Василий Розанов как провокатор духовной смуты Серебряного века - Марк Леонович Уральский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одно и другое — талант, и не более чем талант, — вытекает из их связи с Божеством. «По связи этой» никто не лишен некоторой талантливости, как отдаленного или как теснейшего отсвета Божества. Но, с другой стороны, все и принадлежит Богу. Евреи и сильны своим Богом и обессилены им. Все они точно шатаются: велик — Бог, но еврей, даже пророк, даже Моисей, не являет той громады личного и свободного «я», какая присуща иногда бывает нееврею. Около Канта, Декарта и Лейбница все евреи-мыслители — какие-то «часовщики-починщики». Около сверкания Шекспира что такое евреи-писатели, от Гейне до Айзмана[455]? В самой свободе их никогда не появится великолепия Бакунина. «Ширь» и «удаль», и — еврей: несовместимы. Они все «ходят на цепочке» перед Богом. И эта цепочка охраняет их, но и ограничивает («Опавшие листья: Короб первый»).
Говоря о себе как личности Розанов заявляет следующую антиномию:
Уж если чего я решительно не знаю, то это — кто я: и именно оттого, что слишком глубоко себя знаю.
Эта самохарактеристика во многом объясняет розановское отношение к евреям, особенно в последние пять лет его жизни, когда он, как пишет Эрих Голлербх:
Одновременно проклинал и благословлял евреев.
Вот, например типичное розановское высказывание:
Эллин есть успокоенный, не ажитированный иудей; иудей без глубины. Иудей есть желток того пасхального яичка, скорлупу и белок которого составляет эллинизм; скорлупу раскрашенную, литературную, с надписями «Христос Воскресе», с изображениями, живописью, искусствами. Мало ли что на скорлупе можно написать: целую эллинскую цивилизацию. Но скорлупа со всеми надписями хрупка, а белок мало питателен и не растителен. Важнее всего внутри сокрытый желток и в нем зародышевое пятнышко; это и есть жид с его таинственным обрезанием, вечный, неугасимый! Его сколько ни пинают христиане — не могут запинать до смерти. Это — «пархатое» место всемирной истории, крайне непрезентабельное на вид, но которым весь мир держится. <…> Без России мир слишком бы прожил; без Европы история была бы только короче. Но без всем несимпатичного еврея история была бы без смысла, т. е. без души. Еврей есть душа человечества, его энтелехия («О Сладчайшем Иисусе и горьких плодах мира»).
Эрих Голлербах особо подчеркивает, что:
Незадолго до смерти почувствовал раскаяние, <Розанов> просил сжечь все свои книги, содержащие нападки на евреев, и писал покаянные письма к еврейскому народу. Впрочем, письма эти загадочны: в них и «угрызения совести», и нежность, и насмешка [ГОЛЛЕРБАХ. С. 87–88].
Соглашаясь с этой оценкой поведения Розанова на публике, следует, однако, не упускать из вида то обстоятельство, что сопряжение восторженных гимнов библейскому иудаизму — Ветхий Завет, с яростной проповедью антисемитизма типично для традиционного христианского мировоззрения. В случае, например, славянофилов, все еврейство жестко подразделялось на ветхозаветных иудеев — Богоизбранный Народ, и современных жидов, из-за неприятия Христа, пребывающих в состоянии богооставленности[456]. Розанов-традиционалист, заявлявший себя последним славянофилом, несомненно, разделял точку зрения своих кумиров об исконной вражде евреев-талмудистов ко всем христианским народам. Восхищение Розанова прелестью иудейской всегда прорывалось из-под спуда исконной ревности христиан к «заблудшим овцам стада Израиля» [Мф. 15:24], к тому, что «спасение от иудеев» [Ин. 4:22], а «дары и призвание Божие непреложны» [Мф. 25:14–30], и одновременно убежденности, что евреи
крепко ненавидят нас и болеют дьявольскою ненавистью, они — жалки, несчастны, подвержены страстям, ненависть ослепила их сердечные очи, они враждуют и против Бога, заповедавшего всем любовь…[457]
Именно с этих позиций в своей брошюре «Европа и евреи» (1914) он призывает к освобождению Европы «от евреев, от семитизации европейского духа» [458]. Вне всякого сомнения, Розанов твердо верил в эсхатологическую борьбу двух рас — семитов и арийцев, был твердо убежден, что она завершилась Апокалипсисом — русской Революцией, в которой видит евреев «победителями» над всем исконно русским. «Веря в торжество Израиля, радуюсь ему», — возглашает Розанов. В своей последней публикации — «Апокалипсисе нашего времени» и предсмертных письмах он просит прошения у всех, с кем давно рассорился, и в первую очередь — у евреев. Розанов костерит почем зря русских — свой народ, который он и любит, и презирает одновременно. Евреям же он поет осанну. Но и здесь Розанов остается верен себе, смешивая в хвалебной песне боль и гнев, сарказм и сожаления, попреки и восхищение, слова надежды и признание в любви.
Евреи… Их связь с революцией я ненавижу, но эта связь, с другой стороны, — и хороша; ибо из-за связи и даже из-за поглощения евреями почти всей революции — она и слиняет, окончится погромами и вообще окончится ничем: слишком явно, что «не служить же русскому солдату и мужику евреям»… Я хочу указать ту простую вещь, что, если магнаты еврейства, может быть, и думают «в целом руководить потом Россией», то есть бедные жидки, которые и соотечественникам не уступят русского мужика (идеализированного) и ремесленника и вообще (тоже идеализированного) сироту. Евреи сантиментальны, глуповаты и преувеличивают. Русский «мужичок-простачок» злобнее, грубее… Главное — гораздо грубее. «С евреями у нас дело вовсе не разобрано». Еврей есть первый по культуре человек во всей Европе, которая груба, плоска и в «человечестве» далее социализма не понимает. Еврей же знал вздохи Иова, песенки Руфи, песнь Деворры и сестры Моисея:
— О, фараон, ты ввергнулся в море. И кони твои потонули. И вот ты — ничто.
Евреи — самый утонченный народ в Европе. Только по глупости и наивности они пристали к плоскому дну революции, когда их место — совсем на другом месте, у подножия держав (так ведь и поступают и чтут старые настоящие евреи, в благородном: «мы — рабы Твои», у всего настояще Великого. «Величит душа моя Господа» — это всегда у евреев, и всегда — в отношении к великому и благородному истории). О, я верю, и Нахамкис приложился сюда. Но — сорвалось. Сорвалось не-«величие», и он ушел, мстительно, как еврей, — ушел «в богему». «Революция так революция». «Вали все». Это жид и жидок и его нетерпеливость.
Я выбираю жидка. Сколько насмешек. А он все цимбалит. Насмешек, анекдотов: а он смотрит русскому в глаза и поет ему песни (на жаргоне) Заднепровья, Хохломании, Подолии, Волыни, Кавказа и, может быть, еще Сирии и Палестины и Вавилона и Китая
