Чертов мост, или Моя жизнь как пылинка Истории : (записки неунывающего) - Алексей Симуков

Сара не может себе представить, что ее отца нет в живых, она ищет его по госпиталям, сдерживая тоску. Она поет и танцует для раненых — это товарищи ее отца.

В это время в один из госпиталей привозят тяжело раненого офицера. У него нет документов. Он пребывает в полном беспамятстве, но его губы беспрестанно шевелятся, почти беззвучно повторяя одно только слово. Врачи стараются понять, что он пытается сказать. Может быть, это ускорит его опознание? Кто он такой?

Сара поет и танцует перед ранеными, а рядом, в одиночной палате врачи продолжают разгадывать, что шепчут губы раненого офицера. Наконец они угадывают: это женское имя. «Сара» словно выдыхает офицер. Что ж это значит — имя жены, любовницы, дочери?

Если тут можно говорить о выдумке — да, это выдумка. Но то, что она делает со зрителями, со мной! Я эти сцены помню до сих пор и скажу, что это святая выдумка. Она пробуждает у зрителей самые лучшие, самые высокие чувства.

Развитие сюжета осложняется приездом в госпиталь «Старой Вики» — так англичане фамильярно называют свою престарелую королеву Викторию, именем которой названа целая эпоха в истории Англии. Она приехала навестить «своих раненых». Она уже не может ходить. Ее катят в кресле. Вокруг огромная свита из людей с самым разным цветом кожи, в разнообразных, великолепных мундирах. Так ненавязчиво показывается, что полмира, если не больше, толпится у подножия британского трона…

Появление королевы Виктории преподнесено так, что хотелось встать и запеть «Боже, храни королеву!» — непременно на английском языке!

Дальше не помню всех перипетий фильма. Конечно, Сара встречается с отцом, потрясение благотворно действует на него, в общем, все кончается благополучно. Но какова рука сценариста! Все, что мне, уже взрослому человеку, казалось натяжкой в повести, исключено. Опора на жизнь дала новую силу сюжету.

Я видел еще несколько фильмов с Ширли Темпл, в разном возрасте, но здесь она превзошла себя. Мне как-то сказали, что в начале девяностых годов Ширли Темпл была послом Соединенных Штатов в Чехии, — каково?[140]

Заявка

Рассматривая по своей работе в репертуарно-редакционной коллегии Министерства культуры СССР многочисленные заявки на пьесы, я понимал, как это трудно — зафиксировать на бумаге еще не полностью созревший замысел. Но когда он крепко встал на ноги и вместо двух, пяти, десяти страниц не очень связного рассказа о будущем произведении можно уложить свой сюжет в несколько строк — как это прекрасно!

Например: Петух считает себя певцом зари, будучи уверенным, что именно его пение пробуждает солнце. Это — его вера, гордость, содержание всей жизни! Силы, которые ненавидят свет, для которых тьма — привычная стихия, хотят лишить певца прекрасной иллюзии, а по существу, смысла всей его жизни. Составляется заговор: задержать песню Петуха, чтобы солнце взошло без него. Чем отвлечь его? Любовью..! Находится фазанья курочка, влюбленная в Петуха. Она делается орудием мрачной интриги. Петух увлечен, он пропускает срок, солнце появляется без него. Певец зари морально уничтожен, он теперь никто. Фазанья курочка, узнав, какую роль она сыграла, — гибнет. Вот и вся заявка! (Э. Ростан «Шантеклер»).

Другая эпоха. Самый пик бандеровского движения в Западной Украине в конце войны. Герой, милиционер, женатый на дочери богатого крестьянина, стойко стоит на позициях советской власти, выполняя свой милицейский долг. Бандеровцы зовут его в свои ряды, угрожая в случае несогласия смертью. У тестя милиционера, любящего своего зятя, возникает план: спасти его, посадив в тюрьму. Да, в тех условиях, тюрьма — самое надежное укрытие, так как на воле по ночам бандеровцы — хозяева положения. План тестя: он крадет мешок овса в общественной ссыпке, проделывает дырки в мешке, чтобы овес высыпался и следы вели бы к дому зятя. Он будет обвинен в краже, посажен в тюрьму и тем самым спасется. Но герой отказывается. Честь ему дороже жизни. Его шурин, брат жены, принимает план, попадает в тюрьму, остается живым и доныне благоденствует. Герой же гибнет, убитый бандеровцами. (Случай из жизни, рассказанный мне украинским драматургом Ярославом Верещаком. Герой — его отец.)

Мирное время, вроде бы мирный сюжет, но какой взрывчатый! Вновь назначенный начальник строительства крупного химкомбината, человек новый, понимая, что из-за отсутствия необходимых для успешной работы личных связей и, как следствие этого, из-за постоянных срывов поставок оборудования он как руководитель «погорит», — решается на авантюру. Он объявляет, что комбинат будет закончен досрочно. Все разом приобретает другую окраску: он — герой, инициатор трудового почина, гордость отрасли, в фаворе у обкомовского начальства. За счет этого ему удается добиться преимущественного снабжения оборудованием. Задумывая этот шаг, он рассчитывал на обычную корректировку плана, которая позволила бы перенести срок сдачи объекта, но… Принятые им нереальные обязательства включаются в план выпуска продукции, что для работников полутора десятков фабрик означает реальную жизнь, работу, надежды. Образуется порочный узел, разрубить который удается, лишь выбросив из кармана государства десятки миллионов… (А. Гельман «Обратная связь»).

В мирной жизни многое оказывается гораздо сложнее, чем в условиях военных. Сказать «да» или «нет», понимая, на что ты себя обрекаешь, требует иной раз огромного мужества, причем вокруг тебя течет спокойная жизнь, птички поют, цветы цветут… Я до сих пор вспоминаю в «Премии» того же Гельмана сцену, где бригадир отказывается от премии для бригады, ссылаясь на цифры отчета. На вопрос начальника треста: «Кто дал вам эти цифры?» — был ответ: такая-то. И я понял: судьба скромной женщины, не участвующей в основном конфликте, но давшая эти цифры, этим ответом решена.

Иногда в самом названии пьесы заключен набросок будущего сюжета, некая тайна, ожидание какого-то поворота. «В связи с переходом на другую работу…» Здесь многоточие особенно выразительно. Я имею в виду пьесу А. Мишарина, впоследствии получившую название «Серебряная свадьба». Новое название, на мой взгляд, стало значительно менее выигрышным.

Но венцом краткости полного, развернутого изложения сюжета является одна-единственная строчка из стихотворения Владимира Соколова: «Мне тридцать три: я жив. Ищу Иуду».

Какое наслаждение перебирать, словно драгоценные камни, эти удачи!

Метафорический код

Романист может сказать: сочувствую тебе, брат драматург. Границы моих владений практически не знают пределов. Размер их зависит от моего замысла, моей воли, а что предоставлено тебе, бедный мой родственник? Какие-то жалкие 60–80 страниц. Что на них можно сделать?