Ночь в Лиссабоне. Тени в раю - Эрих Мария Ремарк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хорошо, что ты не сказал: я счастлив. Обычно ложь меня не смущает. Да я и сама умею лгать. Но иногда ложь невыносима.
— Но я хочу стать счастливым, — сказал я.
— Тебе это, однако, не удается. Ты не можешь быть счастливым, как все люди.
Мы все еще смотрели друг на друга. И мне казалось, что отвечать, видя Наташу в зеркале, легче, чем глядя ей в глаза.
— На днях ты меня уже спрашивала об этом.
— Тогда ты солгал. Боялся, что я устрою сцену, и хотел ее избежать. Но я не собиралась устраивать сцену.
— Я и тогда не лгал, — возразил я почти машинально и тут же пожалел о своих словах.
За годы скитаний я усвоил некоторые правила, которые были мне необходимы, чтобы выжить, но не очень-то годились для личной жизни; одно из этих правил гласило: никогда не признавайся в том, что ты солгал. В борьбе с властями оно себя оправдывало, но во взаимоотношениях с любимой женщиной было не всегда приемлемым, хотя и здесь приносило скорее пользу, чем вред.
— Я не лгал, — повторил я, — просто я неудачно выразился. Некоторые понятия мы почерпнули из прошлого века, века романтики, но теперь их следует сильно изменить. К ним относится и понятие счастья. Как легко было стать счастливым! Причем под счастьем подразумевалось абсолютное счастье! Я не говорю сейчас ни о писателях, ни о фальшивомонетчиках — этим удавалось дурачить целые эпохи своей хитроумной ложью; даже великие люди попадали под гипноз яркого шарика с сусальной позолотой, именовавшегося «счастьем»: они считали его панацеей от всего! Человек полюбивший был счастлив, а раз он был счастлив, то уж абсолютно счастлив!
Наташа отвела от меня взгляд и опять растянулась на кровати.
— Да, профессор, — пробормотала она. — Это, конечно, очень умна, но не думаешь ли ты, что раньше было проще?
— Да, наверное.
— Все дело в том, как человек воспринимает жизнь! Что значит — правда? Чувства не имеют отношения к правде.
Я засмеялся.
— Конечно, не имеют.
— Вы все на свете запутали. Как хорошо было в старину, когда неправду называли не ложью, а фантазией и когда о любви судили по ее силе, а не по абстрактным моральным нормам… Любопытно, каким ты вернешься из этого осиного гнезда — Голливуда! Там тебе все уши прожужжат громкими и избитыми фразами. Они сыплются в этом городе, как пух из лопнувшей перины.
— Откуда ты знаешь? Разве ты там была?
— Да, — сказала Наташа. — К счастью, я оказалась нефотогеничной.
— Ты оказалась нефотогеничной?
— Да. Понимай как хочешь.
— А если бы не это, ты бы там осталась?
Наташа поцеловала меня.
— Конечно, мой немецкий Гамлет. Женщина, которая ответит тебе иначе, солжет. Ты думаешь, у меня такая уж благодарная профессия? Думаешь, я не смогла бы от нее отказаться? Чего стоят одни эти богачки с жирными телесами, которым надо врать, будто фасоны для стройных годятся и им! А худые стервы? Они не решаются завести себе любовника, да и не могут найти его, а свою злость срывают на людях подневольных и беззащитных.
— Я был бы рад, если бы ты могла поехать со мной, — вырвалось у меня.
— Ничего не выйдет. Начинается зимний сезон, и у нас нет денег.
— Ты будешь мне изменять?
— Естественно, — сказала она.
— По-твоему, это естественно?
— Я не изменяю тебе, когда ты здесь.
Я взглянул на Наташу. Я не был до конца уверен, что у нее на уме то же, что и на языке.
— Когда человека нет, у тебя появляется чувство, будто он уже никогда не вернется, — сказала она. — Не сразу появляется, но очень скоро.
— Как скоро?
— Разве это можно сказать заранее? Не оставляй меня одну, и тебе не придется задавать таких вопросов.
— Да. Это удобнее всего.
— Проще всего, — поправила она. — Когда рядом кто-то есть, тебе ничего больше не нужно. А когда нет, наступает одиночество. Кто же в силах выносить одиночество? Я не в силах.
— И все же это происходит мгновенно? — спросил я, теперь уже несколько встревоженный. — Просто меняют одного на другого?
Наташа рассмеялась.
— Ну конечно, нет. Совсем не так. Меняют не одного на другого, а… одиночество на неодиночество. Мужчины, возможно, умеют жить в одиночестве, женщины — нет.
— Ты не можешь быть одна?
— Мне плохо, когда я одна, Роберт. Я как плющ. Стоит мне остаться одной, и я начинаю стелиться по полу и гибнуть.
— За две недели ты погибнешь?
— Кто знает, сколько ты будешь в отъезде? Не верю я в твердые даты. Особенно в даты возвращения.
— Ничего себе, лучезарные перспективы!
Она внезапно повернулась и опять поцеловала меня.
— Тебе нравятся слезливые дуры, которые грозятся уйти в монастырь?
— Когда я здесь, не нравятся, а когда уезжаю, очень нравятся.
— Нельзя иметь все сразу.
— Это самая грустная сентенция из всех, какие существуют.
— Не самая грустная, а самая мудрая.
Я знал, что мы сражаемся в шутку, что это всего лишь игра. Но стрелы были не такие уж тупые, слова проникали глубоко под кожу.
— Будь моя воля, я остался бы, — сказал я. — Ехать в такое время года в Голливуд, по-моему, бессмысленно. Но если я откажусь, мне через неделю нечего будет есть. Силверс наймет на мое место другого.
Я тут же возненавидел себя за эти слова. Мне вообще не следовало пускаться в объяснения — нельзя было ставить себя в положение человека зависимого, в положение мужа-подбашмачника. Наташа меня перехитрила, подумал я с горечью, это она выбрала место сражения. И теперь я должен был воевать не на ее, а на своей территории, что всегда опасно. Когда-то мне объяснил это знакомый матадор.
— Хочешь не хочешь, надо мириться с судьбой, — сказал я рассмеявшись.
Ей это не понравилось, но она не стала возражать. Я знал, что настроение у нее менялось молниеносно, — вот и на этот раз она вдруг с грустью сказала:
Уже осень. А осенью не следует оставаться одной. Пережить осень и так достаточно трудно.
— Для тебя настала зима. Ты ведь всегда на один сезон опережаешь время. Помнишь, ты мне говорила? А сейчас ты в разгаре зимних мод и снежных вьюг.
— Ты всегда найдешь, что ответить, — сказала она неприязненно. — И всегда предложишь какой-нибудь выход.
— Бывает, что и я не могу найти выхода, — сказал я. — Выхода для тебя!
Выражение ее лица изменилось.
— Мне бы не хотелось, чтобы ты лгал.
— Я вовсе не лгу. Я действительно не вижу выхода. Да и как его увидеть?
— Ты вечно строишь планы на будущее. И не любишь неожиданностей.