

Я должна взять себя в руки и извиниться. Так или иначе, но должна. Другого выхода просто нет.

– Выслушай меня, пожалуйста!.. – быстро шепчу я, наполовину ослепленная фотовспышкой. – Мне очень жаль, что все так получилось. Я не собиралась портить тебе медовый месяц, я хотела только… даже не знаю, как сказать… позаботиться о тебе. Проследить, чтобы с тобой не случилось ничего плохого. Только сейчас я поняла, что мне не следовало так поступать. Ты – взрослая, самостоятельная женщина, и у тебя своя жизнь, вмешиваться в которую я не имею никакого права. Я признаю́, что совершила огромную ошибку, и мне остается только надеяться, что ты сможешь меня когда-нибудь простить. Поверь, я от души желаю тебе счастья. Вы с Беном – отличная пара, и я не сомневаюсь, что у вас все получится… – Я поворачиваюсь к Бену. – Привет. Я – Флисс, сестра Лотти и твоя свояченица. – Я неловко машу ему рукой. – Надеюсь, отныне мы будем часто встречаться как одна семья. Каждое Рождество, а может быть, и чаще…

– Теперь смотрим сюда!.. – командует фотограф, и мы послушно поворачиваемся в требуемую сторону.

– Значит, это ты пакостила нам с самого начала? – Лотти слегка наклоняет голову, чтобы лицезреть мою виноватую физиономию. – Хотела бы я знать – то, что нас застукали в Хитроу, тоже твоих рук дело? А твоя идея с арахисовым маслом – это вообще переходит всякие границы. Из-за тебя я чуть не умерла!

– Прости меня, – снова бормочу я, чувствуя, что еще немного – и я запла́чу. – Просто не представляю, что в меня вселилось. Я хотела только защитить тебя!

– Не надо меня защищать. Ты не моя мать, в конце концов!

– Я знаю. – Мой голос предательски дрожит. – Знаю!..

Мгновение спустя наши взгляды скрещиваются, и я чувствую, как между нами устанавливается тесная, недоступная посторонним связь, какая возможна только между родными сестрами. По этому невидимому каналу передаются наши общие воспоминания – о нашей матери, о нашем детстве, о том, кто мы такие… Это продолжается несколько секунд, потом Лотти словно закрывает заслонку или шлюз, и все кончается. Ее лицо снова становится надменным, беспощадным и злым, и я невольно ежусь под ее взглядом.

– Еще улыбочку! Все, все улыбаемся! – кричит фотограф и машет нам рукой. – Смотрите на меня!

– Ты простишь меня когда-нибудь, Лотти?.. – Затаив дыхание, я жду ответа. Она не отвечает, и это ее молчание – самое мучительное, что я испытывала в жизни. Теперь Лотти даже не смотрит в мою сторону, и я с замиранием сердца гадаю, в какую сторону качнется маятник. Торопить сестру я не осмеливаюсь – все-таки я хорошо ее знаю, знаю, к чему может привести любая попытка надавить или подтолкнуть Лотти в нужном направлении.

– Еще улыбочку! Шире, шире! – Отельный фотограф скачет вокруг нас, словно ученая обезьяна, но я не в силах выдавить из себя улыбку. И Лотти тоже не улыбается. В отчаянии я так крепко сжимаю кулаки, что ногти вреза́ются в ладонь, но я не чувствую боли.

Наконец Лотти снова поворачивается ко мне. Ее лицо по-прежнему выражает крайнее презрение, но ненависти в ее глазах я больше не вижу и потихоньку вздыхаю с облегчением. От этого движения полотенце, в которое я закуталась, падает на дощатый помост, и я наклоняюсь, чтобы подобрать его и снова обернуть вокруг себя.

Лотти окидывает меня неодобрительным взглядом:

– Ты что, купалась в белье?

Вопрос задан довольно ворчливым тоном, но я внутренне ликую. Мне даже хочется обнять Лотти при всех, ибо на нашем тайном языке это ворчание означает прощение. Конечно, до полного мира еще далеко, но у меня, по крайней мере, появляется надежда.