Катастрофа - Валентин Лавров

Эти строки «кинжал поэзии» были, в частности, напечатаны в роскошно изданном Маврикием Вольфом сборнике «Книга о русских поэтах последнего десятилетия» в 1907 году. Но вот что писал Брюсов 18 июня того же года (нового стиля, другим Валерий Яковлевич не пользовался) в Париж Зинаиде Гиппиус, которая в те времена жила на берегах Сены вместе с мужем Д.С. Мережковским:

«Где же выход? Устраивать революцию, чтобы на месте «царского правительства» утвердить «правительство пролетарское»? А чем оно лучше? Та же тупость, та же узость, та же дикость, только в другую сторону направленная. Да при царском правительстве хоть клочки культуры целы, дышат, могут еще когда-нибудь расцвесть, а при пролетарском, — начинай все сначала, опять с хроники VII века! Нет, я пока за Царя!»

«В жизни каждого человека есть высокие вершины и потаенные расщелины», — Иван Алексеевич любил повторять вслед за Плинием Младшим эти мудрые слова.

2

Бунинское семейство было не единственным русским в Грасе. К ним «на огонек» порой заходили их соседи супруги Кугушевы, очень милые люди. Правду молвить, они чуть страдали единственным недостатком, который, впрочем, нисколько не раздражал Ивана Алексеевича, но неизменно веселил. Кугушевы любили напоминать, что они «князья».

— Привет, о мои родовитые соплеменники! — этой или подобной фразой каждый раз встречал их Бунин. На сей раз все повторилось. Иван Алексеевич хитро сощурил глаза:

— Князь, это правду говорят, что ваш род идет от самого Тамерлана?

— Нет, берите глубже! — подхватила тон Ася Кугушева. — Как и ваш, Иван Алексеевич, он идет от Адама и Евы. Вот почему все люди — братья.

— Только они сами, к сожалению, об этом давно забыли! — грустно покачал головой Бунин. Но тут же приспел повод вновь улыбнуться: гости протянули ему букет роскошных поздних хризантем и какую-то старую книгу в красивом бордового цвета матерчатом переплете.

— С днем рождения, Иван Алексеевич! Счастья вам, много денег и крепкого здоровья лет до ста! А славы у вас и так много…

Бунин едва не прослезился от умиления и неожиданности: «Надо же, не забыли!» Он обнял соседей:

— Спасибо, друзья! Ну прямо-таки праздник сердца… Вера, сообрази, пожалуйста, что-нибудь на стол! Простите, друзья, из «Славянского базара» нынче мы ничего не заказывали, из «Праги» или «Парижа» — тоже. Но бутылочка сотерна припасена. Хлеба нет, так пей вино!

Выпили вино, съели по кусочку какой-то синей, пахнувшей мылом колбасы. Иван Алексеевич с нетерпением ожидал подходящей минуты, чтобы внимательней разглядеть подарок Кугушевых — очень приятный и совершенно неожиданный. Когда Ася Кугушева протянула подношение, то Бунин обомлел от умиления: он держал в руках до боли знакомую книгу, которая некогда находилась во всех российских гостиницах, кофейнях, ресторанах, вагонах 1 — го и 2-го классов, различных клубах, библиотеках, вокзалах, почтах — «Всеобщий железнодорожный путеводитель…». На каждой странице было напечатано строгое: «По прочтении просят положить обратно».

Это был объемистый том, выходивший ежегодно в обновленной редакции и громадными тиражами. Бунин не однажды — десятки и десятки раз пользовался такими, выбирая очередной маршрут для путешествия… Да, весь мир объехал в молодости.

— Как по какому-нибудь бивню мамонта изучают этих вымерших животных, так по такому путеводителю со всеми его рекламными приложениями наши внуки станут изучать исчезнувший мир, — Бунин грустно покачал головой. — Какой музыкой звучат для меня эти сухие, канцелярские слова: «Всеобщий железнодорожный путеводитель и ежедневный календарь на 1895 год содержит в себе: точное расписание движения поездов всех существующих в России железных дорог, их пассажирский и багажный тариф; прямые беспересадочные сообщения; расчетную таблицу нового удешевленного пассажирского и багажного тарифа; всеобщую железнодорожную карту; таблицу кратчайших расстояний главнейших пунктов сети российских железных дорог; алфавитный указатель всех станций и полустанций; список городов и местечек, не расположенных на линиях железных дорог, с показанием ближайших к ним станций и расстояний от сих последних; описание и адресный указатель С.-Петербурга, Москвы, Варшавы, Вильно, Риги и Парижа и разные иные сведения. Объявления торговых фирм».

Как живо все помню! Бывало, прибудешь из Питера в Москву на Николаевский вокзал, и сразу сердце наполняется какой-то тревожной радостью, ожиданием случайной счастливой встречи. На площади перед вокзалом дворники в белых передниках и с медными бляхами на груди счищают снег. Все кругом блещет золотом, зеркалами, мелькают нарядные дамы, офицерские шинели, допотопные бабы и мужики с мешками на спинах. Пахнет паровозным дымом, весело свистят паровозы, толкутся железнодорожные служащие, кондуктора, машинисты, проводники с фонарями, закапанными воском, ломовые, сидящие в буфете возле громадного пыхтящего самовара и заливающие свое бездонное нутро китайским духовитым чаем, гимназисты и гимназистки, сияющие своей красотой и чистыми наивными лицами, жаждущими любви и дружбы. Уже на перроне к вам привязался какой-то мужичок в башлыке, который настойчиво зазывает:

— Барин, а барин, едем в нашу гостиницу, в «Лоскутную»! В свое удовольствие поживете, нумера у нас превосходные, в ресторане кухня знаменитая. Даже генералы останавливаются! Право, жалеть не станете…

Тут, словно из земли, вырастает другой агент, тянет в свою сторону:

— Буде врать! Черт у вас в стуле, а не генералы в нумерах! — и, сразу перейдя на другой, задушевный тон: — Барин, послушай меня, едем в «Дрезден», на Тверскую, за рупь пятьдесят при полном канфорте себя утешите! Против нас даже «Дюссо» на Театральной— тьфу! — И он смачно плюет на утоптанный снег.

— Мне надо ехать в «Большую Московскую гостиницу»! — прерываете вы шустрых комиссионеров.

И сразу же находится с десяток доброхотов, желающих вас везти в «Большую Московскую».

— Давайте, барин, вашу багажную квитанцию. Не успеете приехать, уже в номерке вещички вас ждать будут. Василий, проводи господина приезжего!

Василий оказывается громадным мужиком в новом синем армяке, широконосый, с детскими голубыми глазами и дремучей, в мелких кудряшках русой бородой. Он гудит:

— Пожалуйте, вмиг домчу… Прямо сказать — доставлю!

— Не хвались отъездом, хвались приездом!

Василий вдруг широко улыбается, показав два ряда крепких белых зубов:

— Тело довезу, а за душу Господь отвечает!

Остальные агенты, за проценты поставляющие гостиницам постояльцев, видя, что дело сделано и что обошлись без них, сразу теряют к вам интерес и ищут клиентов среди других прибывших.

Мужик подводит вас к легким лакированным санкам, помогает удобней разместиться и ловко запахивает на вас новую медвежью полость. Затем он с неожиданной ловкостью вскакивает на узкое для его обширного зада сиденье и чуть трогает вожжами. Каурый жеребец, мелькающий белыми пятнами на поджарых кострецах, пригибает голову, косится умным, налитым кровью глазом, все более и более набирает ходу.

И вот сани летят по площади во весь дух, встречный ветер обжигает лицо, вышибает из глаз слезу. Перед крутой Каланчевскою Василий чуть придерживает жеребца, но, миновав Красные ворота, вновь пускается вовсю. Он несется по узкой Мясницкой к Охотному ряду. Мимо стремительно мелькают дома, вывески и прохожие. Словно в сладком предвкушении любви, вы потягиваетесь в санках, отчаянно скрипящих на снегу, уже представляя теплый уютный номер с картинами Клевера на стенах, коврами на полу, изящным журнальным столиком у окна, а в простенке между окнами — трюмо с чистым тонкостенным зеркалом, мягкой, шоколадного цвета плюшевой софой и такими же креслами, в которых уже сегодня вечером удобно разместятся друзья — гастролирующий на сцене Большого Шаляпин, брат Юлий, приехавший с Капри Горький, писательская братия — Телешов, Андреев, Шмелев, Чириков, Найденов… да мало ли еще кто!

* * *

Закипает спор: о новой постановке в Художественном, о только что вышедшей и наделавшей шума очередной книге Горького,

о потрясающем успехе Шаляпина, о скандале одного из великих князей с заезжей балериной, о надоевшем хулиганстве футуристов, предводительствуемых каким-то Маяковским (куда только полиция смотрит!), множащихся на улицах Белокаменной авто, которых тут же возненавидели извозчики, а москвичи окрестили «вонючками», о крепко прижившейся и все время бурно развивающейся телефонной связи.

Потом Алексей Максимович вдруг хлопнет себя громадной ручищей по лбу и мучительно стонет:

— Почто напрасно время здесь тратим! Корзинкин обещал мне сегодня показать зоологическое чудо — пре-гро-омадного осетра! — И он развел в стороны ручищи.

Федор Иванович дернул за шнурок. В номер шустро заскочил коридорный.