У свободы цвет неба (СИ) - Аусиньш Эгерт

   - Из Неаполя, да? - уточнил он вежливо.

   Исиан только коротко кивнул. Ночевать он не остался, собрал высохшую одежду, поставил портал и ушел. Дейвин, определяя, куда именно протянулась нить, уткнулся Зрением в Медного Всадника и только рукой махнул. Предмет, похожий на ручное зеркало, остался лежать в своей бумажной обертке на столе в гостиной Дейвина.

   Он пролежал на своем месте до утра, затем по просьбе графа был забран из его дома людьми с Воскресенской набережной и увезен. Через трое суток этот самый сверток был распакован в реставрационных мастерских Эрмитажа. Содержимое сличили с описанием и отправили на место в хранилище. А граф да Айгит мог поклясться в том, что не видел этого предмета глазами иначе, чем на фотографии, и не держал в руках, даже если бы ему вручили шар правды.

   Судьба интеллигента.

   Так уж принято у людей, говорящих и пишущих по-русски: не понимать друг друга. Власть и простые граждане говорят, интеллигенция пишет. И вот вроде бы один язык, но понимания как не было, так и нет.

   В честь опального интеллигента могут назвать проспект, как было с Сахаровым, или театр, как вышло с Войновичем, но даже среди тех, кто чтит память любого интеллигента-диссидента, найдется мало действительно понимающих и разделяющих его идеи. Ему могут даже пообещать вручить премию Сахарова, как пообещали Марине Лейшиной и Полине Бауэр - и в глазах власти и простых граждан это дискредитирует и саму премию, и номинанток.

   И действительно: обе дамы не продвинулись серьезно в области науки, голодовка Бауэр не продлилась и месяца, да и объявлена толком не была, Лейшина пошла на сотрудничество с оккупационной администрацией именно в те дни, когда победа, казалось, была уже в руках оппозиции, обе они получили серьезные бонусы в имперской метрополии... или нет?

   Нет. Во-первых, кроме блога, у Полины Бауэр есть ряд статей в серьезных сборниках, которые вряд ли попадут в руки широкой публике, но эти работы оказались известны администрации саалан, оперативно заменившей расстрел на работу в интернате при резиденции наместника. Марина Лейшина успела до объявления протектората империи выпустить книгу "По следам диктатур и демократий", небольшое критическое исследование известной работы Джина Шарпа. И при всем скептическом отношении к его методам, она включила цитаты из книги Шарпа в свою речь на процессе в Исанисе, столице империи Аль Ас Саалан.

   Во-вторых, и Лейшина, и Бауэр боролись за право жителей края на свою культуру, на национальную память и, наконец, за право граждан края на безопасность.

   Наконец, в-третьих, премия Сахарова присуждается не за научные достижения. Первое условие ее присуждения - это готовность к смерти, которую обе дамы и продемонстрировали. Одна в мае, во время уличных митингов, участие в которых вполне могло кончиться для нее камерой смертников в "Крестах", а вторая в январе, публично отказавшись от помилования лично ей на процессе в метрополии ради возможности выдвинуть требование пересмотра всех приговоров "за недолжные практики".

   Еще премия Сахарова присуждается людям, выражающим несогласие с официальной политикой, нарушающей права человека, даже если им самим ничто не угрожает. В начале пути и Лейшина, и Бауэр имели массу возможностей как покинуть край, так и просто продолжать свою работу, не ощущая никакого давления со стороны администрации империи. Но выбрали протест. Бауэр заработала обвинения в "недолжных практиках", отчасти сфабрикованные по доносу, отчасти основанные на доказательствах, добытых под пыткой, Лейшиной угрожали высылкой и лишением гражданства края. С позицией Сахарова их поведение вполне сравнимо, как и он, они поставили убеждения выше личной безопасности.

   Оскорбляться фактом того, что "продавшихся" и "заработавших на аварии" номинируют на правозащитную премию, можно сколько угодно, но при этом следует помнить, что ни Лейшина, ни Бауэр никого не убивали и не собирались. А вот те, кто обвиняет их в убийствах и провокациях, сами не раз были уличены во лжи и манипуляциях общественным мнением. Впрочем, с точки зрения таких людей лжецом и манипулятором окажется любой, кому убеждения и принципы дороже жизни. Ведь с точки зрения людей, у которых вместо личности давно уже плесень, а вместо совести - телевизионная проповедь, нет хуже преступления, чем наличие собственного взгляда на жизнь.

   "Эхо Москвы", Юрий Надыршин, 20 августа 2028 года.

   Димитри прочтя эту заметку, удовлетворенно кивнул и подумал, что пора бы показать Полину публике. И нужно чем-то занять Исиана, чтобы не слишком рвался с ней общаться.

   Иван Кимович Рудой заметку тоже видел, но отреагировал иначе. Он взял комм и сказал кому-то: "Зайди". Появившийся в его кабинете через несколько минут незаметный спокойный человек средних лет молча встал у двери.

   - Проходи, - недовольно сказал Рудой. - Что там Бауэр? Месяц ведь уже, как она дома.

   - Месяца еще не прошло, - уточнил человек. - А в целом - ничего. Только паспорт поменяла. Пришла в сопровождении приемного сына, сдала документы, через десять дней опять пришла, с ним же, документы забрала. Другой активности не было. В городе не бывает, со слов соседки, и из дома не выходит.

   - Навещала соседка? - уточнил Иван Кимович.

   Незаметный человек утвердительно кивнул.

   - А как же. Беседы, правда, не вышло. Отвечает без интереса, односложно, дворовых и районных новостей не слушает, разговором тяготится, в общем, ведет замкнутый и малоактивный образ жизни.

   - Ну ладно. А что Лейшина, вернулась?

   - Нет еще, Иван Кимович. Заметки на сайте "Света в окне" появляются, но там в основном о кодексе Наполеона и гражданском законодательстве. По стилю текст ее, видимо, с почтой пересылает. А так - все еще там.

   - Ну ладно. Иди. Обо всех изменениях докладывать сразу, помнишь?

   - Так точно.

   Дейвин заметки не читал, ему было не до того. Десять дней отсутствия сказались на его делах самым неприятным образом. Даже несмотря на то, что часть проблем разгребла Нодда, часть разрулила Дина Воронова, а часть дел сумела подхватить Асана да Сиалан, с которой граф и беседовал в то время, как Иван Кимович выяснял обстановку, а Димитри размышлял о делах ближайшего будущего.

   - Я не понимаю, Дейвин, - сказала виконтесса. - Этот сайх, отец Макса Асани... почему вокруг него столько всего завертелось? Князь беспокоится из-за него, не хочет, чтобы он встречался с Полиной, миссия Созвездия до сих пор гудит из-за их дуэли с Алисой, а сам он где-то в городе и не отвечает ни на вызовы, ни на письма.

   - Асана, - вздохнул граф, - я был на той дуэли его секундантом. Могу тебе сказать, что более гнусного способа слить поединок я еще не видел, девочка была расстроена до слез. Я не удивлен, что князь выставил меня из края после этого, странно только, что так ненадолго. Я не спорю с тем, что старший Асани тоже хороший маг и, наверное, неплохой специалист, как и его сын. Но как человек и дворянин, он... я бы с этим сайхом в кости играть не сел и тебе не советую. И вообще манеры у него временами... как с хаатского рынка.

   - Дейвин, ты что, так ничего и не понял? - удивилась Асана.

   - А что я должен был понять? - Да Айгит наклонил голову вбок, подчеркивая, что ждет ответа.

   Виконтесса посмотрела на него очень большими глазами.

   - Ты правда думаешь, что князь не знает о том, что Алиса опять оказалась в госпитале?

   Дейвин пожал плечами. Он все еще чувствовал себя уставшим после дороги, и ему сложно давались логические построения с пропущенными шагами.

   - Наверное, ему доложили, но что с того?

   Асана подняла брови и некоторое время молчала.