Крещение огнем. «Небесная правда» «сталинских соколов» (сборник) - Иван Черных

— Грозился заяц поймать лису, — невесело отозвался штурман. — Ты лучше с моторами поколдуй, чтоб, как у «Юнкерса», выли.

— Это сделаем, — пообещал Александр. В прошлый раз он тоже летал на командирской машине и неожиданно для себя открыл одну вещь: когда убрал обороты одного мотора, гул обоих стал неровный, с волнами завывания, как у «Юнкерса». Но это было уже на обратном пути, над нашей территорией.

Теперь представлялась возможность проверить этот «эксперимент» в деле.

Внизу чуть правее показался Воронеж, затянутый смрадным дымом, стелющимся вдоль левого берега одноименной реки; то там, то здесь вспыхивали разрывы. Город обстреливала вражеская артиллерия, а может, бомбила авиация.

— Командир, десять влево, — попросил Серебряный. — Пойдем западнее.

Когда бомбардировщик, сделав петлю, взял курс вдоль Дона, в небе появились разрывы: фашистские зенитки, расположенные на правом берегу, открыли огонь. Александр набрал еще триста метров, и белые облачка стали вспыхивать то ниже, то выше: зенитчики пристреливались.

Александр посмотрел вниз. Правый берег Дона кишел людьми и техникой, по дорогам с запада на восток двигались колонны машин, танков, орудий. Все это скапливалось у берега и готовилось к броску через реку, где на левобережье почти ничего и никого не было видно: наши войска то ли хорошо замаскировались, то ли остались за Доном.

Бомбардировщик выходил на траверз Воронежа. Огонь и дым там бушевали повсюду.

— Командир, десять вправо… Так держать!

Александр молча вел бомбардировщик как по нитке. Разрывы теперь вспыхивали все чаще и плотнее, все ближе и ближе. Кабина наполнилась сладковато-горьким специфическим запахом сгоревшего тротила, в горле першило, из глаз лились слезы, мешая наблюдать за приборами и за тем, что творилось внизу.

Воронеж… Еще два месяца назад — тихий милый город со множеством деревянных домишек, родных и уютных, умиротворенных и гостеприимных, с добрыми, хлопотливыми людьми. Ровные улочки, тополя, акации, сирень в палисадниках. Теперь все дымилось, горело…

— Слушай, командир, а не перемудрил ты с этим звуковым эффектом? — спросил Серебряный. — Мне кажется, что и наши лупят по нам.

— Пусть лупят так же мимо, — оптимистично пожелал Александр. — Жаль, что мы не можем ответить фрицам. Посмотри, сколько техники скопилось. Черным-черно. Хоть одну б «соточку».

— Переправа важнее. Надо искупать их в нашем родном Дону, чтоб потомкам заказывали…

Грустные нотки в голосе Серебряного больше не слышались, но хватит ли у него выдержки в самую ответственную минуту, на боевом курсе? От его самообладания будет зависеть выполнение задания и жизнь всего экипажа…

Воронеж уплывал под крыло. Разрывы зениток поутихли. Но ненадолго. Впереди чуть заметной лентой обозначилась переправа.

— Снижайся до тысячи двести, — скомандовал штурман.

Александр отдал от себя ручку, и бомбардировщик клюнул носом. Переправа стала быстро расти, контрастнее выделяясь на водной глади. Да, за ночь ее восстановили, и теперь по ней, как муравьи перед дождем, мчались танки, машины с орудиями и прицепами, бензовозы.

— Может, сразу шарахнем? — предложил Серебряный. — Уж очень эффектно прут. И зенитки пока дремлют — похоже, вправду за своего приняли.

— Не станем переубеждать их, — ответил Александр. — Пройдем без бомбометания. Сфотографируем, пока они не разглядели нас.

Действительно, то ли из-за того, что немцы приняли Ил-4 за «Юнкерс», то ли плохо видели его на солнце — огонь они не открывали. Штурман без особого труда отснял правобережную часть переправы. Требовалось зайти еще раз, вдоль левого берега, но, когда бомбардировщик, развернувшись на сто восемьдесят градусов, лег на обратный курс, его встретил шквал огня. Стреляли зенитные орудия, пулеметы, автоматы — стреляло все, что могло стрелять; перед бомбардировщиком сплошной стеной повисли разрывы, сквозь которые, казалось, не пробиться. И обходить нельзя! Ни подняться, ни снизиться: снимки должны быть одномасштабные, монтироваться… Не лезть же в этот кромешный ад…

— Может, сделаем еще кружок да зайдем со стороны солнца? — предложил Александр.

— Нет уж, командир, обходить не будем, — упрямо возразил штурман, — слишком большой крюк. И зенитки не «мессершмитты», палят в белый свет как в копеечку.

Бомбардировщик вошел в зону заградительного огня, и его стало бросать, словно в грозовом облаке: слышно было, как скрипит металл, как барабанят осколки по обшивке, разрывая и корежа дюраль. Александр чувствовал каждый удар, и сердце замирало в ожидании самого страшного, уже однажды пережитого. Но он отгонял прошлое, туже сжимал штурвал, следил за показаниями приборов.

— Десять влево… Еще пять… Так держать! Включаю фотоаппарат, — доложил Серебряный.

Вспышки разрывов бушевали все яростнее. От смрадной тротиловой гари перехватывало дыхание, и не было времени, возможности надеть кислородную маску. Александр откашлялся, зажал замшевой перчаткой рот.

Лента переправы поползла под крыло. Бомбардировщик продолжало бросать и трясти взрывными волнами, сечь осколками, грозя разломить его в одно время на куски и развеять по небу. Каким-то чудом он еще держался. И не только держался — упрямо пробивался сквозь огненный смерч.

— Есть, командир! Съемку закончил! — торжественно воскликнул Серебряный. — Теперь можешь маневрировать по высоте. Набирай боевым — и шандарахнем!

Александр почти до отказа послал рычаги газа вперед. Бомбардировщик завыл от натуги и круто полез вверх по спирали, разворачиваясь к цели, над которой от разрывов образовалось целое облако.

Зенитчики поджидали самолет, но не рассчитывали, что тяжелая машина так быстро наберет около семисот метров, и разрывы повисли намного ниже. С высоты хорошо было видно всю систему огня зенитчиков: огненная воронка ползла за самолетом и медленно сужалась. Стоит попасть в ее центр — посыплются обломки. Им дважды удалось проскочить его…

— На боевом! Так держать! — Бомбардировщик чуть вздрогнул: открылись бомболюки.

Зенитчики подкорректировали расчеты, и воронка поднялась выше, опоясала самолет.

— Командир, вниз, на двести!

— Понял.

Бомбардировщик будто нырнул под разрывы. Александра приподняло с сиденья, привязные ремни впились в плечи, в пояснице кольнуло. Но было не до поясницы. Летчик резко потянул на себя штурвал, и новая тяжесть свалилась на плечи, грудь, притиснула к спинке сиденья.

Бомбардировщик облегченно рванулся ввысь. Александр инстинктивно глянул на землю, но, кроме облаков дыма, ничего не увидел.

— Есть, командир! Конец переправе, — радостно крикнул Серебряный. — Вправо девяносто и полный вперед! Домой!

Бомбардировщик понесся к земле, разворачиваясь к левому берегу.

— На правом моторе дымок, — доложил Сурдоленко,

— Знаю, — как можно спокойнее отозвался Александр и пояснил: — Наверное, маслопровод задело. — Он убавил обороты. Мотор заработал ровнее, но гарь усиливалась. Внезапно зенитки прекратили стрельбу.

— Смотрите за воздухом! — крикнул Александр. И едва он отпустил кнопку СПУ, как Сурдоленко доложил:

— Слева сзади два «мессера», дальность — тысяча.

Александр выждал немного и, резко изломив глиссаду, повел бомбардировщик ввысь. Почти одновременно застучали нижний и блистерный пулеметы.

Справа из-под крыла выскочили два длиннотелых тонкобрюхих «мессершмитта». Александр перевел бомбардировщик на снижение, и в это время мотор окончательно сдал — захлопал, затрясся, как в лихорадке.

— Правый горит! — Теперь уже в голосе Сурдоленко слышалась тревога.

— Вижу. Включаю противопожарную систему. — Александр говорил скорее для успокоения экипажа: когда горят бензин и масло, проку от противопожарной системы мало…

«Мессершмитты» снова выскочили справа — выходили из атаки тем же правым разворотом. Вдруг первый из них завис в верхней точке и, перевернувшись на спину, рухнул вниз.

— Есть один! — радостно воскликнул Серебряный. — Твой, Сурдоленко?

Но стрелку-радисту было не до радости, он еле проговорил сквозь раздирающий кашель:

— Вниз, со скольжением. Дышать нечем.

— Приготовиться к прыжку! — приказал Александр. — Я поднаберу высоту. — Он посмотрел вниз. Река. Поуже, чем Дон. Воронеж. Луг. Кое-где виднеются копны сена.

— А может, сядем? — предложил Серебряный.

— Мы попытаемся, а стрелкам — прыгать! — Голос Александра прервал сильный удар в носовую часть, словно бомбардировщик наскочил на препятствие. Снова кольнуло в пояснице. Но он тут же забыл о боли: правый мотор охватило пламя. Оно было такое сильное и яркое, что попытка сбить его пикированием ничего не дала. Кабина мгновенно наполнилась обжигающим лицо, руки и горло дымом. Кожа куртки затрещала. Александр нажал на кнопку СПУ и крикнул: