Содержательное единство 2001-2006 - Сергей Кургинян

По сути, это и есть та самая диалектика. Так ненавидимая сегодняшними постмодернистскими модниками (охранительными, революционными, революционно-контрреволюционными, контрреволюционно-революционными и т.п.). Диалектика не пижонство, а инструмент. Она либо позволяет что-то построить, либо абсолютно бессмысленна.

Предложенная мною диалектическая диссоциация – что именно позволяет построить (выделить, описать)? Отвечаю – она позволяет выделить и описать не просто патологию, а целый патологический ряд внутри того, что гордо именует себя порядком. Достаточно взглянуть на предыдущую схему и проблематизировать единство (рис.2).

Итак, если нет единства формы и содержания, то что есть? Есть форма, отделенная от содержания. Вот мы говорим: "охранители", "охранительность"… А что охраняется? Когда возникает судорога охранительного рвения? Когда форма теряет содержательность. И именно тогда вместо того, чтобы наполнить ее содержанием или создать новую форму в единстве с новым содержанием, политический имярек начинает цепляться за мертвую форму. И орать во все горло: "Нет, не дам разрушить! Спасу любой ценой!"

А как спасать-то? Мертвая форма, во-первых, начинает рассыпаться при любом дуновении любого энергийного ветра. Во-вторых, она не работает. То есть собирает на себя этот самый энергийный ветер, в том числе и ветер хаоса ("черный ветер" из "Двенадцати" Блока). В-третьих… Но об этом чуть позже. Пока же зафиксируем, что вопрос о форме, отделившейся от содержания, и связи подобной формы с охранительством – это и теоретический, и практический вопрос. Причем всегда наступает время, когда практическая важность этого вопроса (ранее не ощущавшаяся) становится для всех очевидной. Берусь утверждать, что время такой "очевидной неочевидности" на подходе.

Но, перед тем как дальше двигаться по вехам, очерчивающим путь политических рассуждений, позволю себе минимум теоретических отступлений.

Для религиозного сознания совершенно ясно, что материя сама по себе не только не держит форму, не только не создает форму, но ничего общего с формой не имеет. Соответственно, творящий форму дух не может прийти в материю как таковую, ему там делать нечего. (В скобках замечу, что я вовсе не хочу постоянно оставаться на религиозной почве. Я просто танцую от нее как от печки, потому что так удобнее. Как ни странно, так проще).

Итак, форму творит субъект. И творит он ее не из материи, а из субстанции. Для того чтобы субъект (дух) мог сотворить форму, материя должна получить некое добавление. В нее должен быть влит некий новый ингредиент, превращающий материю, глухую к духу, в чувствительную по отношению к духу субстанцию. Это, в религиозном понимании, и называется соитием души и материи, падением души в материю и т.д.

Итак, для того, чтобы материя получила необходимое дополнение и могла стать рудой, чтобы из руды мог быть произведен металл, чтобы этот металл мог быть отлит в форму, – для всего этого душа (как бы ее ни называли – София или как-то еще) должна излиться в материю. Для кого-то (гностиков, например) – это нисхождение и падение души. Для кого-то – наоборот. Но сама эта коллизия неизменно присутствует во всех или почти во всех типах религиозного сознания.

Единство формы и содержания (содержательное единство) является единством субъекта и субстанции, духа и души. Местом этой "свадьбы" является материя. Но она лишь место. И то, что необходимо преобразить.

Опять же в скобках замечу, что для левого неогегельянства (перехватившего эстафету у марксизма) субъект – это интеллигенция, субстанция – это народ. Единством же субъекта и субстанции является партия. Все это "прибирала партия к рукам", "рука миллионопалая, сжатая в один громящий кулак" – из того разряда, на который я только что указал.

Достаточно ясно, что происходит после разрыва единства между содержанием (духом) и формой (душой). Форма оказывается деградирующей. В ней нарастает косность и омертвение. Чем выше косность и омертвение, тем меньше энергии, тепла, огня, как хотите. Их место занимает холод. Тем, кто хочет самых простых аналогий в этом вопросе, предлагаю перечитать "Снежную королеву" Андерсена.

Чем больше деградирует форма, чем менее гибкой и упругой она становится, чем больше в ней смерть вытесняет жизнь, тем больше охранительность. На самом деле, форму спасти может только новая встреча с духом, содержанием. Но вместо таких форм спасения нередко возникает попытка защитить форму как таковую.

Это может касаться абсолютно разных вещей. Иногда возникают такие защитники-охранители разных церковных форм. В католицизме их было много. Были они и в православии. Иногда это ошибочно называется "фундаментализмом". Были такие защитники формы и у КПСС. В мировом левом движении Суслова очень часто называли "убийцей смысла" и "защитником формы как таковой". Нынешней пародией на это является зюгановская КПРФ).

Я не хочу здесь ничего упрощать. Иногда такая страсть по форме носит почти жертвенный характер. Тут есть место трагедии, пафосу, высоким человеческим чувствам. Но речь всегда идет о попытке спасти то, что нельзя спасти. То есть о попытке с негодными средствами.

Причем подобные попытки меняют свой характер по мере того, как нарастает омертвение формы. Вначале охранительный синдром еще пытается выступать с позиций "стенка на стенку". Энергии революции (трактуемой как хаос) противостоит другая энергия, направленная, например, на защиту правящего дома Романовых (революция 1905 года). Или перестройки Горбачева (ситуация конца 80-х годов).

Схема такого рода защиты фактически описывает то, что в последние годы стала делать часть Кремля, готовясь к отражению "оранжевой революции". Схема эта такова.

Есть мы, и у нас нет энергии, потому что форма уже оторвана от содержания. Но мы еще можем собрать каких-то "Наших" для защиты этой формы. Конечно, мы должны в качестве приманки выделить некий административный ресурс. Но, помимо ресурса, у формы есть еще какая-то привлекательность. И, соответственно, может возникнуть энергия. Но тогда начинается следующая коллизия (рис.3).

Но и это не все. Та энергия, которая подверстана к "МЫ", сразу начинает делиться на две части.

Часть #1 – хочет административного ресурса, проще – карьеры. Но тогда при чем тут энергия?

Часть #2 – хочет защитить форму, видя в ней содержание. Но тогда эта часть #2 сразу начинает делиться на две подчасти.

Часть #2а – это идиоты, которые видят то, что хотят, а не то, что есть. Соответственно, речь идет об очень глупой энергии. Кто-то не видит в этом опасности, а я вижу. Потому что глупой энергией кто-то будет манипулировать. Это "к бабке не ходи", и это уже происходит.

Часть # 2б – понимает, что в форме содержания нет. И хочет защитить содержание. Но тогда она сразу входит в антагонизм с "МЫ". И "МЫ" сразу начинает ее бояться. А поскольку "МЫ" боится энергии вообще, то этот страх чреват далеко идущими последствиями.

Повторяю: все это Россия проходила неоднократно. Это ненависть Двора к "Союзу русского народа", старавшемуся этот Двор защитить. Это ненависть горбачевцев к тем, кто боролся за Союз, защищая власть Горбачева. Это очень глубокий синдром. И с того момента, как он начинает доминировать, начинается следующая фаза процесса.

Форма защищается не "своей энергией" (мобилизацией общества), а только административным ресурсом, который должен подавить всякую энергию. Он энергию, конечно, не давит, этот ресурс. Кроме того, этот ресурс хочет плату за подавление. А его тоже боятся. Теперь уже боятся не страсти "Союза русского народа" ("Наших" – конечно, аналогия условная). Боятся уже интриг Охранки. Чужими становятся не только носители энергии, но и носители ресурса ее подавления. Когда дозревает и этот синдром – возникает новая фаза.

Не нужно мобилизационной идеологии (она и противна, и опасна). Не нужно силовой идеологии (она тоже противна, хотя не так опасна). Нужна не контрреволюция, не "антиоранжевый" штурм. Нужна "управляемая революция". Нужно как-то мимикрировать под ту, чужую, энергию. Это известный феномен, все так же переходящий из эпохи в эпоху. Назовите это "зубатовщиной" или "игрой с Народными фронтами"… Суть одна.

И, наконец, и эта игра оказывается проигранной. Форма окончательно перерождается. Внутри себя она фактически беременна только смертью. И тогда она сама возглавляет войну с собственным содержанием. Дальше процесс мутации начинает идти вразнос. При этом каждое действие начинает приобретать неслучайно парадоксальный характер.

И тут даже непонятно, с чего начать это обсуждать. С дальнейшей диссоциации субъекта политической власти? С идеологических гримас? С проблемных оценок? С крупных социально-политических неприятностей?

Постараюсь начать с того, где все это сходится. Я имею в виду печальный скандал вокруг одной отвратительной армейской ситуации. Скандал, который никак не сводится к отвратительности этой ситуации. Начнем здесь морализировать – ничего не поймем. Скандал, в котором судьба общества и судьба власти как-то стягиваются в один узел сомнительного качества. Попытаемся этот узел не разрубать. А распутывать, причем с максимальной степенью осторожности.