Мария Кровавая - Эриксон Кэролли

Обороноспособность Кале уже в течение нескольких месяцев была предметом обсуждения на лондонском Совете. В мае разработали интенсивную строительную программу реконструкции крепости, согласно которой предполагалось возвести новые стены, включая поперечные, «стоящие в воде», а также три дополнительных бастионных вала и новые ворота.

Должны были провести и два новых водовода и вокруг новых стен прокопать рвы. Ближе к концу лета, после отъезда Филиппа, Мария предложила коменданту и казначею Кале послать ей сообщение о численности гарнизона и обсудила с командующим, графом Пембруком, действия на случай военного нападения. Пембрук и его правая рука Вентворт убеждали Марию прислать в крепость еще пятьсот человек. Однако ничего из планируемого пока сделано не было, вероятно, по причине отсутствия денег. Так что воинов туда никаких не послали, не начали и работ по укреплению фортификационных сооружений.

Вот в такой обстановке в декабре 1557 года французы приготовились к нападению. Кале и окружающие его крепости не были должным образом снабжены вооружением, и там не хватало людей. В самом Кале его древние крепостные валы охранял гарнизон численностью только в половину от требуемой, а Рисбанк вообще не имел надежной охраны. К тому же там оставалось мало продовольствия. В общем, как сообщали, противник был в состоянии «войти туда за одну ночь». На стороне атакующих выступила также и зимняя погода, поскольку болота урочища Пале замерзли, что облегчило продвижение армии герцога де Гиза, который в первый день нового года взял внешние укрепления Кале.

На следующий день люди де Гиза начали артиллерийский обстрел Рисбанка. Крепость пала почти сразу же, комендант «пролез в проделанную французами брешь и сдался на милость врага». После этого Вентворту, который теперь был командующим, поскольку Пембрук сопровождал Филиппа, следовало бы решительно потребовать подкрепления из ближайшего к крепости места от остававшейся там, пусть и в уменьшенных размерах, армии Филиппа. Однако в силу различных причин он должной настойчивости не проявил, ограничившись лишь направлением в лагерь Филиппа депеши с просьбой прислать на подкрепление нескольких сотен человек. Говорят, что Вентворт доверился какому-то шарлатану механику, который утверждал, что изобрел «искусственный огонь», имеющий «великую силу», так что не нужно будет никакого подкрепления. Он полагался также на крестьян, которые, спасаясь от французов, устремились в город, но оказалось, что зря, потому что все мужчины «тут же попрятались по домам». Правда, женщины проявили себя неплохо и старательно работали, копая рвы и укрепляя стены. По всей вероятности, Вентворт доверял Филиппу не больше, чем французам, потому что в письмах Марии просил у нее помощи и описывал отчаянную ситуацию, сложившуюся в городе.

Мария отозвалась довольно быстро, разослав десятки писем землевладельцам юго-восточных графств, приказывая им вооружить своих слуг и арендаторов и срочно отправить в Дувр. Адмиралу было предписано подготовить для Кале самые быстрые корабли, а смотритель Пяти портов должен был обеспечить экипажи. Мария наделяла его полномочиями по необходимости вскрывать любое письмо, адресованное ей, которое прибыло из осажденного города или военной зоны («кроме писем короля»), и действовать в соответствии с их содержанием. Совет тоже энергично взялся за дело и разработал тактику обороны Кале. В частности, они придумали оригинальный способ связи с осажденным гарнизоном: переправлять им письма через стены, привязывая их к стрелам, выпускаемым из арбалетов. Причем письма следует готовить в двойном количестве на случай, если «некоторые из них залетят на крыши домов или в другие места, откуда их нельзя будет достать».

В Англии пытались принять какие-то меры, а корабли де Гиза уже начали свои первые атаки непосредственно на крепость Кале. Развернув артиллерийский обстрел, французские военачальники вскоре поняли, что начали атаку неудачно. Во время прилива стоявшие в бухте французские корабли находились почти вровень с внешними стенами, а атака началась во время отлива, так что пушечные ядра падали на полтора—два метра ниже стены и не причиняли ей никакого вреда, а люди Вентворта имели возможность стрелять по палубам французских кораблей. Таким образом, вскоре атака французов захлебнулась. Ее возобновили спустя два дня, на этот раз во время прилива. За несколько часов французские пушки пробили в крепостной стене широкую брешь. Последней линией обороны англичан был «искусственный огонь», но его так и не удалось зажечь. Механик утверждал, что французские солдаты, войдя в город, своей мокрой одеждой увлажнили порох. Вскоре после потери Кале последовал захват французами Гиена и Ама, которые были разрушены. С их падением Англия потеряла свои последние владения на континенте.

«Мы ощущаем великую боль и тревогу по поводу падения Кале, — писал Филипп в лондонский Совет десять дней спустя после того, как весть о сдаче крепости достигла его двора, — такую великую, что не можем даже выразить словами». Филипп слегка приободрился, узнав от Поула, что Мария удвоила усилия по сбору людей и снаряжения для контратаки. В потере крепости она обвиняла несчастного Вентворта, поставив под сомнение его преданность (он был официально обвинен в продаже Кале французам), чьи неразумные действия, когда он пытался в критический момент осады открыть шлюзы и затопить болота, позволили нападавшим быстро и без усилий достичь города. Она обвиняла Вентворта в «трусости и отсутствии решительности», в том, что он так легко сдался, находясь за стенами столь неприступной крепости. Она упрекала его в том, что «он боялся своей собственной тени». Впрочем, защитниками Гиена королева осталась довольна. Особенно стойкостью лорда Грея. Он написал ей из тюремной камеры, где французы держали его как пленника на самом верху высокой башни замка Сюзан, запертым на четыре запора и охраняемым день и ночь четырьмя лучниками. Королева ответила ему очень длинным письмом. В нем говорилось, что Грей являет собой полную противоположность Вентворту и что она высоко ценит его службу и «призывает не терять присутствия духа». Получилось так, что ободряющие слова Марии повредили Грею, потому что, как только его тюремщики услышали содержание письма королевы, прочитанного герольдом, они сразу же подняли цену выкупа на десять тысяч крон.

Филипп написал одновременно два письма. Одно в Совет с выражением соболезнования из-за потери Кале, а другое кардиналу Поулу, в котором выражалась радость по поводу полученного им известия о беременности королевы. Где-то осенью 1557 года Марии начало казаться, что случилось невозможное — она снова ждет ребенка от Филиппа. Боясь, что ее поднимут на смех, а также желая получить неопровержимые подтверждения, она никому не сообщала об этом до декабря. Убедившись наконец, что существуют «очень надежные признаки» и на этот раз ошибки не будет, Мария повелела огласить: роды ожидаются в марте. Филипп написал Поулу, что эта весть «столь ему приятна, что смягчила горе, которое он переживает из-за потери Кале», и что это «единственное для него радостное и желанное событие».

Предстоящие роды, по-видимому, навели Марию на размышления о близком конце. Во всяком случае, в марте она составила завещание. «Предвидя великую опасность, — писала она, — которая по Божьему установлению угрожает всем женщинам в их родовых муках, почитаю за благое деяние объявить свою последнюю волю. Сие облегчит мою совесть и послужит продолжению доброго порядка в моем королевстве и других владениях». Мария упомянула в завещании самых дорогих ей людей. Первым шел ее нерожденный ребенок «наследник и плод моего тела», которому она оставляла свою корону и все остальное — «почести, замки, крепости, особняки, земли, жилища, прерогативы и имущество». Следующим по списку следовал ее господин, «самый дорогой и возлюбленный супруг», которому она завещала свои «главные драгоценности», а также любовь подданных, «оценивших величие его сердца» и доброе отношение к ней. Кроме этого, она оставила Филиппу два огромных плоскогранных бриллианта (один был подарен ей Карлом V, а другой самим Филиппом на свадьбу) и с ними золотое ожерелье с девятью бриллиантами, которое Филипп подарил ей на праздник Крещения после свадьбы. Оставляла она Филиппу и его самый последний подарок — золотое кольцо с рубином. Важное место в завещательном списке занимали монахи и монахини: картезианцы из Шина, францисканцы из Гринвича и Саутгемптона, бенедиктинцы из аббатства Святого Варфоломея, монахи ордена Святой Бригитты и «бедные монахини из Лэнгли». Кардиналу Поулу Мария завещала тысячу фунтов и поручила быть одним из ее душеприказчиков. Она также завещала ему продолжать дело восстановления английской католической церкви и проследить за возвращением церкви королевских земель, которые в свое время отняли у нее отец и брат королевы.