Слово атамана Арапова - Александр Владимирович Чиненков

– В огонь, в огонь…

* * *

Дни шли как в тумане. Попытка сжечь Крыгина и его приживалку ни к чему не привела. Как только землянку выгорела дотла, Тимоха лично перетряхнул в ней золу, но трупов не нашел. Видимо, приблудный казак почуял нависшую над собой смертельную опасность и успел унести ноги.

Позже мужики принесли полуживую Степаниду. Они нашли ее недалеко от тропы, когда таскали воду на гору, туша пожар. Женщина была ранена. Тимоха хотел расспросить ее об Крыгине, но Степанида не приходила в сознание. Пришлось повременить с расспросами, хотя негодяя сильно подмывало выяснить все.

В молельный дом он вернулся под утро, измученный, возбужденный. Новая беда пробудила в нем энергию мысли: он неутомимо думал о том, как теперь надо крепко оберегать свою жизнь. Мысль о том, что мстительный казак бродит где-то рядом и ожидает удобного случая, чтобы расправиться с ним, жгла и угнетала трусливую душу Тимохи. «Беги отсюдова! Брось все и спасайся! – твердил внутренний голос. – Я боюсь! Тя убьют! Беги! Те нельзя здеся жить!»

Каждое утро он просыпался совершенно разбитым, с гудящей головой. Кошмары заполняли все его сны. Тимоха вздрагивал от каждого стука в дверь, от порыва ветра за окном. Смерть караулит его. Сегодня – нет, но завтра? Послезавтра? Если бы кто-нибудь надежный и сильный был рядом и заслонил его своим телом!

Сославшись на болезнь, пастырь прекратил службы. Запершись в своей комнате, он вел аскетический образ жизни. Тимоха сидел на табурете сгорбленный и словно постаревший, с повисшими руками. Пришла Пелагея Рогова – он открыл ей дверь, взял принесенную женщиной пищу и снова сел на табурет и свесил руки.

Так было днем. А с наступлением вечера страх за свою жизнь многократно усиливался. Как только поселение засыпало, он крадучись выбирался на улицу. Шел, как больной, на кладбище, спотыкаясь в темноте. Втайне ото всех он вырыл яму у могилы отца, замаскировал ее ветками и кустами. Лишь в этом логове он чувствовал себя спокойнее и мог немного поспать до наступления утра.

Замысел Тимохи в отношении убежища на кладбище был не так уж и глуп. Все знали, что пастырь не любит посещать могилу отца. И в случае чего никто не стал бы искать его на кладбище. Не пошел бы к могиле Гавриила и его враг Крыгин, если он, не отказавшись от мести, захочет найти Тимоху.

Одним словом, жизнь Тимохи превратилась в ад. Когда ночью загорелся молельный дом, душа негодяя и вовсе ушла в пятки. Тоска железными тисками сдавила грудь. Он наблюдал за заревом пожара из своего укрытия, страдая от того, что не мог забиться куда-нибудь подальше – в такую щель, из которой его не смог бы выковырять ни Бог, не сатана, вдруг вознамерившись видеть его на Страшном суде.

Тимоха догадался о причине поджога и безошибочно мог назвать имя поджигателя. Замирая от страха, он хвалил себя за осмотрительность. А еще его мучил вопрос о дальнейшей безопасности. Он сумел избежать страшной смерти. Теперь оставалось только тихонечко сбежать подальше, и все будут считать его погибшим. Но куда идти без пищи и оружия? Как только Тимоха представил себя одиноко бредущим в диком лесу, по телу пробежала нервная дрожь, а сердце сжалось от ужаса.

Нет, на такое он не отважится. Если бы где-то поблизости проживали люди, он, возможно, и решился на отчаянный шаг. Но блуждать одному…

Заслышав громкие крики, исходящие от пожарища, Тимоха насторожился. Что-то внутри подсказало, что опасность для его жизни ослабла или же, быть может, исчезла совсем. Желая проверить свое предчувствие, негодяй заставил себя выбраться из логова и ползти к людям. Полз тихо, мастерски извиваясь и озираясь по сторонам, боясь даже хруста ветки, который мог бы привлечь к нему постороннее внимание.

Притаившись за камнем, никем не замеченный Тимоха замер. Едва дыша, он наблюдал за тщетными попытками паствы спасти молельный дом от уничтожения. И первым увидел Никифора, который шел к пожарищу и вел за собой Гаврилу Крыгина.

Удивлению Тимохи не было границ. Он давно привык считать казака погибшим в неравном бою или же сгинувшим на чужбине, будучи плененным и обращенным в рабство. Но появление Никифора еще больше обострило чувство опасности, отчего внутри сделалось холодно и пусто.

Но Тимоха заставил себя собрать воедино всю свою жалкую волю. Появление казака не так страшно, и это событие можно обернуть себе на пользу. Больше всего, конечно же, радовало то, что Никифор захватил и приволок его лютого врага – Гаврилу, несущего в себе вполне реальную, а не мнимую угрозу для жизни.

Момент, когда следовало показаться людям, настал. Тимоха интуитивно почувствовал его. Сгорая от желания уничтожить Крыгина прямо сейчас, он встал из-за камня и поспешил к пастве, пытаясь придать своим робким шажкам как можно больше важности и решительности.

* * *

Выстрелив в Степаниду, Крыгин поспешил как можно дальше убраться от поселения кулугуров. Он люто возненавидел людей, давших ему приют. Но больше всего Гаврила ненавидел злодейку судьбу, заставившую накинуть на него ярмо изгоя и вынужденного скитальца.

Почувствовав опасность, он сбежал от кулугуров и отправился куда глаза глядят. Но вскоре понял, что, продираясь через густой лес, он, скорее всего, снова заблудится. Крыгину стало страшно идти по дикому лесу. Он решил выйти к реке и берегом идти в верховья – пусть река далеко от степи, но зато не угодишь в руки ордынцев и не заблудишься.

Через пару часов ходьбы Гаврила устал: ветер бешено дул навстречу, двигаться вперед было крайне тяжело. В мелком рыхлом песке увязали ноги. От ветра звенело в ушах.

– Вот стервец! – ругался Крыгин. – Так и за месяц никуда не дотопашь!

С распухшими ногами и мокрой спиной к середине дня он добрался до какого-то затона. Гаврила увидел, что перебраться через него будет сложно, а обходить очень далеко, через непроходимую чащу.

Скоро стемнело. Крыгин вдруг осознал всю безнадежность своих хождений по лесу. Иди прямо, иди направо, иди налево – никого не встретишь в этих непролазных дебрях. А вот среди кулугуров жить гораздо спокойней. Этих недалеких людишек ничего не стоит подчинить себе. Остается только вернуться обратно в поселение, обложить хворостом молельный дом и сжечь его вместе с проклятым Тимохой, который сжег бы его самого, не унеси он вовремя ноги.

Принятое решение подбросило Гаврилу кверху, как пружину. А