Аббат - Вальтер Скотт

Их разговор был прерван несколькими выстрелами из тех небольших пушек, которые артиллеристы называют фальконетами и которые в те времена использовались для обороны замков. Выстрелы были произведены наугад и не могли причинить вреда, но мощная вспышка и оглушительный гром, повторенный громогласным эхом в полуночной тиши Бенарти, испугал беглецов и заставил их замолчать. Прежде чем они опять обрели дар речи, лодка причалила к пристани или набережной, удаленной на значительное расстояние от сада. Они высадились, и пока аббат громко возносил благодарение небу, которое до сих пор благоприятствовало их замыслам, Дуглас считал себя с лихвой вознагражденным за участие в этом отчаянном предприятии тем, что именно он сопровождал королеву к домику садовода.

Мария Стюарт, даже в этот полный страха и напряжения момент, не забыла о Роланде Грейме, приказав Ситопу сопровождать леди Флеминг, в то время как Кэтрин сама, не дожидаясь приглашения, оперлась на руку пажа. Ситон, однако, тут же передал леди Флеминг аббату, сославшись на то, что ему нужно позаботиться о лошадях. Его люди сбросили плащи гребцов и поспешили вслед за ним.

В то время как готовили лошадей для дальнейшей поездки, Мария Стюарт отдыхала в домике Блинкхули; заметив забившегося в угол владельца сада, она велела ему подойти поближе. Он выполнил ее распоряжение с некоторым колебанием.

— Что же ты медлишь, брат мой, поздравить свою венценосную королеву и госпожу со свободой и вновь обретенным королевством? — спросил его аббат.

Услышав это, старик подошел к королеве и в учтивых выражениях выразил свою радость по поводу ее освобождения. Королева сердечно поблагодарила его и сказала под конец:

— Нам остается предложить вам пока небольшую награду за вашу преданность. Нам хорошо известно, что ваш дом служил прибежищем верным слугам, готовившим наше освобождение.

С этими словами она протянула ему кошелек с золотыми монетами, прибавив:

— С течением времени мы постараемся более щедро вознаградить вас за эти услуги.

— На колени, брат мой, — воскликнул аббат, — немедленно на колени, поблагодари ее величество за доброту!

— Добрый брат мой, еще не так давно ты подчинялся мне, и даже сейчас ты много моложе меня, — обиженно ответил садовод. — Позволь мне выразить мою признательность так, как я считаю нужным. До сих пор королевы склоняли передо мной колени, а мои колени, если говорить по чести, слишком стары и негибки, чтобы склонять их даже перед этой прекрасной дамой. Быть может, вашему величеству было приятно, когда ваши слуги заполнили мой дом настолько, что я уже не мог назвать его своим, что в усердном хождении туда и сюда они потоптали мои цветы и, заведя в сад коней, погубили все мои надежды на обильный урожай плодов, но я прошу у вашего величества только одной награды — избрать, себе резиденцию по возможности подальше от меня. Я уже старик, мне бы хотелось идти к могиле с легким сердцем, в мире, доброжелательстве, погруженным в спокойные труды.

— Я торжественно обещаю вам, добрый человек, — ответила королева, — что, насколько это будет зависеть от меня, я ни за что на свете не выберу для своей резиденции этот замок. Но возьмите, пожалуйста, деньги. Пусть они послужат вам возмещением за те опустошения, которые мы произвели в вашем саду.

— Я благодарен вам, ваше величество, но это ни в какой степени не послужит мне возмещением. Уничтожены труды целого года; можно ли их возместить тому, у кого не осталось, быть может, и одного года жизни? Кроме того, говорят, что мне, в мои преклонные лета, придется покинуть это место и отправиться странствовать. А у меня ведь нет на свете ничего, кроме этих фруктовых деревьев и нескольких старых пергаментных свитков с ничего не стоящими чужими семейными тайнами. Что касается золота, то если бы я жаждал его, я бы остался пастырем аббатства святой Марии, и все-таки мне неясно, хорошо ли было бы мне тогда, ибо если аббат Бонифаций стал всего лишь бедным поселянином Блинкхули, то его преемник аббат Амвросий пережил еще худшее перевоплощение, превратившись в латника.

— Как! Неужели вы действительно аббат Бонифаций, о котором мне столько говорили? — воскликнула королева. — Тогда действительно мой долг велит мне склонить колени и просить у вас благословения, добрый отец!

— Не склоняйте передо мной колен, миледи! Благословение старика, который больше не является аббатом, и без того последует за вами через горы и долы. Но чу! я слышу топот ваших коней.

— До свидания, отец мой! — сказала королева. — Когда мы возвратимся в Холируд, мы не забудем тебя и твой разоренный сад.

— Забудьте то и другое, и да хранит вас господь, — отозвался бывший аббат.

Выходя из дома, они слышали, как старик все еще что-то бормотал про себя, торопливо запирая за ними дверь на щеколду и на замок.

— Месть Дугласов настигнет несчастного старца, — сказала королева. — Да поможет мне бог, я приношу гибель каждому, кто приближается ко мне.

— О нем уже позаботились, — ответил Ситон, — ему нельзя здесь оставаться. Его тайком переправят в более безопасное место. Но вашему величеству следовало бы уже быть в седле. На коней! На коней!

Группа Ситона и Дугласа выросла до десятка вооруженных людей, включая тех, кто присматривал за лошадьми. Королева, ее дамы и все, кто прибыл в лодке, тут же сели на коней и, оставив в стороне городок, проснувшийся от выстрелов из замка, последовали за Дугласом, указывавшим дорогу. Вскоре они выехали в открытое поле и помчались так быстро, как только могли, стараясь лишь не растягиваться и соблюдать принятый порядок движения.

Глава XXXVI

Под ним его вороной скакун,

Чалый — красотку мчит,

Охотничий рог висит на боку,

И лишь ветер в ушах свистит.

Свежесть ночного ветра, скачка на конях через горы и долины, звяканье уздечек, радость обретенной свободы и быстрота езды постепенно рассеяли охватившие Марию Стюарт смятение и скорбную скованность. В конце концов она уже не могла утаить перемену своего настроения от всадника, который держался рядом с ней и который, как она полагала, был отцом Амвросием, ибо Ситон со всем юношеским пылом гордился, и притом совершенно законно, своим первым удачным делом и, приняв важный и озабоченный вид, осуществлял обязанности командира небольшого отряда, эскортировавшего ту, кого называли тогда Счастьем Шотландии. Он то скакал во главе отряда, то придерживал своего разгоряченного коня, поджидая подтягивающийся арьергард, требовал от передовых всадников равномерного, хоть и быстрого аллюра; отставших же заставлял пустить в ход шпоры, не допуская нарушения строя. Через мгновение он уже скакал около королевы или ее фрейлин, осведомляясь, не утомила ли их быстрая езда и не будет ли каких-нибудь распоряжений по его части. Но если Ситон был занят делами всего отряда — главным образом правильным ритмом процессии, и в значительной мере любовался самим собой, то всадник, скакавший рядом с королевой, все свое внимание безраздельно посвящал ей одной, как если бы его заботам было поручено какое-то высшее существо. Когда попадался неровный и опасный участок дороги, он, казалось, вовсе не обращал внимания на своего собственного коня и все время придерживал рукой уздечку лошади королевы. Если на их пути встречалась река или большой мост, он левой рукой поддерживал Марию Стюарт в седле, а правую держал на узде ее скакуна.