99 имен Серебряного века - Юрий Безелянский

В статье «Религиозный смысл революции» Степун писал, что после свершения революции в России стали править бал «профессионалы революционного мастерства, самолюбивые спортсмены террористической борьбы, самозванные устроители народного счастья… все те заносчивые хирурги социально-политического дела, для которых страсть к операциям — все, а любовь к пациенту — ничто».

«Революция открывает простор метафизической тоске человека, погруженного в пучину обыденности, возносит низменное, сжигает возвышенное… — констатировал Степун. — Начинается погоня за химерами… Мечты о прекрасной даме разрушают семьи, прекрасные дамы оказываются проститутками, проститутки становятся уездными комиссаршами…» Далее Степун винит в происшедшем и интеллигенцию: «Дух разрушения осилил наше творчество, потому что наше творчество не было в достаточной степени духовно напряжено… корень революции… в обессилении национального творчества».

Важную долю вины за революцию Степун возлагал и на православную Церковь, которая оказалась глуха к земному устроению, общественно-политическим свободам, не подготовлена к расколу единого национального сознания.

Из творческого наследия Степуна упомянем религиозно-философский роман в письмах «Николай Переслегин» (Париж, 1929), мемуары «Бывшее и несбывшееся» (Нью-Йорк, 1956). В 1937 году Степуну пришлось худо: он был уволен из дрезденского Высшего технического училища без права печатного и устного выступления по причине, как иронически выразился сам Степун, «неисправимой русскости, жидофильства и склонности к религиозному мракобесию». Ни советскому, ни германскому тоталитарным государствам Степун был не нужен. Тоталитаризм и свободная мысль взаимно исключают друг друга.

В результате американской бомбардировки Дрездена в 1945 году Степун чудом остался жив, но потерял дом и все свое имущество. Перебрался в Мюнхен, где возглавил созданную специально для него кафедру истории русской культуры в Мюнхенском университете Людвига Максимилиана. В нем Степун преподавал до 1960 года и был одним из самых блестящих лекторов университета. К 80-летию Степуна правительство ФРГ наградило его высшим знаком отличия. Через год Федор Августович Степун скоропостижно скончался, возвращаясь с одной из своих публичных лекций. Можно считать это смертью «на боевом посту».

В статье, посвященной памяти Степуна, Штаммлер нарисовал такой внешний и психологический портрет: «Степун меня поразил: в нем было что-то львиное, при этом благосклонное, приветливое, открытое; глубокая серьезность соседствовала с милой шутливостью, глаз иногда прищуривался, лукаво подмигивал. Это был с головы до пят русский барин, но вместе с тем несомненно и ученый, одновременно и человек с некоторыми чертами театральности, — светский человек, офицер и хороший наездник».

Это взгляд с немецкой стороны, а вот взгляд своего «брата» эмигранта. Публицист Марк Вишняк отмечал: «Элемент игры и театра, импровизации, вдохновения и выдумки чувствовался во всем, о чем бы он ни говорил или писал».

Русским и немецким Степун владел с одинаковой артистической легкостью и изяществом, недаром он считался одним из лучших ораторов Германии. Но советской России такие ораторы были не только не нужны, они были опасны, ведь Степун заявлял: «Самозванные устроители народного счастья и являются в самом точном и ответственном смысле преступным элементом в революции».

И в заключение отрывок из письма Федора Степуна к Ольге Шор: «Думаю, что Россия со временем займет ведущее положение в мире. Считаю, что структурно и типологически Италия, Германия и Россия составляют единый фронт. Трагедия мира в том, что старая истина представлена сейчас исключительно мещанами, а новая — демонами, бесами и чертями. Думаю, что главное сейчас — религиозность, трезвенность и деловитость. Зло сейчас не столько во зле, сколько в утопизме… Наше время требует идей-сил, а не только идей-истин…» (8 января 1934).

СТРУВЕ

Петр Бернгардович

26.1(7.11).1870, Пермь — 26.11.1944, Париж

Чистая гипотетичность: что было бы с Россией, если бы ее повели вместо Ленина такие люди, как Плеханов, Мартов или Струве? Ответить нелегко, но ясно одно, что оппоненты Ленина были прежде всего гуманистами, а уж потом революционерами. Что касается Струве, его революционность была как кратковременная вспышка. Да и вообще, кем все-таки был Петр Бернгардович Струве?

Он пережил несколько фазисов: от «красного» Струве до «белого» Струве. Был он и легальным марксистом, и оппозиционером, и кадетом, и активным участником Белого движения, и государственником, и умеренным консерватором. Сам себя он причислял к течению либерального консерватизма, в которое входили и Пушкин, и Вяземский, и Тургенев…

Хорошо знавшая Струве, Ариадна Тыркова-Вильямс писала о нем, как о человеке, «для которого не было окончательных, застывших форм. Он все проверял, переворачивал, перекапывал. Начав с марксизма и материализма, он через радикализм и идеализм дошел до православия и монархизма. Немало образованных людей его поколения прошли через этот путь. Но Струве шел впереди. Он первый находил оправдание, объяснение, выражение для еще не оформленных изменений в общественных настроениях; он облекал их в слова, часто очень убедительные и острые, как лозунги».

Князь Святополк-Мирский назвал Струве мастером малой формы. И действительно, его короткие статьи «томов премногих тяжелей».

Ленин считал Струве ренегатом марксизма. Крупская подпела Ленину, заявив, что Струве оказался «чужим и враждебным партии человеком». В свою очередь, Струве сделал признание о Ленине, что «этот человек по своему складу ума совершенно мне чужд». «В сущности в лице Ульянова-Ленина и моем, — писал Струве, — столкнулись две непримиримые концепции — непримиримые как морально, так и политически и социально». Для Струве террор был неприемлем, для Ленина — обязательный инструмент захвата и удержания власти. Струве постоянно спорил с Лениным. Современники вспоминают, что, когда Струве писал передовые статьи для эмигрантской газеты «Возрождение», он всегда говорил, поблескивая глазами: «Опять поспорю с Лениным». Большевизм Струве характеризовал как «смесь интернационалистского яда со старой русской сивухой».

Однако без краткой биографии не обойтись и поэтому надо обязательно заметить, что Струве — старинный протестантский род из Шлезвиг-Гольштейна. Первым прославил его математик Якоб Струве, вторым — Вильгельм Струве, который в молодые годы оказался в России, где основал Пулковскую обсерваторию, был ее директором и приобрел славу одного из лучших астрономов Европы. Он был дедом Петра Струве, а отец, Бернгард Струве, губернаторствовал в Перми. Там и родился Петр шестым по счету сыном.