Первый кубанский («Ледяной») поход - Сергей Владимирович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все группы шли, оглядываясь назад, думая о могущем быть преследовании красных. И вот из станицы выехала рысью группа конных. До последнего звена отставшей цепочки было недалеко. Звено приготовилось «к бою». И будь эта конная группа – противник, она не произвела бы на отставших такого сильного впечатления, как теперь, когда они увидели белую папаху на голове едущего впереди.
– Генерал Марков! – вырвалось сразу же у всех.
Трудно высказать тот комплекс переживаний, который охватил трех офицеров последней, отставшей группы. Радость, что конные – не противник, в этот комплекс уже не входила. Тут было иное: счастье видеть генерала Маркова, надежда услышать от него две-три фразы, короткие, бодрые, злободневные и как-то ответить на них. Тут было желание выразить ему свою любовь и преданность…. Но победило иное: сознание своей вины нарушением порядка. Они знали, как строг генерал Марков и как всегда справедлива его строгость. Офицеры приготовились выслушать его выговор.
Топот коней близок. Офицеры остановились и стали «смирно».
– Здравствуйте, друзья мои! – весело и бодро прокричал им генерал Марков.
– Здравия желаем, Ваше Превосходительство! – громко и восторженно ответили офицеры.
Ни слова больше. Генерал Марков скакал дальше, а у офицеров вырвалось немедленно искреннее «Ура!» – своему начальнику, продолжавшееся столько времени, на сколько хватило сил. А там, впереди, уже катилось такое же «Ура!» других групп. И так докатилось оно до самого полка, подхватившего «Ура!», едва генерал Марков нагнал его. Проступок не менее чем 20 отставших чинов полка остался без всяких последствий для них. Но как неловко чувствовали они себя: будто обманули генерала Маркова, показали себя недостойными его доверия. И это было для них наказанием гораздо большим, нежели выговор, если бы он был. Генерал Марков, помимо всех своих положительных качеств, всегда выявлял себя еще и как глубокий психолог. Он, нарушая уставное «не оставлять проступков и упущений без взыскания», не придерживаясь «устава, яко слепой стены», – только укреплял дисциплину.
Генерал Деникин отчитал полк в совершенно иной обстановке, и это было воспринято как напоминание: побеждающий всегда особенно близок к поражению в момент самой победы. Поздно вечером, пройдя 15 верст, марковцы пришли в станицу Дядьковскую, расположились по отведенным им квартирам и быстро уснули крепким сном.
4 апреля. Пробуждение всех было бодрое: давно не спали так спокойно и с «комфортом». Казаки охотно и обильно кормили своих постояльцев, но поглядывали на них мрачно: не то с недоверием, не то с какой-то тревогой. Среди добровольцев передавали, что вчера жители станицы встретили армию с колокольным звоном и с иконами, думая увидеть генерала Корнилова, но, узнав, что он убит, как-то поспешно разошлись по домам.
Едва проснувшись, все вели разговоры о минувших переживаниях и о новом положении армии: она вышла из тесного кольца противника, но все же оставалась в окружении. Куда бы она ни пошла, ей придется снова переходить железную дорогу. Но где и на какое время она могла бы хотя основательно отдохнуть? О пополнении рядов теперь трудно было говорить.
На короткие минуты во многие дома, где помещались марковцы, заходил генерал Марков, всегда приносящий с собой бодрость и уверенность в лучшем. Едва он ушел – разговоры о нем, сводившиеся к одному: не дай Бог, если что случится с ним! Посещение рот генералом Марковым начиналось и завершалось громким «Ура!».
Тяжело и тревожно отзывалась на чинах полка его малочисленность, всего около 300 человек, и то с приданной Артиллерийской ротой.
– Это мой последний резерв, – сказал генерал Марков. Эта рота стала 2-й ротой полка, в которой оставалось лишь 9 человек, а теперь стало 50–60. Ее принял полковник Коротаев.
* * *
Во второй половине дня в частях передавали сначала как слух, потом как факт о решении командования армии оставить в станице наиболее тяжело раненных, количество которых доходило до 200 человек. Это решение вызвало у всех сначала тревогу, не только за судьбу раненых, но, в дальнейшем, и за судьбу каждого, кто может оказаться раненым. За короткое время это второй случай оставления. Тревога переходила в возмущение, хотя никто в армии еще не знал о судьбе оставленных раненых в Елизаветинской.
«Корнилов этого не сделал бы», – утверждали все и возлагали ответственность на генерала Деникина. Вероятно, генерал Деникин не решился бы оставить раненых, если бы знал, что произошло в Елизаветинской, но, оставляя их теперь, он принял все меры, чтобы раненых не постигла жестокая участь: были оставлены все захваченные видные красные деятели, давшие слово защищать раненых; это же слово дали атаман станицы и многие другие. Атаману передавалась значительная сумма денег за уход за ранеными. С ними оставались доктор и сестры милосердия. Была надежда, но весьма слабая. Генерал Деникин решился на такой шаг потому, что его план дальнейшего похода армии рассчитан был на быстроту движения и возможную его длительность, что связывалось для раненых с непосильными мучениями.
В частях армии решили «спасать» своих. И вот к лазарету стали подъезжать пулеметные и обозные подводы, на которые замаскированно грузились раненые, и эти подводы должны были ехать не с лазаретом, а со своей частью. Очень немало, таким образом, «спас» Офицерский полк. Еще из Елизаветинской он также увез своих раненых. В станице было оставлено не 200 человек, а 119. Впоследствии оказалось, что только двое из них были убиты, 16 умерли.
* * *
С наступлением ночи не тревожимая противником армия, посаженная на подводы, выступила из станицы.
5–9 апреля. Армия переменным аллюром куда-то ехала. Куда? – не знали даже командиры полков. На перекрестках дорог дальнейшее направление указывали конные маяки. В пути были лишь большие и малые привалы. К счастью, погода стояла хорошая.
Дважды армия благополучно пересекла железные дороги: Тихорецкая – Екатеринодар и Тихорецкая – Кавказская. При переходе последней был подбит ехавший поезд, оказавшийся товарным, с которого сгрузили лошадей, перевязочные материалы и другие нужные вещи. Генерал Марков, бывший на переезде с Кубанским строевым полком, протелефонировал в обе стороны: «Добровольческая армия благополучно перешла железную дорогу».
Вечером, 9-го, армия приехала в станицу Ильинскую, проделав за четверо суток около 150 верст. Все нуждались в отдыхе; раненые в особенности. Мечты сбылись – объявлена ночевка, а это означает многое: можно умыться, вообще освежиться; избавиться от покрова пыли, проникшей сквозь одеяние до тела; можно снять обмундирование,
